«Мы становимся в положение победителей над старым порядком государственного управления... мы берем на себя исполнение наиважнейших функций государственной власти»[1354].
Вознесясь на высоты государственной ответственности, собравшиеся обрушили шквал критики на правительство. Так, П.П. Рябушинский рассуждал о присущем Москве патриотизме – в отличие от Петрограда, где «все мертво и совсем не чувствуется необходимости борьбы»[1355]. Он говорил о бездействии власти, с пафосом вопрошая: кто же управляет Россией в настоящее время? По его словам, это никому неизвестно, а вот ответ на вопрос, кто же должен взять работу в свои руки – промышленник или отживающий дворянин, – не вызывает сомнений[1356]. С трибуны съезда звучали ставшие уже привычными слова об ответственном перед народом правительстве, о том, что нынешний Совет министров – это мачеха для русской страны[1357]. Предлагалось ввести должность товарища военного министра по снабжению армии, назначив на нее гражданское лицо. Даже более того, ходатайствовать перед Николаем II о введении в состав правительства на правах министров без портфеля председателей Земского и Городского союзов, а также и Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК). Это стало бы первым шагом на пути формирования правительства народного доверия, которое будет отвечать за свои действия, помимо государя, также и перед народным представительством[1358].
Образование военно-промышленных комитетов следует рассматривать в более широком контексте – в связи с созданием Особого совещания по обороне весной-летом 1915 года. Это учреждение представляло форму сотрудничества правительства и промышленников. Для нас этот эпизод военного времени крайне интересен, поскольку он иллюстрирует борьбу московской буржуазии с питерскими чиновничье-банковскими кругами. Вообще идея помощи государству в наращивании производства военного снаряжения принадлежала группе столичных банков (Русско-Азиатскому, Петербургскому международному, Учетно-ссудному и др.), контролировавших ряд оборонных предприятий страны. В январе 1915 года эту инициативу одобрил Совет съездов представителей промышленности и торговли; в правительство была направлена соответствующая записка от этой предпринимательской организации[1359]. Ее обсуждение в верхах приобрело конкретные черты, когда глава Русско-Азиатского банка А.И. Путилов предложил создать при военном министре специальное совещание из промышленников и банкиров, которое будет получать и распределять заказы между заводами[1360]. Тесные отношения руководителя военного ведомства В.А. Сухомлинова с южным синдикатом «Продамет» и петроградскими банками ни для кого не составляли секрета: львиная часть заказов, к большому удовлетворению банков, была им гарантирована. В мае 1915 года Николай II согласился с созданием Особого совещания; в промышленную часть этого органа вошли исключительно столичные дельцы и финансисты.
Однако закрепить успех им не удалось. Реализация этого сценария натолкнулась на резкое недовольство московской буржуазии. Оно прорвалось в конце мая 1915 года, на IX Совете съездов представителей промышленности и торговли, где прозвучали слова о недопустимости решать вопросы помощи фронту в закрытом от общественности, чиновничьем формате. В противовес было предложено создать другую систему – с теми же целями, но с опорой на военно-промышленные комитеты. Отставка В.А. Сухомлинова, произошедшая вскоре после съезда, в корне изменила ситуацию. Новый военный министр А.А. Поливанов не скрывал, что является сторонником других сил. Он ориентировался на Верховного Главнокомандующего, к нему потянулись А.И. Гучков, П.П. Рябушинский, глава Городского союза М.В. Челноков и др.[1361] В отличие от столичных вдохновителей Особого совещания они имели здесь собственные – не только коммерческие, но и политические – интересы. Уже в июне специальная комиссия под председательством А.И. Гучкова по поручению Особого совещания начала обследование состояния дел на Путиловском заводе[1362]. Вместе с названными деятелями А.А. Поливанов выработал новое Положение об Особом совещании, заметно расширившее его компетенцию. Серьезно обновился и состав этого органа: вместо петроградских банкиров (креатур Совета съездов) в него вошли представители от Государственной думы, Государственного совета и ЦВПК. Причем состав Особого совещания теперь утверждался не императором, как планировал Сухомлинов, а теми, кто делегировал туда своих членов. Новое положение было утверждено Николаем II 22 августа 1915 года[1363].
Вообще к августу градус оппозиционности в обществе заметно повысился. Заняв сильные позиции в ЦВПК и в формировавшемся Особом совещании по обороне, представители московской купеческой буржуазии приступили к практическим действиям. Как отмечали некоторые современники, «купец, с присущей ему наглостью, разошелся вовсю. Все время торговал он нами ради личной наживы, а теперь еще и ради власти, к которой так бешено рвутся и люди общественного доверия»[1364]. В начале августа 1915 года в биржевом комитете Москвы состоялось собрание крупных промышленников в количестве около 100 человек. Специально на это мероприятие прибыл Председатель Государственной думы М.В. Родзянко. Участники собрания согласовывали план действий по созданию правительства общественного доверия[1365]. Эти же намерения обсуждала группа купеческих тузов у П.П. Рябушинского, с участием председателя Московской городской думы М.В. Челнокова. Здесь говорилось о том, что всю исполнительную и законодательную власть должны захватить общественные элементы. Именно на этом собрании было принято решение о выступлении МГД с требованием обновления правительства. Соответствующую резолюцию затем должны поддержать думы других городов России, что следует организовать через Городской союз, возглавляемый все тем же М.В. Челноковым. Причем, как замечали полицейские источники, городской голова приезжал на подобные собрания по первому же вызову купечества[1366]. Резолюция Московской городской думы увидела свет 18 августа 1915 года. В этот день обсуждался вопрос о снабжении армии. Затем слово было предоставлено Н.И. Гучкову: Москва – это подлинный центр, говорил в он в своей пламенной речи, и ее голос должен звучать по всей стране, от края до края. От имени Первопрестольной Гучков заявил, что войну следует вести до победного конца, для чего требуется единение всех сил с правительством – но только с таким, которое пользуется доверием страны. Эту резолюции решили довести до сведения императора. А в завершение заседания было выражено доверие МГД великому князю Николаю Николаевичу[1367]. Дух, захвативший московскую купеческую элиту, убедительно демонстрировал, что:
«Москва теперь шутить не будет и в случае надобности не только будет просить, а прямо требовать»[1368].
Московская резолюция отражала те организационные процессы, которые разворачивались в эти дни. Как известно, с середины августа начались регулярные заседания Прогрессивного блока: обсуждается форма обращения к верховной власти по поводу его целей[1369]. Как отмечали участники блока, в него вошли члены Государственного совета и депутаты Государственной думы, Синод, Рябушинские и вся русская буржуазия с миллионными капиталами, городские организации и союзы. Не было там только русского мужика – потому что если вы хотите собрать «собрать бородатых Сусаниных, то вы их не соберете, так как этих бородатых Сусаниных больше нет»[1370]; и это должно наглядно продемонстрировать государю, на кого следует опираться. Однако уверенная поступь тех, кто выступал за формирование правительства общественного доверия, была прервана: стало известно об отстранении популярного вел. кн. Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего. Часть правительства и думы сочли его отставку в создавшейся обстановке крайне нецелесообразной. Но причины возмущения лежали гораздо глубже: император, несмотря на разговоры о доверии общества, принял решение об удалении Николая Николаевича без совета с министрами, и это было расценено как нежелание идти навстречу общественности, учитывать ее мнение. Инициатива Николая II принять на себя обязанности Верховного главнокомандующего вызвало бурные дискуссии в правительстве; возникновение Прогрессивного блока, по сути, стало своего рода ответом на это неожиданное решение. Поднялась новая волна слухов и предположений: мол, император находится под влиянием неких «темных сил»[1371]. В печати вновь (после некоторого перерыва с 1912 года) замелькала тема Григория Распутина. Начало этому положили «Биржевые ведомости», активно прокомментировавшие выход распутинской книги «Мои мысли и размышления о святых местах». С середины августа издание постоянно помещало на своих страницах нелицеприятные статьи о старце и его кознях. Газета вопрошала: