— Неужели ты не знал, не понимал, что я всю жизнь шла за тобой, где бы ты ни был? — говорила Лерочка с одним лишь желанием до конца высказаться. — Да я и за Чижевского-то вышла замуж очертя голову, чтобы только к тебе быть поближе.
Егор кивнул, принимая из её рук стакан с крепко заваренным, как он любил, чаем.
— А помнишь… помнишь тот новогодний вечер у нас в Майва-губе, когда мы смотрели друг на друга через оконное стекло?
Непрядов на мгновенье зажмурился, мол, как же не помнить такую странную выходку: ведь Лерочка тогда в одном лёгком платьице выскочила из дома на лютый мороз.
— И всё-таки, первый раз ты по-настоящему поцеловал меня именно тогда, на Северах, а не сейчас. Одним лишь своим взглядом, своим прикосновением к оконному стеклу. И я почувствовала, что небезразлична тебе. Мне казалось, что ещё одно усилие — и ты был бы мой навсегда, — она страстно заглянула Егору в глаза, требуя немедленного подтверждения своим словам. — Так? Ведь это было так?
Непрядов вынужденно кивнул, не желая Лерочку разубеждать в том, в чём она нисколько не сомневалась. Уже не имело значения то, что когда-то давно произошло между ними и о чём каждый из них судил по-своему. Куда важнее было всё происходящее именно сейчас. Егор уже не сомневался в том, как ему следовало поступать. В самый момент отъезда, когда они прощались и когда вызванное по телефону такси уже стояло за калиткой, Непрядов сказал по-флотски сухо и прямо:
— Вот что, Валерия Ивановна, даю на сборы семь, ну, десять от силы дней и жду тебя на Северах. Считай это моим официальным предложением руки и сердца.
Но каково же было Егорово удивление, когда в ответ она как-то грустно улыбнулась и покрутили головой, не соглашаясь на его предложение.
— Не понял, — растерянно сказал Егор.
— Давай пока оставим в наших отношениях всё как есть, — предложила Лерочка. — Я буду тебя всегда ждать. Потом и решим, как нам быть.
— Тем более не понял.
— А ты постарайся понять меня…
— Тогда чего же ты желаешь?
— Тебя желаю. Только тебя и никого другого.
— Так вот же я, перед тобой…
— Прости, но я хочу, чтобы ты был со мной, а не я при тебе.
— Совсем уже не врубаюсь… Разве это не одно и то же?
— Я ни с кем больше не хочу тебя делить, даже с твоим морем.
— Но что я могу? Нельзя же бросить свой корабль, службу! И потом, кто я тогда стану при тебе: санитаром что ли?
— Вот и я, милый, никак не могу бросить свой институт, мою уникальную лабораторию. Ведь столько сил и нервов здесь вложено. Теперь в ней вся моя жизнь, все надежды. Но и без тебя не могу.
— Чудная ты, — с раздражением и досадой вымолвил Егор. — Сама не знаешь, что тебе надо.
Егор чувствовал, что совсем не в её лаборатории было дело. Что-то несомненно более важное тяготило Лерочку, удерживало её от того, чтобы на этот раз последовать за ним «на край света».
— Что же нам делать, хороший мой? — с отчаянием сказала она, повисая у Егора на шее и заглядывая ему в глаза.
— Не знаю, — отрезал Непрядов. — Я всё сказал.
— Но дай мне хотя бы какое-то время опомниться. Я же не могу так вот сразу всё бросить и кинуться за тобой. Мне уже не двадцать лет.
— Как знаешь. Больше мне предложить нечего.
— Что, так и расстанемся? — она ещё больше заволновалась, прижимаясь к Непрядову.
— Увы, море зовёт, — отвечал он
— И ты больше ничего не скажешь?
— Теперь только одно — жди.
— Ненавижу это слово.
— Другого нет.
— Но где я найду тебя, если ты мне будешь вдруг очень нужен?
— На Северах, адрес ты знаешь. Где же ещё?
— Там искать бесполезно. Мечешься ты как неприкаянный.
— Это как поглядеть. Океан велик, и в нём всегда отыщется место для моей лодки — значит, и для меня тоже.
Лерочка закрыла лицо руками, плечи её задергались. Егор напоследок хотел поцеловать её, но от его прикосновения она нервно вздрогнула, как-то неприязненно отстраняясь. Поморщившись, Егор пошёл прочь. Он не выносил женских истерик и слёз.
Возвратившись на Севера, Непрядов с обидой вспоминал их встречу. Какое-то время от неё приходили взволнованные, нежные письма. Но Егор ответил на них не более двух-трех раз обыкновенными открытками, да коротенькой телеграммой по случаю Лерочкиного дня рождения. Ждал, что она соберётся и приедет к нему, но так и не дождался. Резонно рассудил, что не очень-то нужен ей, раз работа дороже для неё.
И все-таки их встреча отложилась в памяти у Егора чем-то вроде прекрасной сказки, чудесного сновидения, которое едва ли снова повторится. А ждала его теперь Лерочка или нет, было уже не столь важно. Со своей теперешней холостяцкой жизнью он настолько свыкся, что уже не мог представить себя женатым человеком. Как заматеревшему и просоленному мореману, корабль теперь безраздельно стал ему родным домом, а экипаж — семьёй. Не получалось больше личного счастья, на которое он было понадеялся, поверив Лерочке. Потом и она сама перестала писать, поскольку Непрядов не отвечал на её письма. Оправдывал себя лишь тем, что слишком часто и по долгу в морях бывал, а на берегу текучка заедала. К тому же за три последовавших затем года в отпуск ни разу так и не вырвался. Вероятно, у неё тоже не нашлось времени, а то и желания приехать к нему хотя бы на несколько дней. Ревниво думал, что за Чижевским она всё же увязалась на Севера безо всяких там оговорок или условий, но лишь для него, Егора Непрядова, придумала какую-то неубедительную причину, чтобы не ехать за ним. Выходит, что был Егор для неё не больше, чем развлечением, а недолгая встреча их — обыкновенная отпускная интрижка. И в сущности, надо понимать, оба они друг другу не нужны. На том и расстались, ни в чём так и не разобравшись и тая в душе взаимную обиду, которая мешала им встретиться вновь.
3
…Только Егор начал дремать, освободившись от своих воспоминаний, как щёлкнул динамик, укрепленный в его каюте над письменным столом.
— Подходим, товарищ командир, — прозвучал с ходового мостика голос вахтенного офицера. — Открылся Северный Кильдинский маяк.
Непрядов поднялся с койки, на которой лежал поверх одеяла, не раздеваясь. Плеснул в лицо из умывальника пару пригоршней воды. Взбодрившись, глянул на себя в зеркало: достаточно ли выбрит перед возвращением в базу.
«Поскоблись! — приказал он самому себе, прежде чем предстать перед ожидавшим его на пирсе начальством. — Не на свидание же к Лерочке собрался. Это для неё и так бы сошло…»
Сбавив обороты, лодка вползла в горловину залива. Скалистые берега стушёвывались в легкой дымке. Сквозь неё один за другим открывались знакомые створные знаки, показывая дорогу домой. День выдался прохладным, хмурым. Обвес рубки лоснился влагой от непрерывно сходившего с мрачных небес мелкого дождя — косохлёста.