Мягкие подушечки его сильных пальцев прошлись по внутренней стороне икры, добрались до колена, поднялись к подвязке, чуть тронули голую кожу, опустились и вновь принялись массировать икры, да так жестко, что Сабрина невольно ойкнула.
— Я причинил тебе боль? — тут же вскинулся Морган.
Больная покачала головой, подумав: «Сейчас нет, но обязательно причинишь».
Не утруждая себя объяснениями, Морган неожиданно зашел сзади, просунул руки под локти Сабрины и поднял ее. Она повисла в воздухе, как дорогая кукла. Тогда Морган осторожно отодвинул ногой коляску в сторону и бережно поставил Сабрину на землю так, что она едва касалась тверди подошвами туфелек. После чего внезапно отпустил. Сабрина осталась стоять, сцепив зубы и глядя прямо перед собой, но отказываясь сделать хоть один шаг.
— В твои глупые игры я не играю, — процедила она сквозь зубы.
Морган слегка подтолкнул жену в спину, она сделала крохотный шажок и закачалась, как травинка на ветру, но муж тут же схватил ее за бант на талии и помог восстановить равновесие.
— Вот и хорошо. Молодчина, детка. На сегодня хватит и одного шага. Давай попробуем еще разок, ладно?
Сабрина поджала губы и стиснула колени, но Морган опять чуть подтолкнул ее вперед. На этот раз он не подоспел вовремя, и Сабрина рухнула вперед, но в последнюю секунду сумела вытянуть руки и тем самым смягчить падение.
Слегка насмешливое молчание Моргана показалось громче возбужденных криков мартышек.
Сабрина оттолкнулась руками от земли и сказала:
— Во дворе Тауэра могли бы подметать и чаще. Здесь все же очень грязно.
В течение последовавшей недели Сабрине довелось вплотную познакомиться почти со всем, по чему в Лондоне ступала нога человека, в том числе с ровным и прохладным мраморным покрытием в Вестминстерском аббатстве, роскошными персидскими коврами, устилавшими пол в дорогих магазинах Ладгейт-Хилл, и, наконец, с мозаичными плитами Музыкальной академии, причудливый узор которых впоследствии в точности воспроизвела на листке почтовой бумаги тетушки.
Нельзя сказать, что больная получала от бесконечных падений большое удовольствие. Лишь густая трава в парке Воксхолла, недавно открытом для посетителей, давала облегчение ее ноющему в самых разных местах телу. Повсюду Сабрину сопровождал дурманящий аромат сосны и сандалового дерева. Морган постоянно находился рядом, выступая в роли надежной опоры и терпеливого учителя. Он подбадривал словом и делом, не разрешал ей расслабиться и с маниакальным упорством побуждал к новым попыткам встать на ноги, несмотря на неудачи, не обращая внимания на слезы и мольбы.
Морган Макдоннелл был, пожалуй, даже большим чудовищем, чем первый граф Монтгаррский. Альберт Ужасный лишь сдирал со своих жертв кожу; Морган умел с дьявольским искусством проникнуть под кожу. Он превратился в личного дьявола Сабрины, зеленоглазого, в безупречного покроя шелковых панталонах и отороченном кружевами шейном платке. Ни на секунду не уставая, Морган гнал жену сквозь ад, сотворенный им самим, нежно и сильно, ласково и со злой усмешкой.
Именно таким Сабрина помнила его с детства: упрямым, изобретательным, озорным, с постоянной насмешкой в глазах. Его язвительные, но отнюдь не злобные замечания оставляли в душе Сабрины столь незаметные на первый взгляд раны, что вначале она их попросту не замечала, но по ночам часами не могла из-за них заснуть.
Она презирала его.
Она терпеть его не могла.
Она жила лишь ради того момента, когда он появится на пороге и ее сердце вновь ускорит свой бег.
Больше ей не разрешалось валяться на диване день-деньской в пеньюаре. К приходу графа Монтгаррского Сабрине следовало быть одетой для выезда и сидеть на жестком деревянном сиденье инвалидной коляски, выпрямив спину и сложив руки на коленях. При всей своей жестокости, даже Альберт Ужасный не смог бы придумать для своих врагов столь изощренных и мучительных пыток.
Морган появлялся в доме герцога ровно в два часа пополудни, не пропустив ни дня, не опоздав ни на минуту. За это время он завоевал полное доверие дядюшки Вилли тетушки Оноры, не сводивших с великана обожающих глаз, и всегда умел вызвать улыбку на лице Энид. Единенный, кто на дух не переносил графа Монтгаррского и не скрывал своей неприязни, — это Филип Маркхем. Когда бы он ни нанес визит в дом Бельмонтов, каждый раз выяснялось, что леди Маклеод отправилась сопровождать свою кузину и загадочного графа в очередную поездку в поисках новых приключений.
В Лондоне только и говорили, что о рабском преклонении графа Монтгаррского перед Сабриной Камерон. Он неизменно сопровождал ее на домашние театральные представления и присутствовал во время игры в карты. На балах Морган всегда оставался рядом с больной, не покидая ее ни на минуту, и все признавали, что за все это время он ни разу не бросил взгляда на какую-либо из кружившихся в танце красоток. Его трогательное внимание к несчастной больной вызывало неприкрытое восхищение со стороны дам света, уважение мужчин и колкие реплики из уст Сабрины.
Несколько раз, пока они ехали по улице, Сабрина вновь ощущала, как ее пробирал холодок, будто от чужого злобного взгляда, но, обернувшись, успевала заметить лишь слабую тень, некое темное пятно, на миг заслонившее яркий солнечный свет.
Однажды после обеда они, как обычно, выехали на прогулку, и в тот момент, когда карета Моргана повернула за угол, Сабрина выхватила взглядом из толпы бородатого мужчину, показавшегося знакомым, и стоявшую рядом женщину, лицо которой скрывала густая вуаль. Изо рта готов был уже вырваться удивленный возглас, но, прежде чем она успела обернуться, пара смешалась с толпой. Морган многозначительно приподнял бровь, как бы усомнившись в здравом уме своей спутницы, и она, потрясенная, откинулась на подушки сиденья, подумав, что, по-видимому, тоскует по дому больше, чем ей казалось.
Сабрина до сих пор не могла понять, почему Морган настаивал, чтобы их встречи всегда проходили на людях. К концу второй недели они успели посетить все лондонские достопримечательности и увеселения, кроме разве что сумасшедшего дома и публичной казни. «Вряд ли Морган сознательно ищет общества, дабы предотвратить сплетни, — размышляла Сабрина. — Человеку, выросшему среди Макдоннеллов, пользовавшихся столь дурной славой, в высшей степени наплевать на чужое мнение. Кроме того, в данном случае речь идет, собственно говоря, только о моей репутации. Ему это никак не может повредить».
В промежутках между визитами Моргана Сабрина бесилась и думала только о нем, так что не осталось ни времени, ни сил издеваться над прислугой. Каждое утро, едва открыв глаза, она принималась массировать ноги, пока кровь не начинала огнем бежать по жилам, а потом пыталась самостоятельно сделать несколько робких шагов по спальне. Со временем слуги научились игнорировать странные шумы, доносившиеся из-за запертой двери в разное время, даже по ночам, — звуки падающего тела, треск сбитой на пол мебели, глухие проклятия.