tout l'amour dont mon être est capable et qui t'apparient entièrement jusqu'à la mort. Ton bien aimé. Querido[234].
Когда Руди вернулся из Европы, он с вокзала приехал прямо ко мне, выскочил из автомобиля и подбежал ко входу с криком: «Полита, я свободен! Я свободен!» Мы обнялись.
Я была слишком счастлива, чтобы еще что-то говорить. Теперь наверняка ничто нас не разлучит. Некоторое время погодя Руди небрежно подал мне несколько маленьких коробочек. «Открой это. Тут кое-какие вещицы, которые были достойны тебя во всем Париже».
Я была до того рада его возвращению, что мне были довольно безразличны сами коробочки и их содержимое. Он нетерпеливо порвал обертку, и там оказался красивый портсигар с монограммой, он был из черного оникса, весь усеян бриллиантами, а еще там была подставка, выполненная с таким же шиком. Я воскликнула: «Это очень красиво! Но дорогой мой, надо ли было так тратиться? Мне не нужны подарки. Ты теперь дома — это и есть подарок».
«Гнездо орла» было наконец готово. На время своего отсутствия Руди доверил контроль за соблюдением своих указаний по реконструкции дома и по тому, как его обставить, своему менеджеру, Джорджу Ульману[235]. Я отправилась туда, чтобы посмотреть на все изменения еще утром того дня, когда Руди устраивал грандиозную вечеринку в честь новоселья, а приглашены были все-все из каталога «Кто есть кто в мире кино».
Здание, как оказалось, претерпело радикальные изменения ради возможности максимально использовать его эффектное расположение на вершине холма. Со всех сторон появились залитые солнцем веранды. Каждое крыло здания находилось на другом уровне, так что вид из каждой комнаты совершенно захватывал дух. Этот волшебный замок вознесся высоко над окружающим миром. В комнате, предназначенной для хозяина, были до того огромные окна, что виды на окружающие горы и долины представляли собой часть внутреннего убранства. Над своим ложем он повесил картину Бельтрана Массеса[236] «Ла гитана» («Цыганка») — портрет испанской цыганки с длинными черными волосами и загадочными зелеными глазами. Руди настаивал, что она похожа на меня. А на туалетном столике стояли мои фотографии в массивных серебряных рамках. Других изображений в комнате не было. Он подвел меня к окнам, обнял и проговорил мечтательно: «Если где-то на свете и есть непреходящее счастье, мы с тобой, пожалуй, обретем его здесь».
Я почувствовала его глубинную, совершенно непонятно откуда возникшую печаль и потому осталась с ним, пока не пришло время отправиться домой, чтобы переодеться для вечеринки. Пока я одевалась, меня почему-то не оставляло дурное предчувствие, что у Руди снова возникло состояние глубинного разлада с самим собой. Когда все шло как по маслу, он нередко впадал в уныние. Когда же дела начинали идти плохо, он взбадривался и веселел, как будто это и был его удел: невзгоды вместо счастья. Я хотела помочь ему преодолеть это и молилась, чтобы моего присутствия в его жизни оказалось достаточно для сохранения чувства собственного достоинства.
В таком состоянии, страстно желая своей любовью дать ему утешение, я вернулась в «Гнездо орла». Но когда я вошла, меня встретило нечто полностью противоположное всем моим благородным устремлениям. В этот момент Руди как раз приветствовал Джо Шенка[237] и его жену, милейшую Норму Толмадж[238], а рядом, с видом хозяйки дома, стояла высокая, ослепительно красивая блондинка. Руди, как ни в чем не бывало, представил меня ей. Как оказалось, это была леди Л… Я была совершенно ошарашена. После телеграммы, в которой Руди развеял слухи о своем любовном приключении с этой дамой, я забыла и думать о ней. Но вот она возникла у него в доме, а холодная, надменная мина на ее лице будто выражала насмешку. Мы смерили друг друга взглядами и — мысленно, разумеется — тут же вцепились друг другу в волосы, при всех, прямо на полу… Но для присутствовавших мы лишь улыбнулись и поклонились друг другу. Норма Толмадж, правда, как бы невзначай прокомментировала то, что, по-моему, было вполне очевидно. «О, дорогая, — протянула она, — тебе пора бы научиться скрывать свои чувства, а то у тебя все сразу видно». Руди потом разыскал меня, там, куда я, невероятно страдая, скрылась, и принялся умолять:
— Полита, ты не должна так выглядеть. Знаю, что крутится у тебя в голове, но не суди меня преждевременно. Я не мог не принять ее здесь. Она приехала к своим родственникам в Санта-Барбару, и кто-то привел ее с собой на эту вечеринку.
— Какое странное совпадение! И в Калифорнию она приехала одновременно с тобою. Может, на одном и том же поезде…
— Дорогая, клянусь, я даже не знал, что она здесь. Ты должна мне верить.
Я устало ответила:
— Я стараюсь изо всех сил, но это непросто.
Бо́льшую часть оставшегося времени в тот вечер я была само очарование и расточала натянутые улыбки. Когда я, наконец, уже не могла больше выносить всего этого, то потихоньку вышла из гостиной в спальню Руди, чтобы немного побыть наедине с собой. Там я совершенно равнодушно обвела глазами его комнату, и у меня тут же возникло четкое впечатление, что в ней с сегодняшнего утра что-то изменилось. Но что? Яркий лунный свет вливался в окна, и его было достаточно, чтобы я сразу получила ответ на свой вопрос. Кто-то убрал мои фотографии с туалетного столика. Мне больше не нужны были какие-либо доказательства, чтобы укрепить зародившиеся раньше подозрения. Я вспомнила, как этим вечером Руди общался с этой леди Л., вспомнила еле уловимые, особые знаки внимания и тут же перевела все это на язык сокровенных жестов, которые всегда возникают между любовниками. Меня душил гнев, когда я незаметно вышла наружу через дверь террасы и направилась к тому месту, где меня ждал в автомобиле мой шофер. Всю дорогу до самого дома я могла думать лишь о том, что меня предал именно тот человек, кого я хотела бескорыстно одарить своей любовью, ничего не прося взамен, кроме проявлений его любви ко мне. Как же они оба должны были насмехаться надо мною — этот Руди и его бледнокожая, холодная англичанка!
Дома я сразу ушла в свою комнату, оставив приказание горничной: если мистер Валентино позвонит, меня нет дома. Отключила свой телефон, однако заснуть не удалось. Я ходила туда-сюда, курила сигарету за сигаретой. Ворочалась с боку на бок, пытаясь выбросить из головы все связанные с Руди мысли. Примерно через полчаса горничная, постучав в дверь, сказала, что он звонит, настаивая на разговоре со мною.