Собеседник помолчал, и все-таки ответил:
— Хотел посмотреть на тебя сам, создательница Альрахана.
Ника против воли улыбнулась:
— Про книги знаете? Странно, не думала, что богам есть дело до книг с Террона.
— Книги? Это лишь средство, — небрежно отмахнулся Сарстисар.
Ника удивленно вскинула брови.
— Надо же, глупый ребенок, — бог задумчиво прищурился, поглаживая меч, как любимую собаку. — Ты и в самом деле не понимаешь.
— Не понимаю чего? — насторожилась Ника. — Я знаю, что ваш человек похитил меня и везет в вашу церковь, то есть храм, чтобы предположительно убить на каком-то большом празднике, как убили бы тех бедных зверей, если бы я их не выпустила.
— Мне мало дела до людских бредней. Они привыкли праздновать так, я не мешаю, — бог равнодушно пожал плечами. — Я редко заглядываю в храмы, но все еще отвечаю, когда жрецы задают вопрос по всем правилам. Должно же быть в мире хоть что-то традиционное, основа основ.
Сарстисар снова стал похож на философа, которому зачем-то дали в руки оружие. Впрочем, грубые, сильные пальцы слишком привычно скользили по ножнам, чтобы такая иллюзия сохранилась дольше пары-тройки мгновений.
— Когда меня спросили о Видящей из Альрахана, я рек открывшуюся истину. В Альрахане нет и не было Видящей, но есть Демиург, смертный Демиург — ты.
— То есть? — недоверчиво округлила глаза Ника.
— Такое случается, — медленно с расстановкой начал отвечать Сарстисар. — Очень редко, когда сила мечты отказывается могущественнее бренной плоти. Если разлитой в мирах чистой силы достает для воплощения грезы, тогда рождается мир. Новый мир, связанный пуповиной со своим создателем. Ты не богиня и никогда таковой не станешь, смертному не под силу обрести все атрибуты бога, но мир, сотворенный тобой, живет. И он зависит от тебя, создательница, как зависит дитя от матери. А ты зависима от него. К примеру, часть жизненной силы ты получаешь сейчас напрямую, чистой энергией мира, значит, должна меньше желать грубой пищи.
— Невероятно, — тихо уронила Ника. Нет, она не собиралась спорить с богом, все лишь не могла поверить его нелепым речам.
— Узар всегда блюдет свою выгоду. Мои люди решили принести тебя в жертву во славу своего бога, — невозмутимо завершил рассказ Сарстисар.
— А вы против и хотите меня освободить? — недоверчиво уточнила терронка. Ей казалось, что она угодила на представление театра абсурда.
— Нет, я почти не вмешиваюсь в дела людей, — без злости и раздражения повторил бог. — Пришел поглядеть на тебя и кое-что объяснить. Я люблю честные битвы и равные шансы.
— И какое же равенство может быть в том, чтобы принести меня в жертву на вашем алтаре? Какая честная битва? — огрызнулась девушка. — Если я — демиург, этот процесс, наверное, как-то навредит Альрахану, и Узар получит преимущество во внешней политике. Так?
— Почти так, — спокойно согласился Сарстисар. — Твоя смерть может обернуться катастрофой, даже гибелью для сотворенного мира. Пуповина передаст смертный ужас и Альрахан будет сокрушен. Ты спрашиваешь, в чем честь и равенство шансов, смертная? У тебя есть способ спасти свое дитя.
— И в чем же та самая справедливость, которую можно или нужно соблюсти? — и на ломаный грош не понимая божественной логики, спросила девушка.
Освобождать и спасать ее никто не собирался, а вероятный добрый совет вряд ли мог принести существенную пользу. Достаточной религиозности, чтобы божественное откровение облегчило ее участь, тем паче откровение того бога, которого она и знать не знала всю жизнь, Вероника в себе не ощущала.
— Ты умрешь, конечно, — невозмутимо согласился Сарстисар. — Но выбор того, как это сделать, за тобой. Альрахан сотворен сильным и странным. Магия, сосредоточенная целиком на правителе и невозможность чужих магических деяний в пределах мира — это возбуждает зависть у соседей и злость, — бог поморщился.
— Я фантазировала, — девушке стало немного неловко, как случалось в школе, когда словесник разбирал по косточкам ее сочинение, сначала похвалив, а потом выудив столько недостатков, что странно становилось, почему ей вообще пятерку поставили, вместо пары. — Я же не подозревала о материализации фантазии. Хотелось придумать что-нибудь поинтереснее.
— Мир уже начал немного изменяться, но это очень неспешный процесс, если, разумеется, его не подтолкнуть… — бог говорил. Ника, пусть ей и было жутковато, а по мере того, как Сарстисар продолжал, становилось все страшнее и страшнее, внимала, не перебивая.
— Поняла? — закончил речь могущественный собеседник.
— Да, — глухо прошептала девушка.
— Нести бремя, держать ответ — вот это справедливость, — сказал напоследок бог и исчез.
Не таял, как улыбка чеширского кота, не прикрывался дымовой завесой или иными спецэффектами. Ушел, не меняя позы. В одну секунду сидел, поглаживая меч, в другую клетка опустела и лишилась источника божественного света.
Снова лишь лиловая луна с любопытством заглядывала в незапертую и одновременно закрытую на сотню незримых засовов клетку пленницы. Тихонько шелестела трава, да где-то там пронзительно кричали птицы и взрыкивали неведомые хищники. Нике даже показалось, что она узнала торжествующий мяв барса.
Казалось бы, после откровений Сарстисара бессонница обеспечена, однако стоило девушке только прилечь на охапку травы, как почти сразу пришел сон. Ей снились образы прекрасной столицы Альрахана, простор его земель, лица альсоров, дольше всего почему-то Пепла, Владычицы Гилианы, даже Дарет и Ила. Последние держались за руки и смотрелись в паре удивительно гармонично. Ника еще подумала, что надо обязательно постараться, чтобы они были вместе не только в ее сне, но вспомнила о собственной участи и огорчилась. Не за себя, за них. За то, что уже не успеет помочь…
Глава 30. Искупление
Снова проснулась девушка уже утром под почти мелодичное поскрипывание колес. Лунный свет сменился солнечным, хищные рыки на степных просторах затихли, зато птичьи крики прибавили и в числе, и в силе. Разбудили ее не звуки и свет, а настоятельная потребность.
Ника села на охапке травы, скинула плащ, в который куталась ночью и повертела головой, выискивая фигуру Садовника. Тот обнаружился на лошади слева, на десяток шагов впереди клетки-повозки. Мужчина завтракал, не спешиваясь, бутербродом из лепешки и сыра, во второй руки вместо поводьев он держал зеленое яблоко и время от времени с хрустом надкусывал его.
Заметив, что пленница проснулась, Садовник повел бровью, интересуясь причиной ее внимания к своей скромной персоне. Ника вздохнула. Вот чего ему стоит самому догадаться? Но нет! То ли тюремщик издевался, то ли, что девушке казалось более вероятным, после шапочного знакомства не только с Садовником, но и с богом, которому тот служил, банально не догадывался о ее потребностях. Девушка криво улыбнулась и прямым текстом объявила: