Командующий вновь пообещал прошение всем, кто захочет уйти, предлагая взамен отправить в замок семью Сиро. К тому же, как заявлял он, сам «сёгун» восставших — практически мальчик, кто-то распоряжается за него. И если он покинет замок Хара, его не станут преследовать.
В качестве парламентера использовали малолетнего племянника Амакусы Сиро (тоже заложника). Он вернулся из замка, принеся даже сверток с продовольствием для заложников. Атакующие должны были понять, что ситуация с провизией в замке не столь страшна.
Но ответ был один: восставшие действуют но воле Бога. Любой компромисс нереален.
А припасы в действительности истощались, и трагический финал оказался близок. Дерзкая вылазка, возглавляемая самим «сёгуном», нанесла немалый ущерб осаждающим, но путем к победе не стала. Зато выяснилось, что многие из убитых при этом восставших находились в крайней степени истощения. Теперь подошло время общего штурма. Правда, планы Мацудайры несколько нарушились, атака началась раньше, но вполне сытые самураи не могли расправиться с сопротивлением еще два дня.
Многие из защитников крепости сами бросались в огонь, чтобы не попасть в плен. Такой поступок сравним разве что с «гарями» русских раскольников в том же XVII веке. Некий даймё, присутствовавший при этом, в своих воспоминаниях восхищался столь героической смертью людей низкого звания.
Оставшихся в живых убивали, как водится, считали отрезанные головы. «Один алчный самурай из отряда Набэсима так жаждал произвести впечатление на свое начальство, что купил у другого солдата несколько носов и представил их в качестве собственных трофеев. Уловка, однако, стала известной, и ему приказали взрезать себе живот, — так внезапно окончилась его жизнь», — сообщает А. Моррис. Сам Амакуса Сиро погиб именно так.
Стоит сказать и о некоем Эмоносаку Ямаде, который (единственный среди восставших!) уцелел. «Военный художник» «сёгуна» и его приближенный предал своего вождя. Он отправил «стрелу-письмо» с предложением поджечь замок и дезертировать, а лидера сдать властям. Но план сорвался, а Ямада был приговорен к смерти обороняющимися. Но атака освободила этого человека. Если Амакуса Сиро был для восставших мессией, то Ямада оказался Иудой. Видимо, добро не всегда побеждает зло, ибо он был взят Мацудайрой в качестве слуги.
Все родственники вождя были казнены, а замок Хара снесен до основания, дабы он не служил местом паломничества.
Неутешительные результаты
Восстание не только окончилось провалом, но и ухудшило положение крестьян. Оно оказалось весьма удобным лишь для бакуфу. Большинство христиан-самураев погибло. Правда, самые жуткие методы правления в провинциях все же отменили, но снижения налогов не последовало.
Но самое страшное — еще большее ужесточение политики в отношении христиан. Области, где произошло восстание, заселялись крестьянами из других частей страны. Отступников заставляли повторять ритуальное попрание икон. В случае обнаружения приверженцев христианства проводились самые жесточайшие репрессии. Бакуфу действовало точно теми же методами, что и инквизиция в Европе. (Любопытно, что в те годы некоторые из европейских инквизиторов, направленные в Японию, сами оказались под угрозой «милосердного наказания без пролития крови»).
Япония постепенно становилась «сакоку» — закрытой от внешнего мира страной. Торговля с Португалией теперь оказалась под запретом. Лишь «проверенные» голландцы могли в ограниченном количестве прибывать в определенные порты. И так продолжалось двести лет.
Кроме того, японцам запретили покидать страну, а тем, кто был в это время вне архипелага, запретили возвращаться. Последний указ чем-то напоминает законы, принятые большевистским правительством в СССР, когда возвращение без разрешения стало преступным. (Другие подобные прецеденты автору неизвестны).
В 1640 г. правительство бакуфу «милостиво» предало легкой смерти через отсечение головы португальских посланников, просивших о смягчении запрета. При этом посланник сёгуна пригрозил смертью за подобное нарушение и королю, и христианскому Богу, и даже самому Будде!..
Еще одним весьма странным результатом оказался крах невероятно странного проекта. Еще в 1624 г. несколько кораблей Сигамасы Мацукуры (отца извращенца Сигэхары) оказались занесенными на Филиппины. Он обратился к сёгуну с предложением о подготовке экспедиции вторжения. Голландцы надеялись, что это нанесет удар интересам враждебной им Испании и помогли бакуфу в организации предприятия. Но после восстания от него отказались. (Проект был реанимирован лишь во время Второй Мировой).
Сёгунат вновь заинтересовался европейской военной техникой, в частности, мортирами. В 1639 г. голландцы провели демонстрацию этого оружия. Все было обставлено, как и в XX веке: с полигона выселили жителей, и на рисовых полях прогремели взрывы. Еще несколько снарядов произвели внушительное впечатление (хотя один разорвался в стволе), но домов они так и не достигли. Пришлось заложить один из снарядов в качестве мины. Разрушение крестьянской хижины восхитило представителей сёгуната.
И все же, хотя восставшие добились лишь ухудшения ситуации, помнят как раз их. Героем восстания на Симабара все же стал проигравший.
Глава 36.
Долгий мир
Строгий собачий ошейник с металлическими шипами впивался в нежную кожу на ее горле, едва только она делала одно неловкое движение, поэтому ей приходилось заботиться о том, чтобы поводок всегда был ослаблен.
А. Дашков, «Домашнее животное»
Когда отгремело восстание на полуострове Симабара, оказалось, что самурайство окончательно сделалось армией мирного времени. Но в этой главе мы еще не прощаемся с удивительным и овеянным легендами сословием. В эпоху Мэйдзи самураи скажут свое последнее слово, прежде чем исчезнуть из истории.
Долговая яма
Ядром армии сёгуна стала его «великая гвардия» — «о-бан». Там имелись воинские звания, вполне аналогичные европейским. Но имелись еще и «лейб-гвардейцы» («сонн-бан»), занятые непосредственно охраной сёгуна. «Внутренняя гвардия» («косо-бан») охраняла замок Эдо. Затем, в 1643 г., сформировали еще и «новую гвардию» («косо-бан»). Перед последней особых задач не ставилось, просто у третьего сёгуна Токугава, Иэмицу, появилось много наложниц, а значит, и большое число родственников, которых надо било пристроить на хорошие посты.
Но все это — элитные отряды. Впрочем, и она уделяло слишком мало внимания военной подготовке.
Уже к концу XVI в. правительству бакуфу стало ясно, что армия мирного времени не вполне боеспособна. Вышел даже закон о военной подготовке для самураев. А мы-то, европейцы, считаем теперь, что практически любой самурай всегда был величайшим знатоком всяческих боевых искусств. Действительность подчас выглядела совершенно иначе, чем сказка, которую преподносит нам кино (как ни странно, не только американское, но порой и японское).
Но иногда военное искусство требовалось, и настолько, что в середине XVI в. вышел указ о запрете поединков и кровной мести для гвардейцев. Как видно, нрав японских «мушкетеров» мало чем отличался от их французских собратьев.
Но большинству самураев в ту пору (и в последующие времена) было не до совершенствования в воинских искусствах и не до дуэлей. Основной задачей оказалось одно — хоть как-то свести концы с концами. Конечно, фиксированный годовой доход, основанный на рисе, мог помочь выжить в провинции. Но в столице статус определялся определенным набором роскоши, да и просто необходимых благ. И за них требовалось платить. А еще, например, «знаменный» должен выставить определенное количество людей с амуницией. И как тут быть? Приходилось идти в лавку ростовщика…
Жалование повышалось, но его все равно не хватало. И бюджет самураев продолжал оставаться дефицитным: расходы превышали их доходы. С. Тёрнбулл сообщает о характерных ситуациях. В конце XVIII века один самурай продал свое жалованье в рисе, чтобы заплатить за жилье. «Самый яркий пример все большего обнищания самурайского сословия относится к 1856 г., к самому концу правления Токугава, когда один самурай вынужден был занимать деньги у тех самых крестьян, которые обрабатывали его земли. Крестьяне, над которыми в теории он имел право жизни и смерти, грозили оставить должности сельских старост, если он не сократит свои расходы; для начала, предложили они, ему неплохо было бы выгнать собственного брата, бездельника и транжира».
Военное сословие могло носить оружие, но торговлей заправляло иное сословие. Оно, конечно, было пока на обочине феодального общества. Но в недрах феодализма постепенно вызревали иные отношения, и реальная власть медленно, но верно перетекала в руки иных людей. Ведь понятно, что имеющий собственность рано или поздно получает и власть. И она уходила из рук сильных в руки богатых.