Однозначным было категорическое нежелание эльфов пускать к себе людей — печальный опыт других миров научил их этому. Сюда первые люди пришли позднее, чем в другие миры, и эльфы уже знали, к чему это может привести. От братьев Умо. И с подачи братьев Умо люди были уничтожены. Поголовно. Сообщая об этом, эльфы косились на Лену, а она и глазом не моргнула: во-первых, это было давно, во-вторых, увы, в определенной степени оправданно. Но про Корина Умо она тоже кое-чего рассказала. Например, как он подбил некоего некроманта стрелять в спину Владыке Лиассу. Как довел Трехмирье до войны на уничтожение, оправдывая гибель десятков тысяч своих братьев смертью сотен тысяч людей. Как собирался взять силу у Аиллены Светлой (и даже не краснела при этом). Как натравил мангата на связанного полукровку. Как стравливал людей и эльфов в мире Дарта. Пусть знают.
Ей верили. Просто потому, что Аиллена лгать не может. А Леной ее не называл даже шут. Так, на всякий случай.
Разрозненные. Равнодушные. Занятые собой и своими близкими. Эльфы в чистом виде в благополучных условиях. Гарвин и Милит почему-то ждали, что ей разонравятся эльфы как таковые, а получилось наоборот. Именно здесь Лена начала их понимать. А понимать, как оказалось, особенно нечего. Такие же. Такие же, как люди. То есть как люди, не знающие никаких особенных трудностей, сытые, но не ленивые, ограниченные не своим миром, а своим мирком — семьей и друзьями, решающие абсолютное большинство конфликтов миром, а Корины Умо, способные убить эльфа, были исключением и здесь. Слава богу, Гарвин не пытался покаяться, что забрал Искру эльфа…
Маркус уставал. Расслабляться у него не очень получалось, он все ждал в лучшем случае кулаком в нос, в худшем — стрелой в глаз, несмотря на охрану и даже выданный амулет, который каким-то манером сообщал эльфам о неприкосновенности этого человечка. Уставал он и от этого отношения: ну ладно, живи, человечек, раз ты нагрузка к Аиллене. Но он держался, не то что не жаловался, жалующийся Маркус — это уж вовсе сюрреализм! — но и бодрился, посмеивался: ну вот, стал исторической личностью, первым живым человеком в эльфийском мире, теперь еще лет двести будут рассказывать, как милосердно не убили, и гордиться своими широкими взглядами.
Удивительным уважением здесь начинал пользоваться шут примерно через час после начала общения. Лена в его словах ничего особенного не слышала, но эльфы как-то сбивались в кучку и внимали. И спорили. Искали аргументы, а не просто твердили, что люди недостойны жить просто потому, что не эльфы. Спорить с шутом было трудно. Он умел не только искать и находить истину, но и заставлять других в нее поверить. Конечно, эльфы не пришли к выводу, что надо потесниться и пригласить сюда людей. И не надо. Пусть живут в своем анклаве как хотят, это их земля и их история. И их право не пускать в свой дом посторонних.
Слух их обгонял, и когда они приходили в очередной город или селение, их уже ждали. И не кидались немедленно зарезать Маркуса. В самом худшем случае его оскорбляли, но он был терпелив. В отличие от Милита. Оскорбителю нередко прилетало в зубы, а Лена не останавливала. Он в конце концов тоже эльф. Пусть со своими братьями разбирается сам.
Особой популярностью пользовались рассказы о Лиассе, особенно в исполнении Лены или шута. Лены — потому что она Светлая, потому что именно Лиасс первый назвал ее Аилленой, шута — потому что он умел вычленять главное. Но когда вдруг о Владыке заговаривал Маркус, эльфы впадали в оцепенение. В их головах не укладывалось, как человек может с таким уважением и даже любовью говорить о Владыке эльфов. О Владыке — как о друге! Может, люди и правда… имеют право на существование там, где эльфы готовы им это право предоставить.
Поражало их и давнее решение Родага и последующее содружество с Владыкой. Подражала история вождя людей и эльфов Дарта. Как сказка воспринимался рассказ о мире, где сосуществует несколько рас и живы даже гномы… В этом мире, кстати, гномов никогда не было, как орков, гарнов и драконов, зато не только братья Умо умели путешествовать по иным мирам. Эльфы охотно делились знаниями с Милитом и Гарвином, но научить Милита открывать проход не вышло ни у кого, хотя количество его силы впечатляло. Ну что ж, другое направление, боевая магия — тоже вещь крайне полезная в определенной ситуации, и очень неплохо, что Аиллену охраняет боевой маг.
Напоследок навестили они и целителя. Просто так. Для души. Пробыли у него пару дней. Он тщательно исследовал их всех. Заставил раздеться до белья и долго водил руками вдоль тела. Все, конечно, были здоровы. Походя он избавил Милита от ноющих болей в старой ране, Маркусу вернул подвижность плечевого сустава, Гарвину — мягкость и чувствительность кожи на руках, а от шута отшатнулся: магия? незнакомая? совсем иная? неужели… И больше от него ничего не добились. Он выгнал мужчин на улицу (комната в его бунгало была единственной) и точно так же осмотрел Лену, не найдя в ней совершенно никаких болячек. Остеохондроз с артритом остались там же, где сидячий образ жизни.
С Леной он поделился парой рецептов, с Гарвином — парой секретов, от которых даже у него глаза на лоб полезли: в голову не приходило, что можно так просто — и так эффективно. О Даре Гарвина он отозвался одобрительно, заметив, что некромантия некромантии рознь, и если ее пускать на благое дело — целительство, например, — то она только усиливает природный талант.
Здесь же случилось то, что расставило точки над всеми буквами алфавита в представлениях Лены о мирах магии.
* * *
Было тепло. Вообще, климат здесь был благодатный: не особенно жаркое продолжительное лето, чисто символическая зима, должное количество осадков и так далее. Даже в магической коррекции не нуждался. Поэтому они не ставили палатки, спали под открытым небом. Лена проснулась незадолго до рассвета, полюбовалась бледнеющими звездами, отлучилась в кустики и собралась засыпать обратно, но вдруг сообразила, что дежурный даже не шевельнулся, когда она вставала. Милит мирно спал, что Лену поразило до глубины души, и она собралась потрясти его за плечо, когда услышала:
— Не надо. Они все спят. Хочешь, они увидят замечательные сны.
— Кристиан, он же удавится, когда поймет, что заснул на посту! Он солдат…
— Придумаешь что-нибудь. Он же не сам заснул, а с моей помощью. Нет, не поворачивайся, пожалуйста.
— Боишься, что я тебя узнаю?
— Нет… хотя можешь и узнать. Дело не в этом.
— Тогда скажи в чем или убирайся.
— Не надо так, пожалуйста.
И что-то было такое в этом негромком и словно лишенном интонаций голосе, что Лене стало стыдно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});