— Каждый из вас знает, что передо мной лежит преступник. Это тот, кто предавал нас все эти годы, тот, кто убивал наших друзей, насиловал наших жён и дочерей. Вот он, убийца и мучитель, ожидает нашего суда, — заговорил я, даже не глядя на бумажку. — Здесь, на так называемом пергаменте, что я изъял у этого зверя, список всех, кто был на очереди. Это смертный приговор, составленный и подписанный этим подонком. Но здесь нет тех, кого уже нет с нами, и никогда уже не будет. Он убил твоего жениха!..
Я мельком глянул на Танюху, потом перевёл взгляд на Алексея, как бы ожидая подтверждения.
— Да, — твёрдо ответил Алексей.
— Да, — многоголосо повторили собравшиеся.
— Он убил твою дочь, — продолжал я, глянув Алексею прямо в глаза.
— Да, — снова подтвердил он.
— Да, — эхом отозвалась толпа.
— Он убил твоего отца, — я смотрел на Сергея-матроса.
— Да, — раздался голос Алексея.
— Да, — нестройным хором прокатилось по колоннаде.
Я продолжал перечислять имена и фамилии жертв, то и дело поглядывая на огорчённых друзей и родственников. Алексей громко подтверждал, раскатистое «да», вторимое собравшимися, гулко ударялось в свод колоннады, падало вниз, билось о мозаичный пол и вновь взмывало под купол, не находя выхода. Я развернул листок. Там было несколько фамилий. Подняв взгляд, ещё раз окинул собравшихся. Кажется, их прибавилось, но я не видел Рыжего.
— Он убил моего друга, — сказал я и посмотрел на Серую Мышку. Она плакала. Крупные слёзы текли по её бледным щекам, собирались на подбородке и капали на блузку блестящими шариками.
— Да, — согласился Алексей. И никто не повторил за ним заветное «да».
— Он собирался убить твою жену, — продолжал я, демонстративно приподняв лист и глядя в лицо Татьяны.
— Да, — в который раз ответил Алексей.
— Он собирался убить тебя самого.
— Да.
— Он предполагал убить!.. — Я посмотрел на последнюю строчку в списке и запнулся, последним в списке значилась моя фамилия, потом швырнул бумагу на грудь преступника, та тут же свернулась в трубочку. — Он мечтал убить всех!
— Да, — сказал Алексей.
— Да! Да! Да! — троекратно отозвались собравшиеся.
Мужик на мозаичном полу притих, предчувствуя приближающийся финал. Я глянул вниз, на дрожащего под моей ногой обвиняемого и понял, что только смерть может искупить его грехи. Он лежал, подглядывая одним глазом в щель меж раздвинутых ладоней. И в этом его взгляде не было раскаяния.
— Сегодня преступник изобличён, пойман и представлен на ваш суд. — Я оторвал взгляд от лежащего и уставился в рисунок над его головой. — Преступления его велики. И только!.. — Я запнулся, слово «казнь» мне показалось слишком смелым, неуместным. Мозг быстро подсказал верное решение. — Только Божий суд властен над ним, только Божья кара поможет ему искупить свои прегрешения.
Я поймал взгляд Алексея. Тот немного смутился, но глаз не отвёл.
— Алексей, ты среди нас лучше всех осведомлён о церковных судах. Ты служитель церкви. Тебе и вести суд, тебе и решать, казнить, или помиловать, — выпалил я, нутром ощущая, что послать человека на смерть выше моих сил. Да и пачкать об него руки совсем не хотелось.
Алексей встал, одёрнул пиджак и шагнул ко мне. Став чуть правее и впереди меня, он поднял правую руку вверх, ладонью вперёд.
— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — провозгласил он сильным голосом, — призываю всевышнего в свидетели слов моих, да настигнет кара Божья преступившего закон Господа нашего! Где бы он ни был, чего бы ни делал, всё в руках создателя, ему и решать, ему и наказывать! Аминь!
— Аминь! — ответно отозвалась толпа.
— Да будет так, — согласился я, снимая ногу с мужского достоинства осуждённого и переступая через него так, что он оказался между мной и Алексеем. До меня вдруг дошло, что и новоявленный пастор не решился взять на себя ответственность хоть за какое-либо наказание. Он, как и я, откровенно испугался того, что могло бы последовать за вынесением приговора.
Алексей опустил руку и, не глядя в сторону лежащего, вернулся на своё место подле жены. Я отступил к левой колонне. Мужик недоверчиво оторвал руки от лица и поглядел на меня. Потом повернул голову и посмотрел туда, где только что стоял Алексей. По всему его виду было ясно, что он никак не рассчитывал так легко отделаться. Ошарашенный неожиданной развязкой, он медленно поднялся, ожидая, видимо, подвоха с нашей стороны, повернулся ко всем лицом и принялся неистово кланяться, чуть не барабаня лбом оземь, одновременно осторожно пятясь к выходу из колоннады. Добравшись до ступеней, он кубарем слетел вниз, вскочил в кабину машины и умчался, оставляя грязный тормозной след на белоснежных плитах аллей и сизый дым выхлопа в хрустально-чистом воздухе.
Все вдруг заговорили, негромко, полушёпотом. Поднялся Алексей с супругою и направился к лестнице. Он снисходительно улыбался, что-то объясняя Татьяне. За ними потянулись остальные. Они, не спеша, проходили мимо меня, чуть слышно шелестя подошвами своей обуви по мозаике пола. Я наблюдал, как они не торопясь, сходили вниз и исчезали в глубине сада за стволами ухоженных деревьев, за струями великолепных фонтанов.
Аллея опустела. Я обернулся назад. Там, в глубине колоннады, никого не было. Темнела серая стена дворца. Едва очерчивались контуры скамьи. Как будто здесь никого и никогда не было. Прозрачный, чистый воздух совсем не ощущался. Я вздохнул и шагнул под сень колоннады. Мой путь лежал в противоположную сторону, не вниз, не в сад фонтанов… В Храм Мира!
* * *
Монотонный перестук колёс гулким эхом отдавался в моей вконец замученной голове, но грохот на стрелках не шёл ни в какие сравнения. Я с огромным трудом поднял тяжеленные веки. Надо мной навис пластиковый потолок купейного вагона. «Приснится же всякая бредятина?! Ну, и когда же всё это закончится???» — вяло, безо всякого энтузиазма простонала, уже вконец ставшая обрыдлой мысль. Рядом что-то хрюкнуло, и хорошо поставленный голос произнёс: «Доброе утро, дорогие товарищи! Мы начинаем нашу передачу…» — Внизу щёлкнул выключатель, и диктор смолк. Я поднял руку и глянул на часы. Без четверти двенадцать. «Ни фига себе?! Это ещё утро?!» — отвлечённо подумалось мне.
— Добрый день! Вы уже проснулись? — послышалось откуда-то снизу явно женское контральто.
— Да, кажется, — неуверенно согласился я, будучи совсем в этом не убеждён.
— Тогда присоединяйтесь к нашему шалашу, — предложил всё тот же голос.
— Спасибо. Я сначала приведу себя в порядок, с вашего позволения.
— Конечно, конечно! — согласились внизу.