— Эй ты, торговец воздухом, — кричали мне товарищи-студенты, — почём нынче ветер?
— Если в задницу, то дешевле. Подойди, дуну, — отвечал я, направляя испытательный шланг в их сторону.
Хорошо было работать в бригаде. Особое счастье я испытал, когда однажды мне довелось включить контролер и перегнать готовый вагон метров на десять: «Вот она, техника-то, в моих руках. И как слушается!» — думал я.
Но однажды я с этой техникой чуть не отдал концы. Зачем-то мне понадобилось пойти в карбидную кладовую. Людей там не было, на полу стоял бак с карбидом. Шёл дождь, с худой крыши в него натекла вода. Карбид отчаянно булькал. В нос мне ударил острый запах ацетилена, однако, я не ушёл. Достал, что было нужно, потом ещё подошёл к баку, понаблюдать за реакцией. Любопытство довело до того, что у меня закружилась голова, ком подкатил к горлу. Едва соображая, я пошёл к выходу, но перед дверью упал. Было очень близко, и я дополз до неё, толкнул дверь и потерял сознание. Меня нашли головой наружу и привели в чувство.
После этого я начал понимать, что завод, хоть и ремонтный, но это дело серьёзное. И ацетилен тоже может свободно отравить и отправить в «охотничьи поля» индейцев, как и троллейный провод, и любой станок.
Следующим цехом был контроллерный. Это был высший класс, который могли предоставить в распоряжение практикантов мастерские СВАРЗа. Там стояли просто ряды столов, обитых жестью. На них навзничь, без кожухов, лежали контроллеры. Рабочие с разнообразными инструментами копались у них в чреве, и всё в целом было похоже на анатомичку.
Мне дали корпус контроллера, сотни две мелких деталей, схему на кальке, от которой рябило в глазах, и велели собирать. Впоследствии я имел дело со схемами куда более сложными, но тогда и контроллер показался мне крепким орешком. Как поставить на вал все сектора, как воткнуть реверсный валик, как соединить бесчисленными проводами все пальцы, не перепутав концы, как уложить их в страшно тесном пространстве, отведённом для них конструкторами? «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…». Отливки часто оказывались толще, чем на чертеже, провода не хотели гнуться под нужным углом, а через них ведь должен проходить весь ток, приводящий в движение трамвай. «Такова сэ-ля-ви!» — думал я, до крови сдирая руки при попытках просунуть их в какой-нибудь зазор. А ведь контроллер — кинематический механизм. Его работа должна быть гладкой, как проглатываемая пилюля, как коньки фигуриста. Если в нём что-нибудь заест, от этого может зависеть жизнь пассажиров или пешехода.
Нас было двое практикантов в цеху: Элиазар Шоломович Баг (в просторечии — Елизар Семёнович) и я. У каждого по своему контроллеру. Везло мне на дельных евреев! Баг был мал ростом, но кряжист, подслеповат и имел большой многоярусный нос. Работал он с остервенением и не терпел ни минуты простоя. Так как он был намного старше меня, хотя с моего же курса, то как-то само собой прослыл за начальника. Покрикивал он на меня поминутно: «Живенько, живенько, да живенько же!». Он выговаривал букву «И» после «Ж» не как положено по-русски «И», а именно как «Ы». Мы с ним очень сработались и подружились потом, и эта дружба оказалась крепче, чем со многими моими товарищами.
Тем не менее я уже настолько созрел, что меня сочли достойным перевода на сидячую работу. Кратковременным было пребывание в производственном отделе, где в мои обязанности входил бесконечный подсчёт длинных рядов цифр выпускаемой продукции и где я упивался новым для меня процессом суммирования на счётах. Только одного я не мог достичь: чтобы сверху вниз получалось то же, что снизу вверх. Наконец, меня перевели в святая святых завода — техническое бюро.
Техбюро состояло человек из десяти, для ремонта много не надо. Там не торопясь конструировали штампы, кондукторы, приспособления и предметы оборудования завода для отдела механики, да иногда делали незначительные изменения в конструкции трамваев. Командовал всеми инженер Антоненко — мужчина средних лет, склонный к полноте и раздражительности. Он нагонял на всех страх и требовал, чтобы на работе все работали. Но как только он выходил, сотрудники принимались за вечно злободневную тему — сердечные дела глуповатого чертёжника Володи, усердно ухаживавшего за сотрудницей заводоуправления Натальей Павловной. Наталья Павловна была красива, выше Володи ростом и умом, и относилась к нему с вежливой снисходительностью.
— Ну а как она в работе-то, а, Володя? — начинал разговор старший конструктор Иван Иванович, мужик грубый, с густыми пучками волос, росшими у него из носа и ушей.
Всеобщее ржанье было ему наградой за удачное начало.
— А как ты находишь, Володь, не слишком ли твоя Наташа на кобылу смахивает? Ноги длинные, зубы торчат… Может оказаться с норовом… — подливал масла в огонь первый франт, деталировщик Виктор, встряхивая завитым и напомаженным коком. — Что ты, Витя! Володя, он понимает, — подхватывал Иван Иванович, — на кобыле-то сподручнее верхом ездить.
В таком роде разбор статей Натальи Павловны продолжался часами изо дня в день. Цинизм этих разговоров выводил меня из терпенья. «Уж лучше, — думал я, — откровенная матерщина рабочих в цеху, чем это изощрённое хамство!» Хуже всего было то, что Володя, хоть и краснел, но старался подыгрывать под общий тон и смеялся над сальными шутками в адрес своей возлюбленной. На какую только подлость не пойдёшь под мощным влиянием товарищеского коллектива!
Сначала Антоненко держал меня на деталировке. Потом, убедившись, что я с проекционным черчением знаком сносно, поручил мне спроектировать шкив к трансмиссии. Казалось, чего проще! Однако я провозился с ним дня четыре. Оказалось, что не так просто выбрать выпуклость обода, толщину и длину ступицы, даже радиус закругления бортов. Я впервые узнал, что такое ОСТы, раз пять лазил в Хютте и «справочник металлиста». Камнем преткновения оказалась и шпонка, которую надо рассчитать на срез, а для этого пришлось высчитать момент приложенного усилия и момент сопротивления шкива. Словом, это был творческий и радостный труд, если б над ухом не зудели идиотские балаболы, у которых вылетали десятки гадких слов, пока их рейсфедер двигался по кратчайшему расстоянию между двумя точками.
Наконец, Антоненко дал мне задание сконструировать сложный механизм — двухосную тележку для перевозки деталей и ящиков со стружками. Я с глубоким благоговением приступил к исполнению этого задания. Шутка ли, целая машина из полусотни деталей! Я трудился над тележкой две недели. Вытащил все свои записи по сопромату, перечитал главу из учебника о трении качения, даже освоил по этому случаю логарифмическую линейку. Рассчитав все детали на растяжение и сжатие, на изгиб и кручение, испробовал много вариантов и, наконец, выполнил чертежи: общий вид в трёх проекциях в масштабе 1:5, узлы и детали на отдельных листах. Антоненко взял чертежи с многообещающим:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});