Читать интересную книгу Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

Настороженное отношение к культуре проявлялось во всем. Да как же могло быть иначе, если от этих интеллигентов можно было ожидать любой выходки. В кулуарах Дома писателей на улице Воинова рассказывали легенду о бывшей хозяйке особняка, выжившей из ума старухе Шереметевой. Будто бы она, большая любительница бездомных кошек, умирая, завещала особняк своей последней питомице, которая до сих пор встречает посетителей Дома писателей с гордым достоинством хозяйки. Среди писателей эту местную мурлыкающую достопримечательность прозвали Графинюшкой и чуть ли не целуют ей лапу. В то же время поэт Геннадий Григорьев, о котором, впрочем, хорошо известно в Большом доме, приходит на собрания Союза писателей в противогазе, всем своим видом демонстрируя, что здесь «дурно пахнет».

Стоило отметить актера Театра имени Пушкина Игоря Горбачева высоким правительственным орденом, как тут же заговорили, что его наградили «за создание в искусстве образа довольного человека».

На экраны страны вышел двухсерийный фильм «Русское чудо». Это совпало с временными перебоями в хлебной торговле. Появились очереди. В ожидании привоза черного хлеба ленинградцы любовались новинкой – гороховыми батончиками, выставленными во всех витринах города. Никаким спросом батончики не пользовались. Их не раскупали. У некоторых витрин появились бумажки: «Русское чудо. 3-я серия».

Едва Соловьев-Седой обнародовал свою лучшую песню «Подмосковные вечера», как сразу возникла легенда, что никакого отношения к Москве песня не имеет. Первоначально припев ее звучал: «Если б знали вы, как нам дороги ленинградские вечера». Но, как назло, во время закрытого прослушивания она так понравилась какому-то высокому московскому гостю, что композитору пришлось согласиться на изменение текста.

А уж что делалось на экскурсиях по городу, которые были сравнительно бесконтрольны, и говорить не приходится. Хотя вроде бы меры принимались. Когда экскурсионные пароходики с иностранцами проплывали мимо «Крестов», экскурсоводы должны были сообщать, что «слева по борту Картонажная фабрика». Однажды эти объявления, усиленные микрофонами, услышали обитатели следственной тюрьмы. Раздался протяжный свист, который был слышен за два квартала на обоих берегах. Так продолжалось каждый раз, как только экскурсионный пароход появлялся из-под Литейного моста. Пришлось «после упоминания о приезде Ленина на Финляндский вокзал делать длительную паузу», пока пароход не проплывал мимо сурового темного здания тюрьмы. Приезжие экскурсанты оглядывались по сторонам и ничего не понимали. И только ленинградцы хорошо знали цену этой паузы.

В семидесятых годах у Дворцового моста стоял широко известный в Ленинграде плавучий ресторан. Затем он исчез. Исчез как-то незаметно. Об этом остались две легенды. По одной из них, ресторан затонул во время какого-то большого праздника. Затонул, разумеется, со всеми перепившимися посетителями, поварами, матросами и официантами. Водолазы во время подъемных работ, к немалому восхищению праздной публики, возвращались на поверхность с авоськами коньяка и шампанского.

Другая, сентиментальная, в полном соответствии с традициями социалистического реализма, легенда рассказывает о простом советском человеке, который, гуляя однажды по набережной Невы, захотел зайти в ресторан. В ресторан его не пустили и даже довольно грубо обошлись с ним, и он, оскорбленный в лучших своих чувствах, бросился в ближайший райком партии. Справедливость восторжествовала. К плавучке «подошли милицейские катера и буксиры, ресторан вместе с посетителями и администрацией вывели в залив, оттащили к Лахте, вышвырнули на мелководье, заставив несчастных по пояс в воде брести к топкому берегу». Наутро явился ОБХСС и устроил грандиозную проверку. Вся администрация, как один человек, села. Простым советским человеком, как вы уже догадались, был Григорий Васильевич Романов.

К шестидесятилетию Октябрьской революции, не без участия Григория Васильевича, было решено произвести капитальный ремонт крейсера «Аврора». Крейсер отбуксировали на судостроительный завод имени Жданова и подвергли капитальному ремонту, включая полную замену множества механизмов и деталей корпуса. В газетах всерьез обсуждался вопрос: что получится в результате ремонта – крейсер революции или его двойник, новодел, не представляющий никакой исторической ценности. Отсутствовала «Аврора» на Неве сравнительно недолго, а когда вновь стала на «вечную стоянку», то разговоры постепенно затихли. Забыли и то, что «Авроры» какое-то время на Неве не было, и в Ленинграде родилась легенда, скорее всего порожденная газетными толками. Будто бы во время ремонта крейсера на Неве стояла его точная копия, сделанная из дерева и картона. Не может город трех революций оставаться без «Авроры» даже на короткое время, говорили в длинных продовольственных очередях и на трамвайных остановках.

Впрочем, версия о подмене «Авроры» родилась не на пустом месте. Она покоится на более ранней легенде о замене корабля на корабль в давние 1920-е годы, когда идея превращения крейсера «Аврора» в символ революции еще только зарождалась в недрах идеологического отдела ЦК ВКП(б). Будто бы уже тогда ее подменили однотипным крейсером «Диана», построенным одновременно с «Авророй» на Адмиралтейских верфях, потому что «Диана» находилась в гораздо лучшем техническом состоянии. В 1922 году ее продали Германии для разрезки на металлолом. Так вот, согласно легенде, в Германию под именем «Дианы» отправили потрепанную службой на флоте «Аврору», а ее легендарное имя передали безвестной «Диане». С участников этой совершенно секретной операции, как водится, взяли строжайшие подписки о неразглашении государственной тайны. Так что легенда о временной, декоративной «Авроре» 1980-х годов имела вполне логичное право на существование.

Напомним, что образ «Авроры», как всеобщего и общепризнанного символа революции, окончательно сложился только в 1948 году. 17 ноября того года она встала на «вечный якорь» у причальной стенки Большой Невки. Но, как выяснилось позже, статус общего символа не смог удовлетворить всех истинных патриотов. Рассказывали, что, когда распространился слух, что на заводе во время ремонта крейсера начали срезать старую броню, готовя ее на переплавку, многие правдами и неправдами проникали на секретную заводскую территорию, отыскивали кусочки революционного металла и уносили в качестве сувениров.

Через некоторое время раздался знаменитый «второй залп» «Авроры». Непредсказуемой и насмешливой судьбе было угодно, чтобы он прогремел в дни празднования 75-летия «верного ленинца» Л. И. Брежнева. В 12-м номере журнала «Аврора» за 1981 год был напечатан монолог-юмореска ленинградского писателя Виктора Голявкина «Юбилейная речь». К Брежневу он не имел никакого отношения. И тем не менее… Монолог начинался традиционной, довольно монотонной речью лирического героя: «Трудно представить себе, что этот чудесный писатель жив. Не верится, что он ходит по улицам вместе с нами. Кажется, будто он умер. Ведь он написал столько книг!» Ничто не сулило неожиданностей. Если бы в почти уже готовый номер не пришлось поместить портрет Л. И. Брежнева, присланный «тассовкой» по случаю его 75-летия. Портрет вождя, как и положено, занял первую страницу номера, ставшего по этому случаю юбилейным, а «Юбилейная речь» Голявкина, по злому умыслу фортуны, оказалась на 75-й странице.

Разразился скандал: «На 75-й странице к 75-летию Брежнева „Юбилейная речь“ против него!» «Голос Америки» заявил, что «это акция КГБ против Брежнева, на место которого метит Романов». Журнал изымали из киосков Союзпечати. Вольнодумцы собирались на кухнях и поздравляли друг друга. Редакционно-редакторский курьез превратился в героическую легенду. Но главного редактора «Авроры» не трогали. Будто бы так решил Романов. Мотивы тех или иных решений Григория Васильевича никогда не обсуждались. «Так решил – и баста. Можно предположить, что Романов… Но лучше не надо».

В скандальной мифологии эпохи застоя особое место занимают нашумевшие легенды о роскошной свадьбе дочери Григория Васильевича, устроенной им будто бы в Таврическом дворце, среди великолепных интерьеров блестящего екатерининского фаворита. Мало того, для свадебного стола хозяин Ленинграда будто бы приказал взять из Эрмитажа царский парадный сервиз на сто сорок четыре персоны.

Среди сотрудников Эрмитажа до сих пор бытует забавное предание о том, как происходила эта экспроприация. На неожиданный звонок из Смольного директор Эрмитажа Борис Борисович Пиотровский будто бы решительно заявил: «Только через мой труп». Но когда услышал в ответ, что это не является серьезным препятствием, сказался больным и отправился домой. Через короткое время подъехала машина, из которой вышли решительные мальчики в одинаковых костюмах и в сопровождении испуганного заместителя Пиотровского направились за сервизом. Восстал против такого партийного хамства только один человек. Им оказался научный сотрудник Эрмитажа Тарасюк. Он надел на себя металлические средневековые доспехи и, размахивая всамделишным музейным мечом, «грохоча стальными сапогами и позванивая звездчатыми шпорами», двинулся на широкоплечих сотрудников обкома КПСС. Похолодевшие от ужаса экспроприаторы бросились было бежать, но тут случилось непредвиденное.