Читать интересную книгу Директива Джэнсона - Роберт Ладлэм

— Прямой потомок мадьяр.

— Понятно.

— Согласно семейному преданию, ее прадедушка родился в деревне Молнар.

— Ее больше нет, — сказал бармен.

Джэнсон пришел к выводу, что он гораздо моложе, чем казалось на первый взгляд.

— Как фамилия?

— Киш, — сказал Джэнсон.

— В Венгрии Киш — как Джонс в Америке. Боюсь, информации есть очень мало.

У него был спокойный, вежливый, сдержанный голос.

Джэнсон решил, что этот человек определенно не похож на обычного сельского бармена. Когда он отступил назад, стала видна грязная горизонтальная полоса, пересекающая фартук в том месте, где его солидное брюшко терлось о стойку.

— Интересно, а здесь не осталось никого, кто помнил бы старые времена? — спросила Джесси.

— Кто здесь есть еще? — В этом вопросе прозвучал вежливый вызов.

— Ну... быть может, один из этих господ?

Бармен указал на одного из посетителей подбородком.

— Он даже не настоящий мадьяр. Он палоч. Очень старый диалект. Я его понимаю плохо. Он понимает наше слово «деньги», я понимаю его слово «пиво». Так мы и разговариваем. Больше я ни о чем его не спрашиваю. — Он перевел взгляд на второго крестьянина. — А это русин. — Бармен пожал плечами. — Больше я ничего не говорю. Его форинты не хуже, чем у других.

Это выражение демократических убеждений говорило как раз об обратном.

— Понятно, — сказал Джэнсон, гадая, чего хочет добиться бармен рассказами о местной межнациональной напряженности: разговорить своего собеседника или, наоборот, заставить его замолчать. — А здесь в округе не осталось никого, кто помнил бы старые времена?

Человек за стойкой провел тряпкой по пятну, оставив на бронзовой поверхности несколько волокон.

— Старые времена? До 1988 года? До 1956 года? До 1944 года? До 1920 года? Я думаю, вот этоесть старые времена. Все говорят о новой эре, но я думаю, она не такая новая.

— Я услышал ваши слова, — сказал Джэнсон, подражая его манере говорить.

— Вы приехали из Америки? В Будапеште есть много хороших музеев. А на, западе есть красивые деревни. Очень красивые. Сделанные для таких, как вы, американских туристов. Я думаю, здесь не очень красивое место для туристов. У меня нет открыток. Я думаю, американцы не любят места, где нет открыток.

— Не все американцы, — поправил его Джэнсон.

— Все американцы любят думать, что они особенные, — угрюмо буркнул бармен. — Это одно из многого, многого, что их объединяет.

— Замечание, достойное истинного венгра, — сказал Джэнсон.

Усмехнувшись, бармен кивнул.

— На обе лопатки. Но люди здесь слишком много страдали, чтобы развлекать гостей. Это есть правда. Мы не можем развлекать даже себя. Когда-то зимой люди сидели и смотрели на огонь в печи. Сейчас у нас есть телевизоры, и мы смотрим в них.

— Электронный очаг.

— Вот именно. У нас даже есть Си-эн-эн и Эм-ти-ви. Вы, американцы, жалуетесь на торговцев наркотиками в Азии, а тем временем сами затопили весь мир электронными наркотиками. Наши дети знают имена ваших поп-певцов и киногероев и ничего не знают о героях своего народа. Они знают, кто такой Стивен Кинг, но не знают, кто такой король Иштван Святой — основатель нашего государства! — Он грустно покачал головой. — Невидимое завоевание, с помощью спутников и телевизоров вместо пушек. И вот вы приезжаете сюда, потому что — потому что почему? Вы ищете свои корни, потому что хотите экзотики. Но везде, куда вы едете, вы находите свои следы. Везде испражнения змеи.

— Мистер, — остановила его Джесси, — вы часом не пьяны?

— Я защитил диплом по английскому языку в университете Дебрецена, — сказал бармен. — Вероятно, это сводится к одному и тому же. — Он горько усмехнулся. — Вы удивлены? Сын содержателя сельской забегаловки учился в университете: прелести коммунизма. Закончивший университет сын не может найти себе работу: прелести капитализма. Сын работает на отца: прелести мадьярской семьи.

Повернувшись к Джэнсону, Джесси шепнула:

— Мой папаша говорил: если ты, сев за стол, через десять минут не понял, кто из присутствующих дурак, значит, это ты.

Джэнсон оставался невозмутимым.

— Это заведение принадлежало вашему отцу? — спросил он у пузатого бармена.

— До сих пор принадлежит, — осторожно ответил тот.

— Интересно, а он ничего не помнит...

— А, сморщенный старый мадьяр, жадно глотающий бренди и листающий выцветшие фотографии словно одержимый? Мой отец не есть местная туристская достопримечательность, которую выкатывают в кресле-каталке на потеху публике.

Знаете что? — оборвала его Джесси. — Я самакогда-то работала в кафе. У нас в стране считается, что всех посетителей надо встречать радушно. — Постепенно ее голос наполнялся жаром. — Я очень сожалею, что ваш замечательный диплом не позволил вам получить замечательную работу, и у меня сердце кровью обливается, что ваши дети предпочитают Эм-ти-ви вашим мадьярским народным песням, но...

— Дорогая, — строго вмешался Джэнсон. — Нам пора в путь. Уже поздно.

Решительно взяв молодую женщину за локоть, он вывел ее на улицу. Оказавшись на солнце, Джэнсон увидел на крыльце старика в складном парусиновом шезлонге с веселым блеском в глазах. Был ли он здесь, когда они приехали? Возможно; старик словно сливался с окружением, казался предметом обстановки.

Улыбнувшись, старик постучал себя по голове.

— Мой сын меня очень огорчает, — уклончиво начал он. — Он хочет меня разорить. Вы видели его клиентов? Русин. Палоч. Они могут не слушать, как он говорит. Ни один мадьяр сюда больше не приходит. Зачем платить за то, чтобы слушать его желчь?

У него было гладкое фарфоровое лицо, какое бывает в старости у некоторых людей, чья кожа, став тонкой, не грубеет от возраста, а только приобретает какое-то утонченное изящество. Его массивная голова была обрамлена редкими седыми волосами, а голубые глаза затянула дымка. Не переставая улыбаться, старик мягко раскачивался взад и вперед.

— Но в одном Дьердь прав. Нашим людям довелось очень много страдать, и трудно требовать от них вежливости.

— К вам это не относится, — сказала Джесси.

— Мне нравятся американцы, — ответил старик.

— Вы просто душка, — улыбнулась Джесси.

— Это пусть словаки и румыны убираются в задницу. А также немцы и русские.

— Полагаю, вам пришлось многое пережить, — заметила Джесси.

— Когда я был здесь хозяин, русины сюда не приходили. — Он брезгливо поморщился. — Не люблю я их, — тихо добавил старик. — Они ленивые и наглые и ничего не делают, а только жалуются весь день напролет.

— Вы бы послушали, что говорят о вас, — сказала Джесси, наклоняясь к нему.

— М-м?

— Готова поспорить, когда здесь заправляли вы, в баре было не протолкнуться. И особенно много здесь было красивых дам.

— Почему вы так думаете?

— Такой красивый мужчина, как вы? Неужели нужно объяснять дальше? Не сомневаюсь, вы до сих порбольшой дока по женской части.

Джесси опустилась на колени рядом со стариком. Его улыбка стала еще шире; он явно наслаждался близостью с такой красивой молодой женщиной.

— Я правда люблю американцев. Все больше и больше.

— И американцы вас любят, — сказала Джесси, нежно пожимая его руку. — По крайней мере, однаамериканка.

Старик с шумом втянул воздух, наслаждаясь исходящим от нее ароматом.

— Дорогая, ты пахнешь как токайское, которое подавали к столу императора.

— Не сомневаюсь, вы так говорите всем девушкам, — надула губки Джесси.

Старик постарался принять серьезный вид.

— Вовсе нет. — Он снова улыбнулся. — Только хорошеньким.

— Уверена, в свое время вы знавали многих хорошеньких девушек из Молнара, — сказала Джесси.

Он покачал головой.

— Я вырос не здесь, выше по течению Тиссы. Неподалеку от Шарошпатака. Сюда перебрался только в пятидесятые. Молнара уже не было. Только камни и деревья. Видишь, мой сын принадлежит к поколению разочаровавшихся. Csalodottak. А такие, как я, пережившие Белу Куна[48], Миклоша Хорти[49], Ференца Салаши[50] и Матьяша Ракоши[51], — мы умеем быть признательными. Мы никогда ничего не ждали от жизни. Так что нас нельзя сильно разочаровать. Мой сын весь день поит пивом русинов, но разве я жалуюсь?

— Нам действительно пора ехать, — вмешался Джэнсон. Джесси не отрывала взгляда от старика.

— Что ж, понимаю, раньше все было по-другому. А в здешних краях не жил какой-то барон, представитель древнего мадьярского дворянского рода?

— Земли графа Ференци-Новака простирались до подножия гор.

Старик неопределенно махнул рукой.

— Наверное, тут было очень красиво. Замок и все вокруг?

— Да, здесь был замок, — рассеянно подтвердил старик. Ему очень не хотелось отпускать от себя красивую молодую женщину. — И все остальное.

— Господи, неужели не осталось в живых никого, кто мог бы помнить этого графа... как там его... Ференци-Новака, да?