— Где мушкетер?
— Никакой это не мушкетер, а переодетая девица… Но коли она платит полновесными пистолями, какая мне разница?
— Где она, спрашиваю?
— На втором этаже, под номером семь…
— Одна?
— Ну конечно. Велела подать еды, вина и не беспокоить. Просила срочно раздобыть коня, обещала заплатить сверх меры, и я послал парнишку в Верюссак, это пол-лье отсюда… Там-то хватает лошадиных барышников…
— Понятно, — сказал Рошфор. — А теперь прячься куда-нибудь и сиди тихо, как мышь, если ты и впрямь добрый католик. А если станешь орать или попробуешь помешать…
— Господа, господа! Всячески готов содействовать… Может, мне с мушкетом внизу постоять?
— Сказано тебе, спрячься и не мешай! — шепотом прикрикнул Рошфор, и они с д'Артаньяном стали тихонечко подниматься по лестнице.
Осторожно попробовав дверь седьмого номера, Рошфор распахнул ее одним толчком, и они ворвались внутрь.
Констанция проворно вскочила с постели — она так и не сняла сапог, лишь сбросила пропыленный мушкетерский плащ, — кинулась к окну, но д'Артаньян загородил дорогу, схватил девушку за плечи и что есть сил оттолкнул в угол. Она упала, но тут же выпрямилась, ненавидяще сверкая глазами.
Так и стояла в углу, словно наказанный школяр: прямая, красивая, с рассыпавшимися волосами, в распахнувшейся мужской рубашке. Как ни удивительно, она оставалась столь же очаровательной, ярость вовсе не исказила ее прелестного личика, а вот рубашка сползла с круглого плеча, и д'Артаньян отчетливо рассмотрел полустертую морду крылатого венецианского льва, зверя святого Марка.
Рошфор произнес с ледяным хладнокровием:
— Я вижу, моя дражайшая супруга, вы не испытываете и тени расположения к законному мужу? Ваши глаза так холодны, хотя мы не виделись десять лет, госпожа графиня…
Лицо Констанции осталось почти спокойным. Она ответила столь же холодно:
— Прошло слишком много времени, дорогой супруг, и мои чувства к вам успели увять…
— Интересно, они были когда-нибудь?
— Ну конечно же, нет, — усмехнулась она одними губами. — Но, помнится мне, я полгода щедро платила вам за имя и титул, чуть ли не каждую ночь… Нельзя же сказать, что вы вовсе не получили никакого удовольствия, граф? К вам это тоже относится, д'Артаньян…
— И все же вы преспокойно собрались меня убить… Констанция улыбнулась:
— Ну что было делать, если вы мне мешали, граф? Уже тем, что жили на свете…
— Поразительно, — хрипло произнес д'Артаньян. — Она ведет себя, как ни в чем не бывало, ей все нипочем…
— А чего вы от меня ждете, шевалье? — спросила Констанция. — Что я, по-вашему, должна делать?
— Покаяться в грехах…
— Простите, но ни один из вас не является духовным лицом, — произнесла она с нескрываемой издевкой.
Подняла руку — на указательном пальце блеснул огромный красный карбункул — и преспокойно запахнула рубашку, прикрыв заклейменное плечо и грудь.
— Я ее сейчас убью… — задыхаясь от ярости, проговорил д'Артаньян.
— Вы уверены, сударь, что у вас это получится? — обольстительно улыбнулась молодая женщина.
Д'Артаньян выхватил шпагу до половины — и убрал руку с эфеса, отчего клинок мягко скользнул назад в ножны…
У него не поднималась рука. Будь это мужчина… О, будь это мужчина! Но перед ним стояла слабая женщина, пусть даже убийца самого дорогого на свете существа… Он не мог. Рука не поднималась. Дворянин из Беарна не мог вонзить клинок в сердце молодой, красивой женщины, выглядевшей столь слабой и беспомощной, — даже зная все о ней, не мог… слишком многое мешало.
Простонав сквозь зубы от бессильной ярости, он увидел в ее глазах холодное торжество.
— Ну что ж… — произнес он зло. — Что ж… Мы отвезем вас в Париж, к королевским судьям…
— Вот как? — выгнула она бровь. — И в чем же вы, господа, намерены меня обвинить?
— Вы отравили столько людей…
— Да ну? — улыбнулась Констанция. — И у вас, конечно же, есть почтенные, внушающие доверие свидетели, самолично видевшие, как я кого-то травила? Нет, в самом деле? А вот мне отчего-то думается, что таких свидетелей у вас нет…
— Вы похитили Анну Винтер…
— Я? — ее взгляд был безмятежен. — А кто меня там видел?
— Вы держали ее под замком…
— Не я, а эти омерзительные монахини.
— Вы отравили ее…
— Кто это видел? Господа, вам следует хорошенько подумать, прежде чем ставить меня перед судьями, иначе вы рискуете изрядно оскандалиться и, чего доброго, сами окажетесь перед судом за клевету. — Она медленным движением достала спрятанный на груди свернутый в трубку лист бумаги, уже знакомый д'Артаньяну. — Прочесть вам, что здесь написано, или вы помните и так?
— Помню, — глухо сказал д'Артаньян. — еще как помню…
— В таком случае, господа, вам следует убраться…
— Подождите! — вскричал д'Артаньян. — есть еще двоеженство, граф все расскажет…
— Бог ты мой! — наигранно вздохнула она. — Прошло десять лет, кроме графа, не осталось ни одного свидетеля, все перемерли, и кто докажет теперь, что это не сам граф в приступе безумия выгнал меня однажды из дома? У него бывали иногда приступы наследственного безумия, ничего удивительного, что я боялась возвращаться и вынуждена была скитаться столько лет под чужим именем, опасаясь его мести…
— Замолчите, д'Артаньян, — произнес Рошфор глухо, отрешенно. — Вы уже должны понять выбранную ею тактику защиты…
— Разве эта тактика плоха? — живо воскликнула Констанция. — Ручаюсь, что при полном отсутствии свидетелей и с помощью королевы мне удастся очиститься от любой напраслины, которую вам будет угодно на меня возвести… — есть еще суд божий, — тем же отрешенным голосом проговорил Рошфор. — Вы о нем не подумали?
— Ну что же, уповайте на то, что он меня когда-нибудь покарает. Посмотрим…
— Вы не поняли, Камилла, — сказал Рошфор, медленно приближаясь к ней. — я говорю о суде божьем, который состоится здесь и сейчас…
Резким, неожиданным движением он сорвал с ее пальца большой старинный перстень и отступил назад. Осмотрев драгоценность, удовлетворенно кивнул:
— Ну да, конечно… Запасы еще велики… Видите?
Д'Артаньян кивнул. Под пальцами Рошфора, отыскавшими крохотный шпенек, камень сдвинулся в сторону, и открылось углубление, заполненное мельчайшим зеленоватым порошком. Опасаясь дышать в ту сторону, чтобы яд не разлетелся по комнате, граф вернул камень на место. Сказал уверенно:
— Д'Артаньян, наблюдайте за ней, чтобы не сбежала, часом…
Он отошел к столу, где на подносе стоял нетронутый обед, заслоняя поднос спиной, недолго повозился там. Звякнуло стекло, забулькало вино. Потом стало тихо. Рошфор, опершись руками о столешницу, сосредоточенно ждал чего-то. Наконец он обернулся, держа в обеих руках два бокала, до краев наполненных прозрачно-алым бургундским.