я брал кусок ваты, мочил его в водке (слава богу, у нас дома в холодильнике всегда стояла откупоренная бутылка «Московской особой») и вот этим тампоном протирал себе шею и запястья. Боже, какой урод! Противно вспомнить. Однако факт.
Наверное, от меня попахивало потом. Дезодорантов тогда еще и в заводе не было. А когда они появились в конце 1960-х, то было такое выражение: «проститучий запах дезодоранта». Можно было брызгаться одеколоном, но мама говорила: «Самое ужасное – это запах сухого пота из-под духов». Свежий пот – это когда ты только что вспотел, играя в волейбол или таская тяжести. А сухой пот – это отвратительный запах вчерашней пропотевшей фуфайки, высохшей за ночь, но сегодня снова надетой на горячее тело. В общем, духи и пот – это фи. Но мама мне сказала, что средство есть, танцовщицы из ансамбля «Березка» его давно знают. Самая обыкновенная питьевая сода. Просто берешь мокрыми пальцами немножко соды и мажешь, точнее, натираешь себе подмышки. И в самом деле – сода удаляла запах пота молниеносно и радикально. Правда, не очень надолго. Но на полдня обычно хватало.
У меня был только один знакомый мальчик, от которого всегда пахло мылом и свежевымытой головой, и все на него косились и принюхивались. Остается вопрос. Почему я, как, впрочем, и многие мои ровесники, не мог взять с этого мальчика пример, почему не расправлялся с запахом пота, с грязью на шее и на запястьях, не говоря уже о катышках между пальцами ног, самым обычным, простым способом? Почему не мылись? У меня нет ответа. А то, что приходит в голову, настолько психологично или настолько социально обусловлено, что даже тошнит. Помню, однажды я дотерпелся уже до полного свербежа и, придя из школы, заперся в ванной и полез в душ. Потому что сил больше не было. И как раз в это время к нам по какому-то делу зашел мой дядя, мамин брат Эрик, он же Валерик. Я услышал, как он спрашивает: «Где Дениска?» А мама отвечает: «В ванной, моется». И изумленный и даже отчасти возмущенный бас Валерика: «А почему это он моется во вторник?» Старый коммуналочный обычай мыться по субботам. У нас на улице Грановского была ванная, которая пустовала шесть дней в неделю, а в субботу вся квартира выстраивалась в очередь. Но это к слову.
И самая главная загадка. Я был такой вонючий и пропотевший, в недельном, а то и десятидневном белье, но девочки от меня почему-то не шарахались, а даже наоборот. В том числе – что составляло предмет моей особой гордости – девочки старше меня. Представляете себе? Я только-только перешел в десятый класс, а у меня уже были знакомые студентки.
Может быть, потому, что я безотрывно читал умные книжки? Прежде всего, всякую философию – и советскую, и классическую, и вообще какая попадется. И любил болтать на эти темы, часто употребляя термины, значение которых мне было не совсем ясно.
С одной студенткой у меня произошел замечательный случай. Было лето. Девушка эта уже окончила чуть ли не второй курс, а я только перешел в десятый класс. Девушка была красивая, высокая, чуть полноватая, голубоглазая. Она была девушкой моего друга Андрюши. Однажды они были у меня в гостях. Мои родители были на даче. В то время «родители на даче» означало полную свободу и, главное, бесконтрольность. Не только никаких мобильных не было, это ясно, – но и практически все дачи были без телефона. Поэтому любой выход из дома или отъезд родителей – это было расставание до условленного предела. Никто не мог позвонить и поинтересоваться, где я, что я делаю, с кем я и так далее. Хотя, конечно, родители могли нагрянуть внезапно. Такое у меня тоже случалось раза два.
Мы с Андрюшей и девушкой пили чай, шутили, хохотали, сплетничали – рассказывали разные веселые и не очень приличные истории об общих знакомых. Андрюша все время демонстрировал, что это его девушка. Сидел с ней рядом, а если прохаживался по комнате, то время от времени клал руку ей на плечо, щекотал ей ушко пальцем, хотя в этих демонстрациях не было ну никакого смысла. Во-первых, «девушка моего друга» – персона сакральная и табуированная. Каким же нужно быть поросенком или подлецом, чтоб не только руку, но даже глаз класть на девушку друга! Во-вторых, она же студентка второго курса, и Андрюша тоже, а я просто сопляк. Я это прекрасно осознавал.
Вот, кстати говоря, с чем у меня был полный порядок, так это с образом себя. Я прекрасно знал все свои плюсы, но и все минусы осознавал тоже. Невысокий рост, не такая уж большая физическая сила, проще говоря, хилость, которую я отчасти компенсировал драчливостью. Сальные патлы. Толстый, по большей части прыщавый нос. И главная моя беда – коричневые пятнышки на передних зубах. Мама мне говорила, что эти пятнышки я получил от своей молочной матери. У мамы не хватало молока, и она брала бутылочки у своей подруги. В доказательство мама познакомила меня с моей молочной сестрой, прелестной черноглазой девочкой, у которой на передних зубах было такое же безобразие. Так что куда мне, малышу, да еще не красавцу. Но я относился к этому совершенно спокойно и получал удовольствие от жизни в той мере, в какой она мне его дарила. В данном случае – сидел, травил анекдоты и пил принесенное Андрюшей сухое винцо.
Но вот наступила половина одиннадцатого, Андрюша с девушкой собрались уходить. Он планировал проводить ее, а потом ехать домой, но решил предупредить родителей, что будет дома, ну, скажем так, не позже двенадцати. Объяснив это мне и девушке, он пододвинул к себе телефон, набрал номер и в ответ на «добрый вечер» услышал такой крик, что даже мы с девушкой испугались. На три метра, наверное, слышно было: «Где ты шляешься? Как тебе не стыдно? Мы уже не знаем, что думать! Немедленно домой!» Причина, впрочем, оказалась вполне уважительной. Они жили в очень старом московском доме, в Столешниковом переулке, и у них время от времени прорывало трубы. Прорвало и на этот раз. Поэтому мой бедный друг, проклиная собственную сыновнюю вежливость (черта ли ему было звонить маме с папой!), но при этом в полноте благородных сыновних обязательств (ну в самом деле, старики гужуются там с прорванной трубой, а он здесь прохлаждается) умчался, через плечо бросив девушке: «Попроси Дениску, он тебя проводит».
Мы долго ехали на троллейбусе до ее дома.
Я, разумеется, из чистой вежливости, чтоб хоть чем-то занять девушку, читал ей стихи по-русски