8 сентября 1941 года, с падением Шлиссельбурга началась блокада Ленинграда – самая страшная и наиболее героическая страница в истории Великой Отечественной войны. В тот же день был предпринят первый массированный налет на Ленинград фашистской авиации, в результате которого от зажигательных бомб вспыхнули Бадаевские продовольственные склады. В огне пожара, длившегося более пяти часов, были уничтожены три тысячи тонн муки и около двух с половиной тысяч тонн сахара. В городе распространилась и зажила исключительно удобная для хозяйственного и партийного руководства тогдашнего Ленинграда легенда о том, что пожар на Бадаевских складах стал единственной причиной голода в 1941–1942 годах. На самом деле, как это стало видно из опубликованных гораздо позднее цифр, сгоревший сахар составлял всего лишь трехсуточную норму продовольствия для Ленинграда, а сгоревшая мука – и того меньше. Достаточных запасов продовольствия в городе просто не было, и миф о катастрофических последствиях пожара Бадаевских складов, в который и сегодня еще хотят верить блокадники, просто удачно прикрывал преступную бесхозяйственность ленинградского руководства как во время подготовки к войне, так и в ее первые недели.
Сохранилось предание, каким образом остался целым и невредимым Исаакиевский собор – самое высокое и прекрасно видное отовсюду здание. В начале войны, когда угроза фашистской оккупации всемирно известных пригородов Ленинграда стала реальной, началась спешная эвакуация художественных ценностей из дворцов Павловска, Пушкина, Петродворца, Гатчины и Ломоносова в глубь страны. Однако все вывезти не успели, да и не было возможности это сделать. Рассказывают, что именно в этот момент в исполкоме Ленгорсовета собралось экстренное совещание по вопросу поиска надежного хранилища для скульптуры, мебели, фарфора, книг и многочисленных музейных архивов. Выдвигалось одно предложение за другим и одно за другим, по разным причинам, отклонялось. Наконец, повествует легенда, поднялся пожилой человек, бывший артиллерийский офицер, и предложил создать центральное хранилище в подвалах Исаакиевского собора. Аргументировал он это тем, что немцы, начав обстрел Ленинграда, воспользуются куполом собора как ориентиром и постараются сохранить эту наиболее высокую точку города для пристрелки. С предложением старого артиллериста согласились. Все девятьсот дней блокады музейные сокровища пролежали в этом, как оказалось, надежном убежище и ни разу не подверглись прямому артобстрелу.
И сделано это было тем более своевременно, что практически все пригороды Ленинграда в первые месяцы войны были оккупированы немецко-фашистскими захватчиками. К тому времени, кстати, все они почти опустели. Большинство жителей либо были эвакуированы, либо сами перебрались в Ленинград, либо уехали в восточные районы страны. Те, что остались, были подвергнуты жесточайшему насилию. Сохранилась легенда о цыганском таборе, захваченном фашистами в лесу под Гатчиной. Мужчин заставили рыть траншею, в то время как женщины и дети должны были развлекать немецких солдат песнями и плясками. Так продолжалось до тех пор, пока огромная траншея не была готова. Затем немцы согнали к ней всех без исключения членов табора, а их, по местным преданиям, было не менее семисот человек, и расстреляли. Траншею наспех засыпали землей. Но стоны и крики из-под земли все еще слышались. Тогда фашисты «подогнали танк и стали гусеницами укатывать землю до тех пор, пока стоны не прекратились».
После войны на этом месте «стали происходить загадочные явления». Как только мимо леса проезжал какой-нибудь цыганский табор, так сразу «начинался ужасный концерт». Многие пожилые цыгане узнавали голоса своих родственников, исчезнувших во время войны. У живых людей, по свидетельству очевидцев, такие концерты «выматывали душу», и надо было проехать многие версты, чтобы прекратился страшный концерт расстрелянного табора.
В блокадном Ленинграде существовала суеверная примета: город не будет сдан до тех пор, пока в монументы великих русских полководцев Суворова, Кутузова и Барклая-де-Толли не попадет хотя бы один снаряд. Памятники действительно на протяжении всей войны стояли незащищенные и даже во время самых страшных артобстрелов города они оставались невредимы. Чтобы спрятать их, скорее всего не было ни сил, ни времени, ни достаточных средств. Например, памятник Суворову предполагалось поместить в подвал соседнего дома, но оказалось, что проем подвального окна узок, и его необходимо расширить. Однако зимой сделать это было невозможно, а затем переносить статую в укрытие было уже не под силу ослабевшим ленинградцам. Говорят, что фашистский снаряд, чуть-чуть не задев голову стоящего на пьедестале полководца, влетел в соседний дом и разорвался именно в том подвале, куда в самом начале блокады собирались спрятать памятник.
Общегородское поверье о неукрытых памятниках распространилось и на отдельные районы города. Жители Пушкинской улицы каждый день внимательно осматривали памятник поэту, потому что, как рассказывают блокадники, были уверены: пока монумент не заденет хотя бы один осколок, угрозы для Пушкинской улицы можно не опасаться.
В тридцатых годах у входа в Павловский парк со стороны улицы Красных Зорь был установлен памятник Ленину – гипсовая копия монумента у Смольного. В 1941 году верхняя его часть была снесена прямым попаданием артиллерийского снаряда. Во время фашистской оккупации Павловска на пьедестал как-то раз положили цветы. Фашисты их скинули. Павловская легенда рассказывает, что на следующий день цветы появились вновь. Для устрашения местных жителей двоих павловчан повесили. Через некоторое время у постамента вновь появились букетики.
В сентябре 1941 года командующим войсками Ленинградского фронта был назначен К. Е. Ворошилов. Направляя Ворошилова в Ленинград, Сталин, скорее всего, рассчитывал не на полководческие способности, а на вдохновляющий пример революционного прошлого командарма. Однако романтические легенды о Ворошилове не выдержали испытания временем. На фронте они вызывали ядовитые насмешки и снисходительные улыбки. Рассказывают, что однажды он лично попытался поднять в атаку полк, которому давно не подвозили боеприпасов. После этого случая среди солдат поговаривали: «На кой нам эта атака и этот вояка?» Вскоре Ворошилов был смещен.
В связи с его срочным отзывом с Ленинградского фронта в городе распространялись самые нелепые слухи. Говорили, что «Сталин лично приезжал в Ленинград и приказал Ворошилову сдать город, но тот в гневе ударил Сталина по лицу». Может быть поэтому в секретном постановлении ЦК ВКП(б), подписанном, вероятно, Сталиным, безжалостно отмечалось, что «товарищ Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда».
В то же время ленинградцы и воины Ленинградского фронта являли всему миру образцы беспримерного мужества и героизма. Сам город для многих стал символом стойкости и отваги. Рассказывали, что в одной из воинских частей, располагавшейся вне границ Ленинграда, в его дальнем пригороде, среди сельских огородов и скотных дворов, командир накануне боя выстроил красноармейцев и сказал: «Приказываю эту землю считать Ленинградом!»
До сих пор жива в Ленинграде героическая легенда о неизвестном водителе. В один из январских дней 1942 года на ледовой Дороге жизни, посреди Ладожского озера заглох насквозь промерзший двигатель военной полуторки. Водитель с трудом оторвал руки от баранки и только тогда понял, что они безнадежно обморожены. Тогда он облил их бензином, зажег спичку… и двумя живыми факелами стал отогревать двигатель в надежде довезти несколько мешков муки голодающим ленинградцам. Никто не знает ни имени, ни судьбы этого человека. Но ленинградцы не сомневаются, что именно из доставленной тем водителем муки пекли страшные «сто двадцать грамм с огнем и кровью пополам». И может быть именно его полуторка, найденная на дне Ладожского озера, где она пролежала более двадцати лет, бережно отреставрированная, поднятая на пьедестал и названная Памятником, стоит в мемориальном ряду других Памятников двухсоткилометрового – по протяженности блокадного кольца – Зеленого пояса Славы.
Сокровищницу ленинградской мифологии бесспорно украшает и другая легенда – о Неизвестном художнике, в промерзшей и безжизненной квартире которого в одном из ленинградских домов была найдена восковая модель медали с текстом: «Жил в блокадном Ленинграде в 1941–1942 годах».
Среди жителей осажденного города была хорошо известна флотская легенда про немецкую подводную лодку, пробравшуюся однажды в самое устье Невы. «Залегла на грунте и стала поджидать, когда пойдет по реке линкор „Октябрьская революция“ или крейсер „Киров“. В Ленинграде хорошо знали, как немцы охотились за этими мощными кораблями со славными боевыми традициями. Их неоднократно пытались уничтожить с воздуха, а теперь вот из глубины». Согласно легенде, фашистскую подлодку наши моряки не просто засекли, но и захватили в плен вместе с экипажем.