– И ты выполнила его просьбу? – прошептал Эхнатон, взирая на нее в изумлении. – Ты содеяла невозможное?
– В определенном смысле, – ответила она с едва заметной улыбкой.
– Значит, жрецы не лгут, и тебе действительно известна магия тайного имени Амона.
Улыбка Исиды стала еще шире.
– Магией можно назвать все, что угодно. Невежды используют это слово для обозначения того, чего они не понимают.
– Ладно. – Эхнатон нахмурился. – Важно не как это называется, а что именно ты сделала?
– А ты не догадываешься? – Она подняла руки и взяла в ладони его лицо. – Неужели до сих пор не понял?
Ее губы коснулись его рта с нежностью, памятной ему с их первой встречи в Обители Солнца.
– Осирис растворился в череде поколений царей Египта Можно сказать, что его частица есть и в тебе.
– Нет! – воскликнул отрекшийся фараон. – Я не могу... Только не я... Нет!
– Да, да, и в тебе тоже.
Она улыбнулась и поцеловала его снова.
– Как это возможно?
– У вас с ним общая сущность. Его природа помогла сформировать то, чем являешься сейчас ты. Сам факт твоего существования является свидетельством совершенного мною чуда.
– Может быть, ты и могучая волшебница, – медленно произнес Эхнатон, – но, боюсь, чудо ты совершила хоть и впечатляющее, но не слишком удачное.
– Вот как?
Она подняла бровь.
– Посуди сама, о моя царица, мы старимся, увядаем, как простые смертные, но не умираем. Получается, что ты не только не одарила своего собрата тем, о чем он просил, но наложила на него страшное, отвратительное проклятие. Сколь ужасно и постыдно – быть великим и могущественным, подобным тебе самой, а потом воплотиться в череду заслуживающих лишь жалости существ вроде меня и моих предшественников на троне, служащих ныне пищей для жрецов.
Царица улыбнулась.
– Но таково было его желание. А что касается судьбы, которую ты только что описал... Разве это не своеобразная форма вымирания?
– И все же ты любила его.
– Думаешь?
Ее улыбка стала холодной.
– Думаешь, я была такой же глупой, как он, и могла повторить те же ошибки? – Исида покачала головой. – Нет, по-настоящему я не любила никогда, ибо издавна понимала, чем может обернуться для меня такое чувство.
– Но он ведь не был простым смертным. Напротив, он был таким же, как ты.
– Ну и что с того?
– Я знаю, ты любила его.
Она усмехнулась.
– Откуда?
Несколько мгновений Эхнатон смотрел на нее молча, а потом неожиданно спросил:
– Зачем ты явилась ко мне? Почему из всей долгой цепи царей избрала меня?
– Хотя бы потому, что ты первый, кто дерзнул проникнуть в мое святилище и разбить мою статую. – Она пожала плечами. – Должна признаться, меня это... заинтриговало.
– А я уверен, что здесь имело место и нечто большее.
– Вот как? – Она опять улыбнулась. – Неужели?
– Осмелюсь предположить, что в моих надеждах, стремлениях и чаяниях ты уловила отголосок надежд, стремлений и чаяний кого-то другого.
Улыбка на несколько мгновений замерла на ее устах.
– Это в высшей степени самонадеянное предположение.
– Но ведь правдивое, не так ли?
Царица отвернулась. Взор ее обратился к звездам, и Эхнатону показалось, что еще миг – и она растворится в их свете.
Однако этого не произошло.
– Скажи, – промолвила она наконец, обернувшись и вперив в него взгляд, – ты-то чего от меня хочешь?
– Я хочу... – Эхнатон помолчал. – Я хочу, чтобы ты сделала то, чего не смогла сделать раньше. Сделай меня...
Она снова взяла его лицо в свои ладони.
– Смертным?.. – слова оборвались, прерванные поцелуем.
Чтобы ответить, Эхнатону пришлось отстраниться от ее губ.
– Да, смертным, – эхом откликнулся он. – Я желаю обрести покой смерти.
– Скромное желание, – рассмеялась царица.
– Так это возможно?
– Возможно ли тому, в чьих жилах течет такая кровь, как у тебя, познать смерть? Может быть...
– Как?
– Только вечноживущему дано вобрать в себя вечно-живущего. Только бессмертный может дать бессмертному истинную смерть.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Эхнатон, и в голосе его прозвучало раздражение. – Зачем говорить загадками?
– Кое-кому придется принести немалую жертву.
– Кому? И какую?
– Тебе, муж мой, – сказала царица, снова одарив его поцелуем. – Если я и вправду уловила в тебе целеустремленность и благородство духа твоего далекого предка, если все твои порывы не служат всего лишь свидетельством самонадеянности, то ты не испугаешься этого и не откажешься пожертвовать собой.
Он воззрился на нее в ужасе, но и с некоторой надеждой.
– И в чем должна состоять эта жертва?
Царица снова потянулась к нему. На сей раз Эхнатон не уклонился от ее губ и тем не менее слышал каждое ее слово, отчетливо раздававшееся в его голове.
– Тебе придется усвоить, что любовь неотделима от ненависти, – говорила она, – так же как жизнь – от смерти. Усвоить то, чего так и не понял мой давний спутник. Иными словами, тебе предстоит понять суть одиночества, осознать, каково это – быть одному, и не какое-то время, а целую вечность.
Царица умолкла, но он чувствовал, как растворяется в ее поцелуе.
– Такова должна быть твоя жертва, – услышал он словно издалека. – Такой должна стать твоя судьба. Ты согласен?
Эхнатон знал, что отвечать – во всяком случае, вслух – не требуется. Она не нуждалась в словах. Вместе с ее поцелуем на него нахлынула тьма. Погасли даже звезды. Тьма, словно чье-то дыхание, стирала и уносила прочь все его мысли. И все мироздание обратилось в непроглядный мрак.
* * *
Но в этот момент Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных, – сказал он, – если ты придешь ко мне вечером, я поведаю тебе о принесенной Эхнатоном жертве.
Халиф поступил так, как было предложено: уехал во дворец, а на закате вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...
* * *
Случилось так, что однажды царь Эйэ отправился на охоту. Фараон, переживший царствования двоих своих внучатых племянников, был уже немолод, однако во всей стране мало кто мог натянуть столь тугой лук, как у него, и не было равных ему в воинских умениях. В тот день он мчался на своей колеснице подобно буре и чувствовал себя вновь молодым, как будто и не было за плечами прожитых лет. Охваченный азартом, он пожелал править лошадьми самостоятельно и приказал вознице сойти на землю. Увлекшись, Эйэ намного опередил свиту, но если и останавливался, то лишь затем, чтобы достать новую стрелу и в очередной раз натянуть тетиву. Охота выдалась удачной. Множество зверей сразил он своими стрелами. Правда, встреча с огромным черногривым львом едва не превратила фараона из охотника в добычу, но верный лук выручил его и на сей раз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});