Читать интересную книгу Творения - Нил Синайский

Иной по спокойной наружности кажется для предстоящих человеком беспечным, сам только зная сокровенную гнусность, краснея от того, в чем невидимое противоположно видимому, потому что истина противоречит почтенной наружности и заставляет совесть справедливо устыдиться, ибо помышления сердца не согласны с тем о них понятием, по какому прославляются зрителями, но подобно повапленному гробу высокомерие мысли, исполненной, как настоящая могила, мертвых костей и всякой нечистоты. Ибо чем она отличается от гробницы, когда рассуждает о том, о чем не должно, будучи нечиста, подобно гробам, и даже больше самых гробов? Могила недолго заключает в себе зловоние, пока в теле остаются еще влаги, но, как скоро соки источаются из костей, освобождается уже она от зловония, потому что состав плоти разрешится в землю и в тонкий прах, из чего слагался он в цветущем своем состоянии, будучи не иное что, как персть, окрашенная кровию и мокротою, из которых одна убеляет, а другая придает красноватый цвет; и сими–то красками придается блистательный вид привлекательным качествам, делающимся видимыми на поверхности тела. Но сердце, исполненное неприличных помышлений, всегда внушает омерзение, будучи зловоннее гниющего тела, и само только наслаждается собственною своею срамотою.

Глава 54. Обращающие внимание на видимый кумир нимало не знают, что замышляется втайне, а иногда бывает и то, что даже дивятся усматриваемой и представляющейся им степенности, потому что тихий нрав, строгий взгляд, неулыбающееся лицо не об ином чем возвещают, как о великом в глубине сердца постоянстве заботы, по сказанному выше, о лучшем. И сие не знающих, какие мысли поселяются внутри, приводит к догадке заключать, что с наружностию согласно и внутреннее расположение.

Сие, по крайней мере, по весьма основательной причине да убедит вас с внешним соглашать внутреннее и согласно с мнением о вас других устроять и внутреннее состояние, чтобы, какими признают нас люди, такими же и в помышлениях оказываться нам пред Богом, так рассуждать, как рассуждающими почитают нас многие. И как сами вы знаете, имея в этом опытность, не слишком трудно сие для решившихся поступать при этом разумным образом, если, разыскав причины, устранить их, без труда прекратив происходящие от них беспокойства. Как удовольствие и печаль следуют за пожеланием, а пожеланием сопровождается ощущение, то не предавшийся ощущению не дает места и первым, как сокрушивший голову змею, ущемленную во входе, за дверью оставил весь влекущийся с головою хвост, который, без сомнения, вошел бы свободно в дверь, если бы выставившаяся вперед голова нашла себе удобный вход. И образ сей имеет великое сродство с тем, что им изображается, потому что, подобно идущим вперед, падают с ними сопровождающие их.

Ощущение напечатлевает в уме виденные образы, и оно же возбуждает пожелание того, что приятно, каждый раз обновляя в памяти представления виденного прежде и внося в душу явственные облики этого, пока или неудачи, произведя печаль, или удача, доставив удовольствие, не научат ясным опытом, какой бывает вред для останавливающихся на этом долго.

Глава 55. Ибо вожделеемое худо одинаково вредно в том и другом случае, бывает ли оно достигнуто или не достигнуто, и радость производит бесполезную и неподобающую печаль, потому что печаль эта не «печаль по Бозе», которая, по словам Павла, «покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2 Кор.7:10); и радость сия не о Господе составляется, как рассуждает тот же Павел, потому что веселящимся с доброю совестию повелевает, говоря: «Радуйтеся всегда о Господе» (Флп.4:4). Напротив того, радость сия есть какое–то душевное пристрастие, демоном внушаемое, зависящее не от какого–либо вечного блага, но от вещества тленного и обличающего, что вожделение бесполезно. Ибо что скажут иные? Не оставалось у нас должных забот, и потому занимали мы сердце пустыми помыслами, мечтая о богатстве, о власти, о славе и о том, в чем многие поставляют благоденствие.

Нравы у нас исправлены, страсти покорены, чувство ничего не делает погрешительно, до удобства уравнен путь к преуспеянию, подвиг обратился для нас в навык, сердце пребывает в глубоком мире, прекратились у нас брани, кончена борьба с началами и со властями, мирный договор с духом заключила неприязненно расположенная к нему плоть, не ополчается уже она против духа, побеждена всецело и, служа пленницею, признает над собою победу. И вы расковали «мечы своя на орала и копия своя на серпы» (Ис.2:4), по причине великого мира нужное для военного дела обратив в земледельческие снаряды. Почием, по Божию обетованию, «кийждо под лозою своею и кийждо под смоковницею своею» (Мих.4:4), веселясь делами рук своих «и радуясь на ложах своих» (ср.: Пс.149:5), потому что ничто ниоткуда не тревожит, ни страсть, ни дух сопротивной силы, воспламеняющий в нас похотение к тому, что нимало нам не прилично.

Но если и достигли до такого, как сказано, бесстрастия, утихло у нас все, что обыкновенно возмущает ум, и, подобно древним святым, стали мы выше всякого мирского пожелания, то к чему же полезна нам забота о суетном — это пустое развлечение, не совершающее того, о чем старается? Ибо, что и от нашей зависит воли, не по нашему делается рачению, хотя бы и с усердием старались мы о приобретении сего, но есть дар домостроительствующего о нас Промысла, а не дело человеческой рачительности.

Глава 56. И потому умеющим хорошо слышать Господь говорит: «Кто же от вас пекийся может приложити возрасту своему лакотъ един?» (Мф.6:27). И бесполезностию сего попечения доказывает, что великое попечение, которое не от нашей рачительности приемлет конец, суетно и действительно бесполезно, приводит только в парение помысел и отвлекает от истинной заботы, но не может кому–либо доставить что–нибудь из мечтаемого им, видит веселые сны, а действительность изобличает в нем пустую надежду на призраки, всегда благоуспешную в суетных помышлениях и никогда не усматривающую сих помышлений на деле, согласно с притчею Исаии, в которой говорит он: «Якоже во сне жаждай аки пияй, воспрянув же еще жаждет, душа же его вотще надеяся» (Ис.29:8).

Так надежда на суетное есть какое–то наслаждение ночным пиршеством, веселящее в ночном обольщении и никогда не дающее изведать на опыте этого мнимого веселия. Посему: для чего же как о нашем печемся всегда о том, что не наше, и о чужом стараемся как о своем собственном, на пустые помышления тратя время, нужное для размышления о необходимом? Если, как думаем, страсти утихли и отступили злокозненные духи злобы, то непрестанным памятованием в молитвах должно нам благодарить Владыку Христа, приведшего нас в такое состояние. И едва достаточно нам будет всего времени, которое так скудно для этого и так кратко для воздаяния за все, какими пользовались и пользуемся ежедневно, благодеяния Соделавшего нас победителями тех, которые утесняют многих.

И если тот и другой предел продолжения времени, разумею день и ночь, Давид советует нам проводить в поучении Закону (см.: Пс.1:2), и Законодатель требует, чтобы делали мы то же самое, говоря: «Поучайся в нем «седяй в дому и идый путем, и лежа и востая» (Втор:6,7)», и не оставляет нам ни малого времени для праздности, а другой предписывает благословлять «Господа на всякое время» (ср.: Тов.4:19), и Павел повелевает «непрестанно молиться» (ср.: 1 Сол.5:17), то какое же останется у нас время для позволительного размышления о не касающемся до нас, когда каждая предписываемая нам обязанность требует всего нашего времени и ничего не оставляет на другие дела?

Глава 57. Как будет непрестанно молиться, кто не поучается в Законе Господнем день и ночь? Как будет всегда благословлять Бога, кто делает одно что–либо из сказанного, когда едва достает времени содействовать в точности чему бы то ни было, совершаемому добродетельно? Посему–то Писание, зная нерадение многих, стеснило нас предписаниями, даже превышающими силы, чтобы как усилить рачительность к возможному, так и пресечь повод к отговоркам немощию: когда делающий добро более смиряется тем, что не в силах сделать сего, как повелено, нежели надмевается, что исполнил часть заповедей, ожидая, что не столько будет похвален за то, в чем, как думает, преуспел, сколько похулен за то, чего не довершил как вознерадевший.

Ибо ни одно недовершенное дело не дает дерзновения делавшему, но приводит в стыд как не потрудившегося дойти до конца в том, что предначал. И хотя иные из художественных дел имеют предел и конец, какой в виду у начинающих дело, и каждое из сих дел, как производимое над веществом, успешно совершается в непродолжительное время, и есть у него определенный конец, и ожидающий решающего дело, но добродетель имеет обширное и, может быть, беспредельное протяжение, истощающее самую силу приступающего к делу и все еще далеко им не перейденное: она раздражает желание тем, что конец по видимому близок, но оный в той мере убегает от приближающихся, в какой истощает усердие, как близкое уже к достижению конца, и скрадывает труд преуспевающего тем, что конец постепенно неприметным образом отдаляется.