В это весеннее время, видимо, и родилась легенда о несостоявшемся торжественном банкете в гостинице «Астория», который фашисты якобы задумали устроить в побежденном Ленинграде. Будто бы даже разослали приглашения с точной датой банкета – 21 июля 1941 года. Впервые о банкете заговорили в Ленинграде весной 1942 года. Молву подхватили писатели и журналисты, и легенда зажила самостоятельной жизнью. Между тем, несмотря на якобы тщательную подготовку этой победной акции, не сохранилось ни приглашений, ни билетов, ни меню этого банкета, в то время как, например, разрешения на въезд в Ленинград, которые действительно были отпечатаны немцами, можно и сегодня увидеть в Центральном музее Вооруженных Сил.
Одна из своеобразных легенд послевоенного времени утверждает, что фашистам все-таки удалось навеки оставить след своего присутствия в ненавистном им городе. Участвуя в строительных работах по восстановлению разрушенного войной Ленинграда, снедаемые ненавистью, позором поражения и тайной жаждой мести, пленные немцы включили в орнамент одного из домов знак свастики. Ничем не примечательный жилой дом № 7 в Угловом переулке, построенный по проекту архитектора Г. В. Пранга в 1875 году, выложен серым кирпичом и пестро орнаментирован краснокирпичными вставками. В его орнаменте действительно хорошо различим знак свастики. Этот древний символ света и щедрости присутствует в традиционных орнаментах многих народов мира. Но в XX веке он был использован немецкими нацистами в качестве эмблемы «арийского» начала и в современном восприятии вызывает однозначные ассоциации с уничтожением и смертью.
В этом контексте уже не имело особого значения, кто возводил или ремонтировал именно этот дом, не имело значения даже время его возведения. Для создания легенды было вполне достаточно того факта, что пленные немецкие солдаты в самом деле участвовали в восстановлении Ленинграда, и на фасаде дома в Угловом переулке, хорошо видном с набережной Обводного канала, многократно повторенный, действительно присутствует этот одиозный знак.
В октябре 1945 года в честь победы советского народа в Великой Отечественной войне был разбит Московский парк Победы. Ставший одним из любимых мест отдыха жителей Московского района, он тем не менее со временем приобрел необычное свойство. В районе парка люди, как правило, чувствовали себя неважно: кружилась голова, терялась ориентация. Тогда-то и вспомнили, что здесь, в печах кирпичного завода, в обстановке непонятной секретности сжигали трупы погибших во время блокады ленинградцев. Кроме того, как рассказывали старожилы, на всей территории современного парка производились массовые захоронения. Вопреки тысячелетним общечеловеческим традициям, места этих захоронений ничем не отмечались. Ни креста, ни холмика, ни какого-нибудь другого знака. Потому и напоминали о себе духи погибших, которые, как известно, никогда никуда не исчезают.
В последние годы тщательно скрываемая правда наконец обнаружилась. Действительно, территория современного Московского парка Победы в 1941–1944 годах стала общей могилой тысячам ленинградцев и воинов Ленинградского фронта, погибших и умерших от голода в те годы. В 1996 году в парке был установлен памятный знак – православный крест над общим погребением. После этого дышать здесь, как утверждают современные петербуржцы, стало легче.
Заштатная жизнь областной столицы
В послевоенном ленинградском фольклоре появляется пронизывающее тревожное ощущение перманентной утраты. Это ощущение, обостренное постоянными воспоминаниями о реальных потерях в годы бесконечных войн и революций и усиленное чувством ответственности за уцелевшее, красной нитью проходит сквозь пеструю ткань городских легенд и преданий. Причем, если в свое время мы говорили о фольклоре, который, как зеркало, отражал созидательное, творческое начало в городской жизни, затем говорили об отражении разрушительных проявлений, то на этот раз речь идет именно о тревоге, беспокойстве за состояние художественных ценностей города при отсутствии, как это ни странно, упоминаний о фактических утратах. Ничего, вроде бы, не исчезает.
А если и исчезает, то только на время. Затем справедливость восстанавливается. А состояние тревоги все равно не проходит.
В пятидесятых годах во время реставрации фельтеновской ограды Летнего сада, повествует одна легенда, ее звенья перед окончательной окраской были загрунтованы и на некоторое время приобрели непривычный ярко-красный цвет. На редакции газет будто бы обрушился шквал писем и телефонных звонков с требованием вернуть ограде ее исторический черный цвет. Чтобы успокоить ленинградцев, на ее звеньях со стороны Невы укрепили фанерный щит с крупной надписью: «Товарищи ленинградцы! Не волнуйтесь, это только технологический грунт. Ограда будет выкрашена в черный цвет».
К этому же времени относится детективная история о пропавшем льве – одном из тех 29 львов, что сидят на тумбах Свердловской набережной, держа в пастях провисающие цепи. Эта знаменитая ограда создана архитектором Джакомо Кваренги перед дворцом канцлера А. А. Безбородко и более двух веков украшает невскую набережную. Ленинградцы к этим львам относились особенно ревниво. Всякий раз, проходя мимо ограды, их инстинктивно пересчитывали. И вдруг вместо двадцати девяти львов – только двадцать восемь! Говорят, лев отсутствовал долго. Наконец, найденный будто бы на чьей-то личной даче в одной из южных республик, он был возвращен на свое законное место.
Несколько опережая время, скажем, что такое ревнивое отношение к скульптуре, и особенно к многочисленным львам, сохранится и впредь. В 1973 году Эльдаром Рязановым был снят нашумевший фильм «Приключения итальянцев в России». Говорят, для съемок были использованы львы, стоящие на территории Пролетарского завода. Затем львы были возвращены, но при установке их пьедесталы будто бы перепутали. И теперь, как утверждает фольклор, эта пара чугунных львов стоит, отвернувшись друг от друга, что, по мнению петербуржцев-ленинградцев, противоречит обыкновенной логике. Ведь львы сторожевые и они должны смотреть друг на друга, как бы замыкая взглядами охраняемое пространство.
И уже в наше время, в самом конце 1990-х годов, когда во время реставрации Львиного мостика фигуры львов были закрыты деревянными футлярами, по городу распространились слухи, что они вообще исчезли. Будто бы их приобрел некий «новый русский», а на мосту скоро установят копии.
Но вернемся в описываемое время. Однажды ночью из небольшого скверика между улицами Красного Курсанта и Красной Конницы на Петроградской стороне исчезла мраморная копия скульптуры бессмертного Фидия «Лаокоон», исполненная самим Паоло Трубецким. На другой день ее будто бы видели во дворе Русского музея, по необъяснимой иронии судьбы стоящую рядом с опальным памятником Александру III того же Трубецкого. Сразу же родилась легенда о том, как это случилось. Якобы в среднюю школу, что находилась рядом со сквером, пришел новый директор. Высоконравственный отставной замполит с партийно-педагогическим образованием по дороге в школу увидел своих питомцев – и девочек и мальчиков вместе! – играющими в сквере вокруг обнаженных фигур несчастного Лаокоона и двух его сыновей. Глубоко оскорбленный вызывающей безнравственностью этой картины, директор поставил перед руководством вопрос ребром: или он – или эти голые мужчины, пусть они даже и древние греки. Так якобы и была решена судьба «Лаокоона».
Ценители живописи начала XX века вдруг начали замечать, что время от времени из залов советского искусства в Русском музее на короткое время исчезают полотна Малевича, Шагала, Петрова-Водкина. Ленинградская молва связала эти загадочные исчезновения с посещениями города московским гостем, секретарем ЦК КПСС А. П. Кириленко, который, приезжая в Ленинград, любил будто бы наведываться в Русский музей. К его приезду тщательно готовились и срочно убирали в запасники полотна авангардистов. Советское искусство должно было быть идеологически выдержанным и незапятнанным.
Курьезную легенду рассказывают работники Кунсткамеры. Среди экспонатов этого прекрасного музея находится скелет человека огромного роста – солдата полка, к которому был приписан Петр I. Однажды, неизвестно при каких обстоятельствах, был утерян череп этого скелета. Измученные постоянными вопросами нахлынувших после войны экскурсантов, музейщики укрепили на шейных позвонках скелета какой-то более или менее подходящий череп. Коварные вопросы действительно прекратились. Но с тех пор, рассказывает легенда, этот скелет бродит ночами по Кунсткамере в поисках собственного черепа. По другому варианту той же легенды, скелет, лишенный собственного черепа, принадлежал выездному лакею Петра I Николаю Буржуа, о чем мы уже говорили.