«Наверное, так вот медленно и неотвратимо люди умирают…» — ужаснулся Егор. Но он этого совсем не хотел. И вдруг неведомо какая сила подняла Непрядова из-за стола. Он приблизился к Лерочке, взял её за плечи и поднял с пуфика, поворачивая к себе настойчиво и зовущие, как бы возвращая тем самым к жизни. Она не сопротивлялась, была покорной и в то же время не находила в себе сил на ответный порыв. Казалось, что в её душе всё давным-давно перегорело, поскольку безвозвратно ушло и кануло в вечность то самое дорогое, к чему она стремилась.
Лерочка вздрогнула, почувствовав на губах поцелуй. Потом её нежные руки сомкнулись у Егора на шее, и он почувствовал, как когда-то в юности, упоительную дрожь восторга и нетерпения. Она прижалась к нему маняще обольстительным телом и уже не отпускала. Словно целую вечность они так простояли, молча и неразрывно, как нечто единое целое. Егор вдыхал аромат её волос, чувствовал необыкновенную бархатистость её кожи и ловил чуть слышное жаркое дыхание. Щёки Лерочки начали влажнеть. И Егор понял, что это были слезы вожделенного счастья, в которое она снова начинала верить…
Проснулся Егор под утро, с удивлением обнаружив, что находился в мансарде, на тахте. Рядом с ним лежала Лерочка, разметав по подушке волну пышных волос. Мгновенно вспомнил, какой упоительно сладостной была для него проведенная вместе с этой женщиной ночь. Он видел её обнажённую грудь и античный овал бедра, небрежно прикрытого простынёй. Даже небольшая полнота шла ей как нельзя лучше, ничуть не убавляя её совершенства. Рядом с ней Непрядов чувствовал себя удовлетворённым и довольным собой. Однако ловил себя на мысли, что не ощущает всё же того безраздельного упоения счастьем, которое испытывал вместе с Катюшей. И всё-таки за столько лет вынужденного одиночества ему впервые было так хорошо с женщиной. Подумалось, а стоило ли все эти годы обкрадывать самого себя в такой вот простой человеческой радости, когда засыпаешь и просыпаешься не один. Ведь сам не старый же ещё, и жизнь далеко не прожита. Внутренний голос вкрадчиво нашёптывал: «Смотри, какая она… Чего ж тебе ещё надо?» И Егор смотрел влюблённо, долго, всё меньше и меньше тяготясь прошлыми воспоминаниями, не стесняясь своего бесстыдства, оттого что позволяет себе любоваться обнажённым совершенством пока не принадлежавшей ему женщины.
Вдоволь насладившись, Непрядов осторожно поцеловал безмятежно спавшую Лерочку и поднялся с тахты. Просунул ноги в шлёпанцы, надел заранее приготовленный для него просторный халат и вышел на балкон. Там он, воздев руки, блаженно потянулся, легко вбирая в себя всей грудью бодрящую свежесть хвойного озона. Солнце ещё не взошло. Однако верхушки сосен уже отчетливо прорисовывались на светлевшем небосклоне. Повеял ветерок, и хвойные кроны тотчас ответили тихим, мечтательным шепотком. В чащобе парка всё громче и настойчивее начинали переговариваться скворцы, а где-то над головой с отдалённым тоскливым криком пролетали чайки, направлявшиеся в сторону Киш-озера.
Думалось Непрядову так же легко, как и дышалось. Представил даже, что он всегда здесь жил, а если и уезжал иногда, то всегда возвращался. Эта женщина преданно ждала его, и никого другого ей не было нужно.
Даже Чижевский представлялся каким-то случайным, незначительным в их жизни явлением.
Озябнув от утренней свежести, Непрядов вернулся в дом. Но Лерочки в комнате не обнаружил. Наскоро одевшись, спустился по лестнице в гостиную. Но и там её не было. И здесь, в тишине дома, до Егорова слуха дошёл еле слышимый голоЛерочки. Она будто в глубокой тайне с кем-то взволнованно разговаривала. Неслышно ступая по мягкому ковру, Егор приблизился к не плотно затворённой двери соседней комнаты и заглянул туда. Он увидал Лерочку, стоявшую к нему спиной, в углу просторной спальни перед образами. Она молилась, сотворяя низкие поклоны. О чём она говорила с Богом, Егор не знал. Мог лишь догадываться: то ли она благодарила Всевышнего, то ли просила у него прощения.
На мгновенье в памяти промелькнуло, как он, когда-то давно, схоронившись за колонной, так же вот тайком подглядывал за совсем ещё юной девушкой, наивно и доверчиво разговаривавшей с образом Непряда. Но в Лерочкиной молитве не чувствовалось, так хорошо памятной Егору, доверчивой восторженности и, вместе с тем, одухотворённой наивности его Кати. То была скорее покорная обречённость, а может и глубокое раскаяние зрелой женщины за свою позднюю любовь. Впрочем, Непрядову это только казалось. Поскольку мысленно он тоже молился, прося прощения за своё отступничество перед Катей. Большого труда стоило хотя бы в эти минуты не вспоминать о ней. Ведь жизнь всё-таки продолжалась. И, возможно, случилось в ней то самое, чему суждено было произойти. Отчего-то всё меньше и меньше оставалось желания считать себя вершителем собственной судьбы. С годами хотелось просто не повредить в жизни самому себе.
От отпуска у Непрядова оставалось еще целых два дня. Он провел их вместе с Лерочкой. Ей удалось отпроситься на это время с работы, взяв неиспользованные отгулы за воскресные дежурства. Для обоих это было чем-то вроде безмятежного и радостного медового месяца. Они взаимно не клялись в верности и ничего друг другу не обещали, потому что охватившему их чувству верили больше, чем словам. Просто по глоточку пили своё выстраданное счастье из одного бокала и этим наслаждались.
Днём они бродили по тихим аллеям Межапарка, катались на лодке по спокойной глади Киш-озера. А вечером допоздна засиживались в своём саду за самоваром. О чём бы ни принимались разговаривать, — обоим это было интересно, значимо и важно. Каждое сказанное слово ценилось на вес золота. Лерочка внимала Егору с таким неподдельным участием, словно этим только и занималась всю свою жизнь. И куда только подевалась её прежняя гордыня и непокорный нрав. Это была совершенно другая женщина, страстно любящая и безмятежно счастливая, которой Непрядов прежде никогда не знал.
— Какие мы все же были дурные, — с раздумчивой улыбкой говорила она, при этом наливая в стакан Егору крутого самоварного кипятка. — Созданы друг для друга, но вот никак не могли найти дорогу к самим себе.
Егор молчал, хорошо понимая, что вина за потерянные годы целиком лежит на нём. Да и виноват ли он в том, что любил другую женщину? Так уж сложилась их судьба и, пожалуй, некого в этом осуждать.
— Неужели ты не знал, не понимал, что я всю жизнь шла за тобой, где бы ты ни был? — говорила Лерочка с одним лишь желанием до конца высказаться. — Да я и за Чижевского-то вышла замуж очертя голову, чтобы только к тебе быть поближе.
Егор кивнул, принимая из её рук стакан с крепко заваренным, как он любил, чаем.