недоговорок и сформулированная так, чтобы собеседник понял ее по-своему… Пример в виде когда-то умудрившегося чуть ли не напрямую соврать Эльгера, у меня был.
* * *
Улицы, по которым меня вели, я даже не заметил, скрипя мозгами и продумывая формулировки. Погрузившись в себя, перебирал ногами на полном автомате, поддерживаемый Ингуром под локоть. Вид у меня, наверное, был совсем потерянный. Но это мне даже на руку — как еще должен выглядеть пойманный на горячем глуповатый крестьянин?
Здание суда было довольно непримечательным, но внушительным по размерам. Три этажа, обычный серый гранит, никаких украшений, как на любом соседнем строении. Минималистично и строго. Туда меня и завели, оставив в небольшой комнатке на первом этаже. В комнате вдоль стен сидело еще с десяток таких же бедолаг разного вида и возраста, а в центре стояли несколько нещадно потеющих стражников в полном обмундировании.
Суды в Леварисе были быстрыми, особенно в случаях, когда подсудимый не аристократ и не богатый купец. Это высокие слои населения могли поиграть в правосудие, затянуть время на несколько заседаний, чтобы судьи досконально разобрались в деле, нанять адвоката, умеющего играть словами даже в присутствии артефактов, распознающих ложь… С босяками, к которым я сейчас относился, все было куда проще. Сейчас Юст и Ингур походят по зданию и найдут свободного судью, в чье ведение меня можно передать. Потом судья сам же меня быстро допросит, оформит бумаги и огласит приговор. Не думаю, что это займет даже пару часов. В худшем случае все решится завтра, если у них тут аврал и они не успеют выделить на меня время до вечера. Тогда придется ночевать в местной каталажке, которая, скорее всего, находится где-нибудь здесь же, на подвальных этажах здания.
Я откинулся на спинку неудобного стула и прикрыл глаза. Подождать в любом случае придется.
Разбудили меня грубо, схватив за плечо и встряхнув. Я, не разлепив толком глаза, на автомате едва не зарядил в стражника молнией, осекшись на половине ключ-слова. Привычки после подземелья так просто не проходили. Пухлый и смешно пыхтящий стражник еще раз меня встряхнул и рявкнул в ухо:
— Встать!
Я поднялся со стула, с трудом сдержав вырывающуюся грубость в ответ. Стражник тут же меня отпустил и подтолкнул к двери.
— Вперед!
Я так же молча повиновался. Лучше не показывать свой норов, ничего хорошего от этого не будет. Направляемый сзади стражником, проследовал в одну из небольших комнаток на втором этаже, где меня встретил уставший судья, заполняющий какие-то бумаги. В ответ на указующий жест судьи, я осторожно присел на стул перед ним, постаравшись принять вид слегка испуганного простака. Хотя, судя по лицу судьи, ему на это было абсолютно побоку. Он молча пододвинул к себе какой-то лист бумаги и безразлично спросил:
— Имя?
— Грегори Канторес.
— Возраст?
— Пятнадцать лет.
— Заслуги семьи перед короной? — В ответ на мой удивленный взгляд, судья пояснил. — В случае наличия заслуг, возможны послабления в приговоре.
— Нет, ничего такого.
— Хорошо. Перейдем к допросу. Учти, что каждая произнесенная ложь усугубит твое положение. Ты в курсе, какое преступление тебе вменяют?
— Сбор хвороста в Императорской Роще. — Все это время я осторожно рассматривал кабинет судьи, но в упор не видел артефакта для определения правды. Похоже, он выглядит совершенно не так, как у гномов… либо судья сам себе артефакт и владеет стихией Разума. Этот вариант совсем плохой. Но не думаю, что человек с такой редкой стихией сидел бы на месте рядового судьи, читая мысли обычных преступников. Нет, скорее всего судья просто носит артефакт при себе, а о лжи тот сообщает иным образом.
— Расскажи об обстоятельствах преступления.
— Честное слово, я случайно забрел туда! Я понял, что это те самые Красные Ясени, лишь когда столкнулся с Юстом и Ингуром!
Судья поморщился и поднял руку, останавливая меня:
— Стоп. Хорошо, в этом ты не врешь. Что еще ты успел сделать в роще?
— Я… поплавал в озере.
— Что еще?
— Я поспал там.
— Хорошо. Переформулирую вопрос. Ты собирал иные части Красных Ясеней или любых других растений в роще?
— Нет. — Я слегка расслабился. Только не спрашивай про демоновых карпов…
— Ты причинял вред деревьям или животным в роще?
— Нет. — Карпы же живут не в роще, они в озере…
— Ты ловил рыбу в озере?
Да твою мать!
* * *
К счастью, судья не стал заострять внимание на том, кто я и откуда явился. Тайну грота мне удалось сохранить. Хотя в основном за счет того, что на эту часть истории ему было попросту плевать.
К несчастью, ловля карпов сильно усугубила мое изначальное положение. Они, хоть и не являлись такими же важными, как сами Красные Ясени, все же были частью рощи. И, увы, их ловля каралась куда строже, чем сбор хвороста.
Закончив допрос, судья с отвращением посмотрел на кучу бумаг на столе, после чего обратился к стражнику:
— Ганс, отведи его в камеру, до завтра. Сил моих больше нет, с утра всей этой волокитой займусь.
Камера, как я и предполагал, оказалась в подвале. Точнее — даже несколько камер. Одна большая, куда меня и повели, и еще пяток одиночных — видимо, для особо буйных и опасных.
Стоило решетке с лязгом захлопнуться за моей спиной, как с дальних топчанов начали лениво подниматься люди.
— О, еще один новичок! — Первым ко мне подошел какой-то гнилозубый мужик, от которого шибало таким амбре, что я демонстративно поморщился и сделал шаг назад. Мужик это увидел, но, вместо агрессии, внезапно заулыбался. — Что, запашок не нравится? Ничего, скоро привыкнешь. А то и сам так пахнуть начнешь. Иди-ка лучше вон туда, да поклонись Маре. Он тут главный, как он скажет — так и пойдет у тебя жизнь.
Его палец указал в самое темное место камеры, на один из топчанов в углу. Видимо, по задумке, Мара должен был загадочно сидеть на топчане, чтобы его лицо было скрыто накинутым капюшоном и полумраком камеры… но мое ночное зрение прекрасно пробивало местную жиденькую темноту, ни капли не сравнимую с мертвым мраком подземелий. Так что худое лицо Мары, изборожденное морщинами, я видел под капюшоном просто прекрасно.
Пожав плечами, я по широкой дуге обошел мужичка и направился к Маре. Подошел, глянул на него, широко улыбаясь и даже не думая кланяться. Глумливо спросил:
— Ну что, главный?