Дрейк молчал. Думал.
В том кабинете, куда он меня отвел, было пусто. Хотя, наверное, когда здесь работали представители Комиссии, все выглядело иначе: приборы из воздуха, нужные вещи под рукой, никуда ходить не нужно. Это только для меня четыре голые стены, стол и окно, а для них – полноценная лаборатория.
Подняв голову, я виновато промямлила:
– Скажи, я ничего плохого не сделала? Я ведь не изменила маму?
(Не сломала куклу?)
– Нет, – начальник вышел из размышлений и теперь смотрел на меня. – Ты изменила ее восприятие себя, ее воспоминание и тянущиеся к нему связи. Теперь она действительно думает, что ты всегда такой была.
– Но как?
Он усмехнулся:
– А вот здесь мы и подошли к самому интересному. Ведь это был не первый раз, когда «существо» внутри тебя проснулось?
– Нет. Только раньше оно просто смотрело через мои глаза и ничего не делало.
– Это «Творец», Бернарда. Это часть тебя – древняя, сильная, обладающая знанием. В большинстве случаев она всегда спит, не пробуждаясь. Именно эта сила, если научиться ее использовать, способна создавать или разрушать. А раз уж она проснулась и активно практикует, ты должна обрести над ней контроль. Иначе последствия могут быть неприятными.
Вспомнилась тишина и пустые мамины глаза, смотрящие на мои губы.
Страшно. И по-детски хочется плакать: «Помогите! Я что-то натворил! Что-то сделал… я не специально, я не хотел…»
– А если я вообще ее не хочу? Не хочу такой ответственности?
– Бернарда, она это ты. Ты не можешь не хотеть или отторгать себя, это глупо и недальновидно. Есть, значит, будешь использовать. С этого момента мы вводим в изучение основы работы с материей – ждать больше нельзя, иначе процесс выйдет из-под контроля.
Я сидела на краешке стола, переплетая замерзшие пальцы, глядя в белесый пейзаж за окном.
– Значит, я правда это умею? Умею изменять… людей… мир?
Странное ощущение: одно дело слышать чужие слова, другое – внезапно осознать самому. Почему-то казалось, что повзрослела я именно теперь, находясь в пустом кабинете, оставив сидеть в другом мире согласившуюся с тем, чего не было, маму.
Дрейк подошел ближе. Голос его прозвучал мягко – не иначе начальник знал, что мне было тяжело. А тяжело действительно было, как редко когда раньше.
– Сила наделяет властью. Власть – ответственностью. Ответственность ляжет на твои плечи грузом, не позволит, обретя могущество, совершать необдуманные поступки, глупо вершить чужие судьбы, перекраивать жизни. Это не просто, но ты научишься, осознаешь, пропустишь через себя. Не сразу, но все придет.
– Ты будешь рядом, когда это придет?
Ответ был в его глазах.
А еще в них была надежда на что-то – странное выражение, которого я никогда раньше не видела.
Несколько секунд, больше для того, чтобы отвлечься от страха, я пыталась разобрать фон начальника на составляющие, понять его настроение. А потом неожиданно для себя спросила:
– Что значит «присвоить»?
Дрейк вздрогнул. Секунда, и его глаза затопило торжество.
Он молчал и улыбался. Улыбался так, будто вытянув сложнейший экзаменационный билет, я сумела дать единственно правильный ответ.
– Ты все узнаешь в свое время. А сейчас, пока еще есть свободное время, иди за своим котом. Мне нужно вернуться на совещание.
Он обернулся уже у двери.
– Бернарда, прими ее. Ты должна это сделать.
Дверь закрылась.
Мне не нужно было объяснять, что значит «ее»: сущность, часть себя, ту самую древнюю всезнайку.
Прими….
Слиться с чужим, который давно перестал походить на человека?
Это мысль заставила содрогнуться.
* * *
Грязнобокий троллейбус неспешно катился по дороге, периодически останавливаясь и хлопая дверями, впуская клубы холодного воздуха и припорошенных снегом пассажиров.
– Куда!? Что, не можете уступить дорогу пожилой женщине?
– Да вы мне выйти сначала дайте!
– А что вы тянули до последнего?…
Кто-то бубнил, толкался, неприязненно и зло смотрел на меня – молодую эгоистку, не желающую уступить теплое насиженное место старшим. Менялись руки на поручне: с морщинистых на гладкие, с гладких на мозолистые с грязными ногтями и снова на морщинистые.
Приют находился в конце пустынной неприветливой улицы за бетонной стеной, сплошь изрисованной граффити.
Спертый запах, равнодушное лицо, толстая пачка фотографий, взнос на корм.
– У вас есть своя клетка или сумка?
– Сумка?
– Чтобы донести животное домой.
– Нет.
– Еще двести пятьдесят рублей.
Я протянула купюры. И через несколько минут вышла на улицу с жесткой, наспех скроенной сумкой. В узкую щель попеременно выглядывали то рыжие уши, то розовый нос, то испуганные зеленые глаза.
* * *
С важными делами было покончено. По крайней мере на ближайший час.
Спустившись на этаж, Дрейк вошел в информационную лабораторию и развернул перед глазами объемный экран Нордейла.
«Где ты сейчас?»
Настроившись на Бернарду, он послал мысленный запрос системе. Огонек засиял в одной из отдаленных точек, на окраине города. Точно не особняк. По крайней мере она уже вернулась в этот мир.
Зная, что потрясенный мозг может и скорее всего будет швыряться волнами неустойчивого настроения, Дрейк хотел лично проверить подопечную, узнать, все ли с ней в порядке. Осознание себя как Творца – это шок для любого живущего, а человеческий разум всегда с трудом вмещал новые понятия. Тем более подобного масштаба. Ей будет плохо какое-то время, неуютно и одиноко. Но это пройдет, она привыкнет и со временем увидит себя в новом качестве. Главное, не упустить тот момент, когда маленькая ладошка будет отчаянно нуждаться в поддержке и накрыть ее своей – большой и теплой.
К сожалению, пока только образно.
Она стояла на том же холме, на котором когда-то давно любила сидеть, глядя на ночной Нордейл. Был день, а холм, укрытый снежным одеялом, сверкал на солнце так, что резало глаза.
Бернарда стояла неподвижно, чуть ссутулившись – не женщина, а статуя, на плечи которой взвалили исполинскую глыбу. Длинные волосы развевал ветер (заметила ли она, что они отросли?), слишком легкой для такой погоды была куртка.
Погруженная в тяжелые раздумья, она смотрела прямо перед собой, но Дрейк мог бы дать голову на отсечение, что перед глазами ее был не сверкающий вдали городской абрис, а лишь внутренний мир, изменившийся, как ей казалось, слишком быстро.
Снег захрустел под его ботинками, и она вздрогнула, обернулась лишь на секунду, чтобы снова погрузиться в себя. Не спросила, зачем пришел, даже не обрадовалась.
Значит, действительно тяжело.
Дрейк подошел ближе и остановился немного позади, зная, что слова все равно польются. Через минуту так и случилось.