на настроение молодожен и рискнуть, либо прийти с пустыми руками. Все прекрасно знали, что второй вариант даже не рассматривался.
Бывалый барин и мастер монеты не мог позволить себе подобного проступка. Он, не теряя лица, гордо вышел перед молодоженами и выпятил грудь, насколько позволял маленький рост. Он поклонился и жестом приказал слугам спустить вуаль со статуи. Публика ахнула и зашепталась.
Фокрунец, сохраняя самообладание, пренебрежительно посмотрел на подарок, а затем заявил, что легко переплюнет подарок противника. К всеобщему удивлению он, фыркнув, добавил, что сделает намного более привлекательный жест, достойный семьи Эфельса и щелкнул сосисочными пальцами, публика ахнула во второй раз.
Сколько стоило это главе дома Кропопок, до сих пор шепчутся по углам, однако в тот момент, по словам очевидцев, статуя засияла золотым блеском. Чего юный фокрунец не знал, так это того, что неприглядная полнушка Глашка, оказалась троюродной тёткой, личного семейного чистильщика обуви Кропопок. Девушка не смогла отвергнуть родную семью и призналась во всем.
Тогда Покрокок прилюдно обвинил Кропопок в наглом плагиате и шпионаже, пытаясь отвести от себя подозрения. Кропопок ответил тем же, так и пришли к «Наёмничьей войне». Они оба выбрали ристалищем Курносый курган и сошлись на том, что сам Вонля Эфельс будет арбитром побоища.
Много молодых ребят полегло из-за двух статуй и исконной вражды, но такова политика Бролиска. Она делалась и будет делаться вовеки веков именно подобным образом.
Возвращаясь в тронный зал Солнцеликого, все готовились лицезреть подарки и, шушукаясь, обсуждать их стоимость и скрытое послание дарителя. Ратомир отрывисто кивнул церемониймейстеру и тот выставил перед собой пергамент, прочистил горло.
— Слава молодоженам, слава всем богам! Первому, кому выпала честь открыть церемонию Одарения, выпало отцу невесты, Доброгосту Родославящему! Князю всея Трилесья, мастеру и хранителю лучшей древесины всего Бролиска. Покровителю самых искусных резчиков и бумагопрессарей.
Поседевший мужчина, который пришел в себя после выпитого, но все еще слегка запинаясь в речи, проговорил:
— Дорогие вы… мои, а именно ты, сынок. Я подарил тебе самое сокровенное в моей жизни, и видят боги, не смогу найти более. Однако не быть мне Доброгостом Родославящим, ежели подарком обделю.
Слуги вынести деревянный ящик, и по знаку господина, грани пали.
— Так что пришла ваша очередь дарить в ответ нам и всему царству. Это ложе, с позволения молодожен, станет семейным! Выполненное из белоснежной слоновой кости и красного священного древа Трилесья. Руны выделаны лучшими рунописарями и заговорены моим личным волхвом, под взором самого Рода.
Тронный зал наполнился аплодисментами.
— Помимо этого, — продолжил отец, высоко подняв руку. — Чтобы дочь моя, Елена, понесла богатыря достойного наших обоих княжеств, я выстрою круг Матери Земли, богини нашей плодородья и материнства. Выстрою вокруг всего дворца! Три раза ты пройдешь, но никак не обойдешь! И пускай все видят, что сами боги охраняют тепло и очаг этой семьи! Слава!
— Слава! — раздался голос толпы.
Ратомир встал, а вместе с ним и все остальные. Он слегка улыбнулся и склонился в почтении новому тестю. Доброгост выждал паузу, пока аплодисменты не прекратятся, и вернулся за стол к своей семье.
Церемониймейстер убедился, что внимание всех гостей привлечено ко входу и, глубоко набрав воздуха в легкие, объявил:
— Следующим позвольте представить могучего и справедливого князя Мирослава Рукостанного. Правителя вся Меджья, повелителя стали и металла. Гордый наставник края лучшего мёда и зрелищ. Единоутробный брат-близнец почившего нашего князя, отца великого нашего князя Ратомира Солнцеликого.
Отца Меджья тяжело было назвать стариком. Он пережил более шестидесяти зим, но всё еще был крепок душой и телом. Мужчина в традиционном камзоле из выдубленной медвежьей кожи с оплечьями из рогов лося вышел вперед, осмотрев тронный зал, провозгласил:
— Слава моему брату, Мирославу Красоусту. Пускай дух его покоится с богами, а дети живут, восхваляя его имя не словами, а поступками. Таковы наши законы, так воспитал нас наш отец. Великий князь, племянник мой по крови, сын моего брата. Радостно мне, что ты вновь обрел счастье в супружестве! Пускай кричат птицы, пущай весть об этом дне разнесется на весь мир! Сегодня вы оба, заключили союз, расторгнуть который могут лишь сами боги или смерть. Как бы то ни было, я хочу сказать лишь одно. Пожеланий и так сказано было предостаточно, и еще прибудет. Ты, мой племянник, Ратомир Солнцеликий, и ты моя невестка, Елена Родославящая. Правьте вы этими землями, как боги нам заверили. Правьте для души, а не для брюха, тогда и очаг будет вечно гореть, и народ славить до самой смерти.
Князь взмахнул рукой, на что два дверга вынесли продолговатый предмет, завернутый в шелковую ткань, ушитую звериным мехом. Раса невысоких двергов из земель МидСхваля, была частично похоже на славянских камнеступов, только вторые были куда шире. Менее квадратные мужички протянули предмет князю, и тот, избавившись от ткани, поднял клинок перед собой.
Ножны, выкованные из делиривой стали, на вес были практически как перышко, однако по прочности не уступали стальным. Украшенные медвежьим мехом, волчьими клыками и обтянутые полосками кожи таким образом, что представляли собой знак Перуна. Князь Мирослав резким движением обнажил клинок наполовину, и военные мужи потянули свои опытные и жадные взгляды.
Сталь блестела, скованная словно из слез самой Марены, она переливалась на свету, мягко играя остротой клинка. Князь подошел к племяннику и протянул ему подарок. Ратомир не скрывал радости от подобного подношения и разумом представлял тот момент, когда ему удастся пустить его в дело.
— Храни семью свою, как подобает истинному мужчине. Храни княжество своё, как сын моего брата. Учи детей своих сражаться, как подобно отцу, — кровный дядя Ратомира вновь взмахнул рукой, и его личный слуга неспеша поднес рог. — Уважь меня, племянник, позволения твоей прекрасной жены прошу. Испейте как у нас принято, как батю твоего с матушкой женили. Испейте по-меджьему.
Ратомир кивнул и, приняв кубок, протянул его жене. Елена, будучи персоной высокого порядка, прекрасно понимала, о каком обряде идет речь. Она поднесла рог к губам, от которого сильно ударил запах крепкой медовухи. Она не остановилась, и даже самые острые взгляды не смогли разглядеть на её бровях тени отвращения.
— Три глотка, для жены, чарка для мужа. Пускай и в жизни лихо, что посмеет наведаться, на жену даже не взглянет, ведь мужчина изопьет всё горе на себе. Такова суть наша, суть богатырей наших славянских. Грудью встанем на защиту, и ежели придется, поляжем! Но лихо от близких наших отгоним! Слава!
—