Они говорили. О школе. О Хоркруксах. О потерянной чаше. О Роне Уизли с его неумелыми ухаживаниями. О Генри… О Генри девушка хотела и боялась говорить. Она чувствовала вину… И не могла даже себе объяснить, в чем она заключается.
— А ее нет, — тихо сказал Волдеморт. — И еще, Кадмина… Перестань меня бояться, — тихо и серьезно произнес он.
— Я не боюсь.
— Боишься. Боишься, когда делаешь что‑то немножко не так, как, по твоему мнению, мне угодно. До ужаса боишься.
— Я…
— Ты должна уметь признаваться самой себе во всем.
— Знаешь, в этом мире такие вещи опасны. Сформулируешь для себя разные признания — а какой‑нибудь легилимент возьмет и посмотрит в твои честные очи…
И они рассмеялись, встретившись взглядами. Волдеморт затих первым.
— Только. Бояться меня. Не надо, — тихо и раздельно окончил он.
* * *
В первую ночь Пасхальных каникул Темный Лорд, предупредив об этом Гермиону, — что послужило лишним поводом всё же пойти спать — отбыл куда‑то из поместья. Куда — почему‑то не сказал. Хотя, честно говоря, девушка на ответе сильно и не настаивала.
Она очень устала за этот день, но только покинув уютную комнату с камином осознала, как сильно хочет спать. Даже думать сил не осталось.
Так и не разобрав вещи, она поднялась в свою спальню, переоделась, выпила стакан теплого молока, принесенный заботливой Джуней, и улеглась в постель. Живоглот всё еще не простил ей двойного предательства: сначала этого ее превращения в любящую дочурку Темного Лорда, а потом и того, что оставила своего криволапого питомца в поместье, предпочтя ему общество неприятного Живоглоту пресмыкающегося.
Старая эльфиха рассказала, что кот повадился охотиться в саду на павлинов, и пришлось запирать его в доме, что окончательно «рассорило» Глотика с самой Джуней, к которой сначала он питал нечто, похожее на симпатию.
Гермиона слушала, проваливаясь в сон: усталость брала свое, и очень скоро девушка унеслась в далекое царство Морфея…
* * *
— Убийца… Предательница… Дрянь…
Гермиона проснулась от неясного шепота. В комнате было темно. Очень темно. Даже как‑то слишком темно. Она села в кровати. Огляделась. Усмехнулась и вновь упала на подушку.
— УБИЙЦА!
От неожиданности выкрикнутого из пустоты слова Гермиона подскочила в постели и широко распахнула глаза, вглядываясь в темноту. Секунду она сидела неподвижно, а потом судорожно начала искать на прикроватном столике свою волшебную палочку.
— Лживая предательница, — прошептал кто‑то прямо в ее ухо. — Демоны ада ничего не прощают!
— Кто здесь?! — истерически выкрикнула Гермиона, подскакивая и вскрикивая вновь — ее плечи и голову будто окатили ледяной водой, а перед глазами на секунду повис густой туман.
Испуганная девушка нащупала палочку и, соскочив с кровати, прижалась к стене.
— Люмос!
— Страшно, предательница? — проговорил бестелесный голос у самого ее уха.
Гермиона отскочила от стены и лихорадочно огляделась. Дрожащий свет палочки выхватывал куски комнаты из мрака, делая ее по–настоящему пугающей.
— П–п-помогите, — прошептала Гермиона и ринулась прямо к двери.
— Стой, грязнокровка! — раздалось за ее спиной.
— Я не грязнокровка! — выкрикнула девушка, ныряя в темный коридор и запоздало вспоминая об отъезде Темного Лорда. — Maman! — с тенью надежды всё же крикнула она. Замок молчал. — Джуня! Проклятье…
— Их нет. Никого нет. Ты здесь сама, сама–сама–сама…
— Кто ты?!
— Не помнишь? Душегубка! Смерть, смешанная с тысячью?! Быстро учишься, верный друг Гарри Поттера. Быстро учишься предавать!
В этом голосе было что‑то знакомое.
Гермиона выбежала на темную лестницу, бросилась вниз по ступенькам.
И тут из‑под пола вынырнули две полупрозрачные, дымчато–синие человеческие руки. Нет, Гермиона не споткнулась о них — руки были призрачными, и это было невозможно — но, увидев их, она попыталась увернуться и, поскользнувшись, упала, съехав вниз по ступеням. К счастью, она была не столь высоко, чтобы разбиться. Но ушиблась сильно.
— Тварь. Мразь. Убийца! ТЫ!
Прямо в лицо севшей у подножия лестницы Гермионы кинулось, обдавая могильным холодом, дымное, сизо–белое, расплывчатое подобие маски. Растаяло. И тут же из стены, протягивая вперед руки, выплыл призрак старика. И готовая лишиться чувств от ужаса Гермиона распахнула глаза уже от изумления.
— ТЫ?! — с негодованием выпалила она, потирая ушибленную ногу.
— Немезида доберется до тебя, мразь! — с отвращением сказал призрак Наземникуса Флетчера. — Но я уже помог ей. Долго ждал я твоего приезда, прячась в этом мрачном доме! А ты всё не оставалась одна…
— О… О… Офигеть, — не нашла других слов Гермиона. — В такие минуты, несчастный, я начинаю даже уважать тебя! — Она встала и поморщилась, хватаясь за перила. — Ловко. Что ж не отправился дальше?
— Не твоё дело! — злобно выплюнул призрак. — Как ты опустилась до такого?
— Знаешь, — зловеще улыбнувшись в темноте, ответила Гермиона, — мне кажется, я не опустилась, а поднялась. Послушай, старик, если еще раз вздумаешь пугать или даже просто будить меня — я найду способ сделать твою смерть адом.
— Ни капли совести.
— Скажи спасибо, что я не сообщу об этом mon Pére.
— Что, стыдно? Испугалась жалкого призрака? А Он всё равно узнает, — расхохотался Наземникус безумным смехом сумасшедшего.
Гермиона промолчала. Узнает. Без сомнения.
— Самый страшный грех — это предательство.
— На роль совести ты не подойдешь, — сообщила ему Гермиона, поднимаясь по лестнице. — У меня и своя есть. Покрасноречивее твоей будет. И ничего. Заткнулась.
— Еще не прикончила Гарри Поттера, Гермиона Грэйнджер? Или, может, Гермиона Риддл?
— Что‑то после смерти ты стал чересчур смелым. Думаешь, на тебя не найдется управы?
— Ненавижу, — вдруг сказал Наземникус и растворился в стене.
— Сумасшедший дом, — вывела Гермиона, прислоняясь к перилам. Жутко болела нога, и девушка опустилась на пол, направляя на ушиб волшебную палочку. Стало лучше. Ну дает, старый мерзавец!
* * *
— Бурная ночка, — ухмыльнулся Темный Лорд, отворачиваясь к камину.
Гермиона покраснела.
— Между прочим… Можно и не копаться в моей голове! — прошипела она зло.
Мужчина у камина рассмеялся.
— Потрясающе. Просто потрясающе. Странно слышать, когда мне перечат.
— О, не взыщите, Мой Лорд, — картинно поклонилась Гермиона.
— Умоляю тебя!
— Прости, — Гермиона опустилась в кресло. — Просто неприятно… Чувствовать себя дурой.
— Умение проигрывать — один из самых сложно дающихся навыков. Чуть сложнее, чем умение смеяться над собой. Второму я так и не научился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});