и пойдёшь первым! Давай в каптёрку! Быстро! — рявкнул он.
— Вот это ты зря. Мы же тебе говорили, — сказал один из бугров, прекрасно понимая, какие последствия могут быть после наезда на одного из членов джамаата.
Мусульмане, как по команде сорвались со своих мест и кинулись на завхоза. Мы ринулись за ними, посмотреть, что будет дальше. Завхоз выбежал в спальную секцию, но был сбит с ног. Мусульмане, в основном азербайджанцы, которые были самыми крупными в джамаате, накинулись на завхоза и начали забивать его ногами.
— Всё, хватит с него, хватит! — мы оттащили их от него, пока они не забили его насмерть.
Завхоз лежал на полу и стонал от боли. Активисты отнесли его в санчасть, где он был этапирован на Синт. Мусульмане сломали ему рёбра и пробили голову. Парочка из них грузанулась[310] за это и уехала в ШИЗО.
На следующий день Акопяна, уже давно вернувшегося из ШИЗО, где он отсидел несколько сроков по пятнадцать суток, вызвали в штаб. Вернувшись, он собрал отряд в КВР и объявил, что снова стал завхозом. Живём, как жили, особо нос не высовываем и его не подставляем. Нас всех это устраивало.
Семейка
Что в пятом отряде, что в четвёртом, я жил волком, ни с кем не семейничая. Но после освобождения Сани Москвы, мы начали тесней общаться с Матвеем и так вышло, что в итоге стали семейничать. Затем в нашу семейку подтянулся и художественный руководитель клуба, молдованин Мунтяну, а позже ростовчанин Алёшин. С Ростова клубников было двое: он и паренёк по погонялу Гриц. Сначала они общались между собой, но позже Алёшин подтянулся к нам. Он был моим ровесником, и мы быстро сдружились, начав вместе тренироваться в локальном участке отряда по вечерам перед ужином. Подтянул его к нам в семейку Матвей, увидев, что Алёшину загоняют неплохой грев. Да, на зоне практиковалось и такое, но надо отметить, что отношение к Алёшину было на равных, в отличии от моего секретаря из Татарстана. Его Матвей так же подтянул к нам, сначала действительно заинтересовавшись им, дескать земляк, но потом разочаровался в характере этого парнишки, и в нашей семейке он ежедневно занимался готовкой пищи и слова особого не имел.
Позже мы стала питаться ещё и с бывшим председателем секции досуга Романом, так как с ним сдружился Матвей. Они вместе качались за сценой и постоянно общались. Но семейничал Роман со старым дедом из отряда, и наши семейки иногда вместе питались.
Роман подогнал мне постер из журнала Maxim с эротической фотографией Дарьи Сагаловой, от которой я тащился ещё на Капотне по дегенеративному сериалу «Счастливы вместе!». Конечно, отобранный мусорами плакат Pink он не заменил, но всё же я был доволен.
Появился регулярный доступ и к мобильному телефону. Трубок на зоне было всего несколько, и одна из них была у нас. Звонить мы ходили в кабинет Сорокина, вход в который располагался в ТБУ, а ключи от него у нас были. Оттуда можно было звонить, не опасаясь того, что тебя спалят. На глазах в клубе всё время стоял Семён, а когда мы ходили звонить, ставили кого-нибудь «на шухер» ещё и в ТБУ.
Но были и осечки. Однажды, Семён проморгал целую делегацию, во главе с новым старшим режимником, которые нагрянули нежданно прям в кабинет ТБУ. Я в это время сидел и рубился в нарды с Матвеем, Мунтяну и ещё несколько человек чифирили, играла музыка. И тут в кабинет входит режимник и с ним еще куча шишек из администрации. Новый режимник был внушительных размеров и напоминал Малыша с пятого централа. Ростом он был тоже около 210 сантиметров, и габаритами, наверное, даже превосходил Малыша, в виду возраста. Рассказывали, что он любитель избить зеков в режимке, и удар у него был очень тяжёлый. А тут он заявляется к нам в кабинет и застаёт нас в таком виде.
Он гневно окинул нас взглядом и отправил убирать плац. Активисты, не активисты — возражать никто не стал. Отделались, впрочем, мы легко. Для вида помели плац не более десяти минут и затем слиняли обратно в клуб. Но Семён, конечно, потом по шапке получил.
Общался я и с Тайванем. После КДС он снова вернулся в клуб. Его неплохо грели с воли и присылали письма поддержки даже из-за границы. Я был удивлён, учитывая, что мне никто не писал, поддержка «Узников Совести», как нас называют в националистических кругах, была в те года несильно развита, а село в тюрьмы в 2005–2006 годах очень много радикальных националистов. Загоняли ему с воли и диски с музыкой, которые мы ставили в клубе. Это был и панк-рок, типа «Exploited» и «Оргазм Нострадамуса», и всяческий симфо-метал, типа «Nightwish», и даже «Коловрат». Загоняли и антифашистские группы: например, «Ничего Хорошего», про которых мне Тайвань говорил, что они аполитичные скинхеды. «Ничего Хорошего» мне понравились, особенно песня «Родное Гетто», но долго в клубе они не играли, остальная публика обычно просила сменить их на что-нибудь нейтральное. Зато «Оргазм Нострадамуса» играл регулярно, и даже нашёл симпатию у некоторых других зеков, типа Сильвера.
В СКК тоже произошли изменения. Секретарь Ботов освободился, вместо него секретарём стал один бывший наркоман, который ранее был в СДП. Бывший — потому что в зоне отраву достать было негде. Председатель СКК и завхоз клуба тоже сменились, на эти должности встали двое мужчин в возрасте, досиживающие по пятнадцать лет срока. Новый завхоз сразу же затеял ремонт, и клубники были недовольны тем, что, приходя на работу, им приходится заниматься ремонтом вместо обычной творческой деятельности.
К секретарю СКК часто заходил наш новый отрядный бугор, который тоже был наркоманом со стажем. Когда его привезли в колонию и повели брать кровь, то не смогли найти ни одной вены, которую можно было проколоть. Настолько он себе их сжёг.
Примерно в тот же период по зоне пошла эпидемия туберкулёза. То одного увезут на Синт на проверку, то другого. Не зря говорят, что туберкулёз — профессиональная болезнь арестанта. Нас постоянно из-за этого гоняли делать флюорографию. Только за 2008 год я сделал флюорографию около пяти раз. Но, слава Богу, обошлось.
Новый год в лагере
В отличии от прошлого нового 2008 года, встреча 2009 должна была пройти грандиозно по лагерным меркам. Алкоголя, конечно, не было, но пир в отряде планировался на славу. В КВР сдвинули столы из пищевки, отдельно поставив стол для обиженных, и началась подготовка к празднику.