Станислав Лем «Предисловие»
Бертран Рассел «Кошмар метафизика»[186]
Бертран Рассел «Кошмар Сталина»[187]
Славомир Мрожек «Страшный Суд»[188]
Николай Лесков «Очарованный странник»[189]
Раймонд Смаллиан «Не является ли Бог даосистом?»[190]
Кристофер Черняк «Загадка вселенной и ее решение»[191]
Хаймито фон Додерер «Семь вариаций на тему Иоганна Петера Хебеля» (1760–1826)[192].
* * *
Когда составитель выбирает литературные произведения для антологии, обычно он предваряет их предисловием, в котором представляет авторов и расхваливает их тексты. Этот метод мне не по вкусу. Мало смысла в том, чтобы хвалить антологию, которую сам составил, так как хорошие произведения не нуждаются в этой похвале, а плохим она не поможет. Я еще никогда не видел антологии, в предисловии к которой было бы написано, что она содержит ничего не стоящий и скучный вздор.
Что касается биографий выбранных мной авторов, то большинство из них общеизвестны. Хаймито фон Додерера, Славомира Мрожека и Бертрана Рассела не нужно представлять. В крайнем случае уместно упомянуть, что Бертран Рассел в конце своего долгого пути как философа в возрасте более чем 80 лет обратился к беллетристике.
В настоящей антологии собраны фантастические рассказы. Что-то похожее, но больших размеров, составил Борхес («Вавилонская библиотека»[193]). Его антология вызвала у меня депрессию, потому что я был не в состоянии до конца прочитать большую часть собранных там произведений. Этим я не хочу сказать, что антология Борхеса ничего не стоит, а только то, что о вкусах не спорят («de gustibus non es disputandum»).
Но так как я должен написать предисловие, я сделаю это по-своему. В этом мире уже давно слишком много книг. Ситуация напоминает ресторан, где предлагается так много блюд, что гость, прежде чем дочитает меню до конца, или умрет от голода, или предпочтет выбрать первое по списку блюдо.
Мы живем во времена очень большой угрозы для жизни, и эта угроза, которая в виде так называемой массовой культуры, разрушающей духовность, не всеми воспринимается как грядущий кризис и катастрофа. Этот потоп было бы легко преодолеть. Достаточно бульварную литературу, глупые, халтурные, порнографические книги, которые обращаются к самым примитивным сторонам человеческой души, обложить налогом определенной величины, назовем его «налогом на пониженную стоимость», чтобы их продажей финансировать издание ценных книг, причем фильтром, который они должны были бы пройти, была бы не какая-нибудь цензура, а совет, состоящий из критиков и обычных читателей, выбираемый в каждом государстве путем всеобщих, тайных и равных выборов. Хотя у моей идеи нет шансов реализоваться, она мне кажется не такой уж и плохой, так как влияние разумной критики на продажу хороших книг становится все меньше.
Одна немецкая журналистка несколько лет назад написала о Франкфуртской книжной ярмарке, что та напоминала ей засоренный бумагой туалет. Более точного определения для сегодняшнего потока книг я еще не встречал. Я не верю в то, что все писатели мира страдают слабоумием. Я придерживаюсь мнения, что по-прежнему появляются ценные книги, которые даже находят издателей. Но до них нелегко добраться, потому что они, эти книги, тонут в потоках напечатанной ерунды. Критика перестает выполнять советующе-селективную роль по отношению к читателям. Критики пишут свое, публика читает свое. Критик похож на человека, который стоит с маленьким ситом в руке на берегу болотистого, занесенного илом океана. Рядом с ним находятся мегафоны издательских гигантов и водяные насосы, которые выкачивают мутную воду из этого океана, а громкоговорители мычат, что это чистейший нектар и кристально чистое совершенство. Правда, может быть, в этих болотных глубинах плавают какие-нибудь лакомые кусочки, но их не выловить маленьким ситом. Бестселлеры получаются тогда, когда автор кого-то изнасиловал, или его кто-то изнасиловал, или когда он был сутенером или проституткой, когда автор сидит в тюрьме за многочисленные убийства или многомиллионные мошенничества, когда он – не в книге, а в жизни – выдумал необычайные, ранее не существовавшие экстравагантности, когда он преследуется законом, но перед тем, как его посадят в тюрьму, у него еще есть время дать интервью глянцевым журналам, издающимся большим тиражом. Исключения, такие как «Имя розы», подтверждают правило. Так многие близкие мне люди отказались брать в руки «Имя розы» как раз потому, что эта книга попала в список бестселлеров, и только после моих уговоров они смогли насладиться романом Умберто Эко.
Говорящий как я также не станет Кассандрой, так как о Кассандре мы по меньшей мере знаем, что она существовала и пыталась образумить современников, и хотя это ей не удалось, все же осталось воспоминание о ее напрасных усилиях.
Литература – это духовная пища. Она должна быть вкусной, полезной и ценной. Но люди едят не то, что в качестве супа или второго блюда идеально по содержанию витаминов и калорий, а также относительно усвояемости. Они едят то, что им приходится по вкусу. Очень часто то, что им по вкусу, является вредным. Они едят не то, что совершенно, а то, что им нравится. Так же люди ведут себя и по отношению к литературе.
Если давать определение идеального критика, то это совершенный, внимательный читатель, тот, о котором мечтает автор. Конечно, есть такие критики и издатели антологий. Я не присваиваю себе такой высокий разряд. Содержащиеся под этим переплетом рассказы я выбрал потому, что при чтении одних мне хотелось смеяться до изнеможения, в других я удивлялся оригинальности мысли или красоте композиции – прямо-таки музыкальной композиции. Но мой вкус не является общепризнанным критерием каких-либо ценностей, в том числе и литературных.
Я считаю себя обычным средним читателем в том смысле, что при чтении я чувствую моральное удовлетворение или равнодушие, либо нарастающую скуку и отвращение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});