Domine Jesu Christe, Rexgloriae, libera animas omnium fidelium de poenis inferni et de profundo lacu: libera eas de ore leonis, ne absorbeat eas tartarus, ne cadant in obscurum: sed signifer sanctus Michael repraesentet eas in lucem sanctam. Quam olim Abrahae promisisti et semini ejus [227].
Или вот вам поминальный каддиш, который заканчивается так:
О' seh shalom beem-romav, hoo ya'ah-seh shalom aleynu v'al kol Yisrael, ve'imru amen. (Пусть Тот, кто творит мир на небесах, дарует мир всем нам и всему Израилю. Аминь.)
25
Вудсток
Здесь по обоим берегам
Поля и рощи тут и там
И оглашает птичий там
Тропу, которой путь не прям…
Весь в башнях Камелот.
Лайза, моя подруга по лыжному лагерю, позвонила и сообщила великую новость: неподалеку от ее дома, на Ясгурс-фарм, состоится музыкальный фестиваль. Смогу ли я приехать? Боженька правый… Возникла только одна проблема: когда я рассказала о фестивале отцу, тот счел, что это может быть забавно, и решил поехать тоже. Ладно, забудьте на минутку, что создатель Холдена, по вашему мнению, — самый крутой парень в мире. Представьте себе, что ваш папа хочет развлекаться вместе с вами. Ой, девочки! К концу недели он убедился, что слишком много работы скопилось на письменном столе и у него не получится сделать перерыв и поехать с нами. Ах, папа, честное слово, жаль. Я позвонила Лайзе и сообщила ей «дурные» вести: МЫ СПАСЕНЫ!
К ним домой я приехала с небольшой сумкой, где лежала моя неизменная форма одежды на ближайшие три года: джинсы и широкие отцовские рубашки, которые я носила навыпуск. За несколько дней до фестиваля мы с Лайзой узнали, что наши планы нарушены: ее родители и не думали разрешать нам оставаться на ночь в Вудстоке, несмотря на мои вопли: «Но мой папа мне бы это позволил!». Миссис Р. знала окольный путь к ферме и каждое утро отвозила нас до места, откуда оставалось около мили до концертной площадки, и каждый вечер забирала нас с того же самого условленного места. Мы с Лайзой ныряли в благостную толпу и исчезали там. «Мы — звездная пыль, мы — золотые; мы непременно вернемся в тот сад».
Пусть это покажется невероятным, но Вудсток на самом деле был недолгим отблеском рая на земле. Мне сейчас трудно об этом писать, потому что многие вещи, которые хочется назвать прекрасными, в другом контексте меня покоробили бы — например, всеобщее братство, общая еда, объятия с первым встречным; само слово «общий» ассоциируется с сектой и включает сигнал тревоги. А тогда все было так, будто природа объявила трехдневное перемирие между хищниками и жертвами. Ни до, ни после я не могла до такой степени «расслабиться» и быть самой собой на людях. Границы раздвинулись, потому что исчезли хищные твари, преступавшие их. Я не имею в виду те треннинги и семинары, где людей принуждают к «открытости», велят «делиться»: это как в школе — если ты передаешь записку и тебя застукали, учитель требует, чтобы ты вышел к доске и поделился ее содержанием со всем классом. В Вудстоке, на недолгие мгновения, никто никого не принуждал быть конформистом или нонконформистом. Хочешь раздеться догола и пойти поплавать — круто; стесняешься — купайся в белье или вовсе одетым: все равно. Можно было улыбнуться незнакомцу и не думать при этом — ах, дьявол, теперь от него вовек не отвяжешься. Здесь главными были принципы: «живи и давай жить другим», «делай, что тебе нравится, но не наступай на ноги соседу», и я чувствовала себя в полном праве сказать «нет». Ты могла просто прервать разговор, сказав: «Ну ладно, хватит болтать, пройду прогуляюсь» — и собеседник отвечал: «Круто», желал тебе всех благ и отправлялся восвояси. Помню объявления, которые передавались по местному радиовещанию: «Эй, мы прослышали, что ходит тут по рукам некий коричневый порошочек не лучшего качества. Он не ядовитый, так что вы не улетите навсегда: он просто не очень чистый, и вы, возможно, не захотите иметь с ним дела. То есть, это, конечно же, ваш улет, так что делайте, что хотите, только возьмите половину того, к чему вы привыкли… Джо Григгс, пройди в палатку скорой помощи слева от громкоговорителей: твоя старуха рожает… Шэрон Шварц, позвони отцу».
«Делай, что хочешь» обычно означает, что какой-то придурок курит вонючую сигару с подветренной стороны или писает по течению — но там такого не было. В Вудстоке все были невероятно обходительны. Изумленные обитатели окрестных городков повторяли на все лады: эти длинноволосые, какие они обходительные. Начальник полиции даже сказал — не судите, мол, по внешнему виду, это одна только оболочка: на самом деле я никогда не видел более добропорядочных американских граждан. Другой старикан в документальном фильме «Вудсток» говорит: «Вы можете себе представить, что бы было, если бы собралось пять сотен нас, взрослых, да еще с выпивкой? Был бы кошмар — а здесь пять тысяч этих ребят, и ни одной драки, ни одного несчастного случая».
Для меня так и остается загадкой, почему иногда выход из-под власти обычных законов развязывает буйные инстинкты толпы, создает настоящий ад, где грабят, насилуют и убивают, а иногда превращает землю в зеленый луг, где агнец лежит рядом со львом, а у скорпиона нет жала. Порой мне определенно нужна частичка Вудстока, чтобы вынести вечерние новости. Нужна память о нежном яблоневом цвете, пчелах и танцах во ржи.
Средняя школа началась как продолжение Вудстока, только этого ненадолго хватило. Мать рассказывала о чаепитиях для новичков и вечеринках, в которых участвовали девочки и мальчики, — в начале учебного года у нас было то же самое, только образца 1960-х годов. Мы собирались большой компанией, кто-то приносил вино, кто-то — сыр или другие закуски, кто-то — жаркое, и мы отправлялись в лес, находили поляну, усыпанную сосновыми иголками, садились в кружок и передавали друг другу еду и питье. Это были вечерние вылазки на природу, час веселья и смеха, а не балдежа — балдеж оставлялся на ночь.
Как выяснилось через много лет, я была единственной, кто не курил травку. Папа говорил, что марихуана как-то повреждает кундалини, проход для духовной энергии через позвоночник; путь, который открывается естественным образом через медитацию и насильственно, противоестественным образом вскрывается с помощью наркотиков. Однажды, когда нам рке было за тридцать, брат сказал, что в средней школе тоже избегал наркотиков — и тоже из-за разговоров с отцом. Как раз такие вещи и действуют на подростка. Не дурацкая болтовня о «траве-убийце» («Марльборо» я курила с восьми лет, с тех пор, как обнаружила, что, разменяв доллар, можно легко получить пачку из автомата на лыжной базе), но утверждение, что наркотик — препятствие на пути к просветлению. Это на меня подействовало. И все-таки было здорово сидеть вместе со всеми и передавать по кругу косячок. Волшебство, исполненное дружбы и смеха, сотканное из запаха хвои, тлеющей конопли и пачулей, — я покинула, наконец, крохотную бальную залу для фей, огороженную стеной из сосновых иголок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});