— Что же теперь будет?
— Поживем — увидим.
— Колхозы, может быть?
— Так станем колхозниками.
Дронис, как всегда, улыбался своей кроткой улыбкой, за которой непонятно что скрывалось.
— Мужа беспокоят сахар и керосин, что у нас стоят.
— Пускай стоят.
— Ну, а если у нас…
— Глупости!
Взяв Алису под руку, госпожа Дронис повела ее в сад.
— Очень хорошо, что вы пришли. Уж хотела сама идти к вам.
Подошел и Дронис.
— В девяти метрах от угла дома, если прямо на трубу Вартиней идти, на метровой глубине зарыты серебряные вещи, сервиз, несколько хрустальных ваз. Случится что, так хоть вы знать будете. Петерису лучше не говорите.
Алиса унесла домой еще одну тайну.
— Ну? Что он сказал?
— Не приедет. Пускай, говорит, у вас стоит.
— Связалась с этакой поганью! Тоже мне! Ведь я говорил!
Петерис махнул рукой.
На другой день Алиса поехала в Граки купить в аптеке лекарства для поросят и сдать в волостное правление циркуляр. Делопроизводительница куда-то вышла, и Алиса постучалась в дверь председателя.
— Вы?
Алиса испытывала некоторую неловкость, но, когда Артур предложил ей сесть, все же опустилась на стул. Артур казался усталым, словно больным или невыспавшимся.
— Много работы, наверно?
— Хватает.
— Как Ливия?
— Ничего. Растет.
— Читать еще не учится?
— Пока нет.
Они посмотрели друг на друга, понимая, что говорят не то, что хотят.
— В Осоковой низине все спокойно?
— Да.
Алиса опустила глаза. С минуту помолчав, Артур заговорил:
— Этого требовали интересы государства и народа.
— Я слышала, будут еще высылать.
Ее смутила собственная откровенность.
— Тех, кто живет своим трудом и никому не мешает, не тронут. И не верьте слухам!
В эту минуту Алиса подумала о том, что перед ней тот самый человек, который рубил в «Апситес» кусты, жил одну зиму с ней по соседству в красной батрацкой имения и, нацепив льняную бороду, приходил в сочельник с подарками, и который предлагал ей стать его женой. Алиса заглянула Артуру в глаза, чтобы еще раз увидеть все это, затем сказала:
— Я пойду.
— Да.
— Я ведь не за себя.
— Знаю.
Всю дорогу до низкой сосны на краю Осоковой низины Алиса ничего не видела и не слышала вокруг себя — словно вихрем кружились в голове назойливые мысли и странная боль.
Война!
Эту весть привез Ильмар, ездивший в то воскресенье вместе с соседскими мальчишками, Ольгертом Бруверисом и Майгонисом Вартинем, на озеро гракской мельницы удить рыбу. Они услышали это от сапожника. Петерис, Алиса и Эрнестина не хотели поверить, но, когда вечером зашел Вилис Вартинь и сообщил, что то же самое сказал и Дронис, больше сомневаться было невозможно.
Петерису уже исполнилось сорок семь, но и его могли мобилизовать, если не сразу, то потом уж наверняка — в обозники (так считал он сам). Тогда хозяйство останется на Алисе, а Ильмар еще даже толком не научился пахать. Должно быть, и лошадей заберут. Землю придется обрабатывать коровами. Алисе вспомнились ужасы далекого детства: солдаты, умирающие в домике под заросшим соснами пригорком; у Эрнестины в памяти годы первой мировой войны тоже остались как самое тяжелое испытание в жизни. Одному Ильмару война казалась интересной, вроде нечитаной книги, о которой он многого наслышался.
Когда над Осоковой низиной прогудели первые самолеты, Ильмар лишился покоя. Пренебрегая полуденным сном, вскочил на велосипед и помчался к Ольгерту и Майгонису. Мальчики не сомневались, что самолеты были фашистские, только не могли прийти к общему мнению, «юнкерсы» это или же другие самолеты, потому что пролетели они высоко и в стороне.
— Дурень, да разве «юнкерсы» одномоторные бывают? — посмеялся над Майгонисом Ольгерт.
Близорукий Майгонис был одним из немногих мальчишек, носивших очки, он смущенно замолчал. Не стал возражать и Ильмар, потому что на самом деле невозможно было определить ни принадлежность самолета, ни количество моторов, но, главное, уж так повелось, что последнее слово всегда оставалось за Ольгертом.
— Поехали на шоссе смотреть солдат! — предложил тот.
Все трое лесом понеслись к большаку, который в последние годы выпрямили, утрамбовали щебнем, почему и стали именовать шоссе. Спрятавшись в елках, ребята внимательно следили за дорогой. Однако ничего такого не увидели — одну-две повозки, несколько автомашин. Юные разведчики уже хотели вернуться домой, как услышали рокот: это в самом деле приближались танки. Содрогались земля и воздух, мальчики затаили дыхание. До сих пор они видели танки только на картинках и в фильмах. Три… пять… семь… десять…
А к вечеру люди увидели воздушный бой. Вдали над лесом кружили шесть-семь самолетов, и один, оставив за собой черный шлейф дыма, упал.
— Наши отступают!
— Против немца никому не устоять.
— Россия чересчур велика, немец выдохнется.
— Последнее слово скажут англичане.
— Дальше Москвы никто никогда не проходил. Погодите, уж они вернутся.
Бруверис теперь сам посылал своего мальчугана смотреть, что творится на шоссе, а Петерис на краю ржаного поля спешно рыл убежище.
— Как долбанут из орудий, спасу не будет.
Это уже было похоже на настоящую войну, и Ильмар вместе с отцом старался в поте лица.
Поздно вечером в лесу раздались выстрелы.
— Немцы?
— Тогда били бы не останавливаясь.
Сперва прогремели пять-шесть выстрелов, затем, будто запоздав, еще один, и все стихло.
— Просто постреливают, — рассуждал Петерис.
Но в доме все же поселилась тревога. Петерис заговорил о том, что надо бы снести с чердака