смеяться и веселиться, а не плакать.
— А дайте мне поиграть, фейские братья? — заговорила вдруг она так жалобно, как только могла. — А? Чего вам стоит! Ужас как хочу подержать в руках волшебную флейту!
Такого удивления Кейтилин не видела никогда, даже у Тилли, когда та впервые в жизни пробовала пирожные. Это хорошо, ведь Кейтилин не очень хорошо врала и старалась этого по возможности не делать. Одно дело — хитрости в общении, чтобы простоватых дурачков заставить сделать то, что ты хочешь, и совсем другое — опасные и злые феи, которые и сами во лжи прекрасно разбираются. Чуть что не так скажешь — и всё, пиши пропало…
Но она должна попробовать. Конечно, фейские флейты она уже почти месяц в руках не держала, с тех пор как добрая фея приносила ей свою свирель, но ведь другого выхода для спасения у них и нет.
И она должна рискнуть. Хотя бы ради Имбиря, чью смерть она всё ещё не могла как следует осознать.
— Это с чего это ты вдруг такая жалостливая стала? — с подозрением спросил один из братьев Рифмача, тощий и длинный гоблин, похожий одновременно на человека и хорька. Кажется, Рифмач называл его Джерри Лгун.
— Ну просто! — бесхитростно ответила Кейтилин. — Меня папа хвалил, когда я на дудочке играла! Вот и хочу попробовать!
Банда Рифмача расхохоталась не сразу: сначала они немного помолчали. И когда Кейтилин испугалась, что всё пропало, начали смеяться, и она успокоилась: отлично, их удалось обмануть! Она не любила притворяться дурочкой, ведь она была очень умной девочкой, но порой приходилось, даже перед теми, кого Кейтилин любила и уважала (то есть перед папой и доброй феей). Теперь, когда фир-дарриги считают её наивной идиоткой, ни разу фейской флейты не державшей в руках…
— Ну, я думаю, можно разрешить, — подмигнул Рифмач братьям. — Люди такие смешные, когда пытаются играть те мелодии, которые придумали мы, феи!
— Ага, — закивал один из братьев Рифмача, толстая и крупная фея с заячьими ушами. — Только, девка, играй что-нибудь пободрее да повеселее. Londonderry Air, например.
— Ой, это я не умею, — притворно покачала головой Кейтилин.
— Дык в том и суть, глупая ты гусыня, — насмешливо произнёс Рифмач. — Ты поиграй, а мы и посмеемся. Может, хоть так смерть своей подружки отсрочишь, если как следуешь нас повеселишь!
— Ой, это хорошо, — закивала Кейтилин. Тилли смотрела на неё как на идиотку, и это выражение Кейтилин выучила очень хорошо: иногда Тилли смотрела на неё странно, и это было куда страшнее, ведь Кейтилин не умела читать мыслей, а понять, о чём думает её спутница, она не могла. Но куда чаще у неё возникало вот такое выражение, в котором отчётливо читалась мысль: «И куда ты лезешь, безмозглая дура, как же мне надоело тебя спасать», и тогда всё было понятно.
Но сейчас Кейтилин знала, что делала. Хотя и не знала, поможет это, или нет.
Ей передали в руки маленькую, почти игрушечную свирель; в руках девочки она тут же приобрела нормальный, человеческий размер, и, прежде чем фир-дарриги успели хоть что-либо возразить или воскликнуть, Кейтилин начала играть.
Глава 35
Мелодия, которую Кейтилин начала играть на фейской свирели, может быть, и не была потрясающей, однако она моментально привлекла внимание фир-дарригов. Тилли почувствовала, как ослабла хватка тех, кто её держал, и лежала, затаив дыхание. Девочка не ожидала, что у Кейтилин получится, чего бы она там ни планировала: во-первых, потому что Тилли вообще не очень верила в способность Кейтилин выпутываться из сложных ситуаций, во-вторых… Во-вторых, мама ей часто рассказывала о волшебной музыке фей, о прекрасных песнях линан-сидхе, о задорных плясках лепреконов и брауни, и всегда в конце с грустью добавляла, что очень мало людей на всём свете могут сравниться в своём мастерстве с фейскими музыкантами. То ли лёгкости не хватает, то ли ловкости в обращении с музыкальными инструментами, то ли всё дело в магии, к которой люди не приспособлены — если только они не колдуны или ведьмы.
Одним словом — ну разве может какая-то лысая девочка в прожжённом дырявом платье, которая впервые в жизни взяла в руки зачарованную флейту паков, хорошо сыграть песню, написанную феями?!
Однако Кейтилин это удалось. По крайней мере, фир-дарриги не смеялись и не пытались остановить её игру — а это уже больше, чем можно было бы ожидать. В пляс они, впрочем, тоже не пускались, но это и хорошо: неизвестно, когда в таком случае они бы отпустили Кейтилин. Может быть, она играла бы для них так долго, что умерла от старости. Или от голода. Или ещё что-нибудь ужасное произошло бы, например…
Тилли посмотрела на лицо Имбиря, на его зелёные глаза, начинавшие стекленеть, и ей снова захотелось заорать. В голове метались самые разные мысли и эмоции: девочка была готова плакать от горя, с криком опрокинуть с себя фир-дарригов и своими руками задушить Томаса Рифмача, схватить маленький трупик Имбиря и прижать его к сердцу, спрятаться где-нибудь, чтобы там просидеть несколько суток, не спамши-не емши… Даже умереть хотелось, сдохнуть прям на этом месте, где лежит, и пусть всё это побыстрее кончится. Тогда, возможно, больше никто, никто из-за неё не пострадает: она не выскочит навстречу Кейтилин, несмотря на предупреждающие и останавливающие её крики Рэнди и Имбиря, не подставит их, так легко поведясь на уловку фир-дарригов…
Это она, Тилли, виновата в том, что Имбирю сломали шею, а вовсе не Кейтилин. И от этого в маленькой душе Тилли поселилась такая тоскливая безысходность, что даже становилось всё равно, спасутся ли они или нет.
Какая разница, если Имбирь из-за неё умер.
А фир-дарриги всё ещё слушали и молчали. Неужто и впрямь Кейтилин так хорошо играет? Вряд ли феи стали бы так внимательно слушать плохую музыку… Хотя вот Тилли казалось, что это не мелодия, а редкостная нудятина, и что песни, которые поют их мужики на фабрике, куда интереснее и красивее, но она благоразумно предпочитала об этом помалкивать.
К концу этой тоскливой песни без слов вокруг полянки, на которой фир-дарриги держали своих пленников, собралось множество случайных фей. Некоторые переговаривались, некоторые в такт качались на ветках, обнимая своих возлюбленных, иные пытались пробиться поближе, чтобы послушать музыку. Одна не в меру любопытная фея даже решила усесться на шляпу одного из фир-дарригов, но её тут же слопали: одним движением сухой и поджарый фир-дарриг скинул наглую пигалицу с головы и запихнул её в рот, продолжая при этом внимательнослушать