Читать интересную книгу Расходный материал 2 - Дикий Носок

отдыхающими и часть постояльцев – дети, все равно получается тьма-тьмущая праздно шатающегося народа. К их услугам, помимо изумительной прозрачности моря, были четыре ресторана, четыре бара, три бассейна (малышовый не в счет), аквапарк, спа-центр и стандартный для подобных отелей набор развлечений: теннис, минигольф, волейбол, водное поло, катание на водных мотоциклах, бананах, диванах и прочей травмоопасной надувной продукции. А также полеты на парашютах. В конце концов, можно было уехать на экскурсию. Стараниями древних египтян, продвинутых в вопросах загробной жизни, в этой стране было на что посмотреть.

В поисках главное – система. Наташка начала с самого очевидного – баров. Лобби-бар, где вечером яблоку негде было упасть, в полдень легко вмещал всех желающих дюзнуть по коктейльчику. Их было немного, т.к. кому же охота одеваться ради выпивки? В купальниках и плавках в лобби не пускали. Бары у бассейнов выглядели перспективнее, но и там Антона не оказалось. Он не играл в водное поло, не занимался аэробикой, растрясая отпускной жирок, не играл в дартс, не поджаривался на лежаке, прикрыв бейсболкой лицо, не седлал розового надувного фламинго, борясь с прибоем, и не пил пиво в баре на пляже, на который Наталья возлагала наибольшие надежды.

Оставался только один способ найти Антона, самый надежный. За четверть часа до открытия главного ресторана на ужин, Наталья была у его дверей.

***

У дверей ресторана, надежно закрытых изнутри, уже толпилась, переминаясь с ноги на ногу, толпа: пивные животики разной степени натруженности в преимущественно белых (как символ праздности и ничегонеделания) футболках поскрипывали малоношеными сандалиями; цветастые сарафаны вытирали подолами легкомысленные босоножки, состоящие сплошь из переплетенных кожаных веревочек или парадно-выходных тапочек на танкетке; в нетерпении подпрыгивали разноцветные сандалики, кружа вокруг родителей и сводя их с ума бесконечными вопросами: «Скоро? Ну скоро?». Экзотическими птицами смотрелись мужчинозависимые дамы на угрожающе высоких шпильках, нервируя благополучных матерей семейств, одетых удобно, практично и без изысков.

Свободно колыхались и призывно подрагивали при каждом шаге женские бедра, никак не сдерживаемые чисто символическим кусочком ткани между ними, именуемым стрингами. И вот ведь парадокс. Казалось бы, голых задов днем на пляже было предостаточно: круглых и плоских, упругих и трясущихся, будто желе в вазочке при каждом шаге, полностью прикрытых тканью целомудренных купальников и оголенных до предела, не оставляющего простора для воображения. Но именно эти, прикрытые полупрозрачной тканью и тревожно подрагивающие, волновали сильнее, притягивая мужские взоры, словно запотевшая кружка ледяного пива в полуденный зной.

Стоя рядом с такими бедрами мужчины втягивали животики, расправляли плечи, бодро взъерошивали хохолки на голове и не поворачивались к дамам на шпильках начинающими лысеть макушками. В общем, всем своим видом показывали, что они еще «о-го-го», а супруга в мятых шортах и пара скачущих вокруг кузнечиков – это мелкое, легко устранимое на пути к настоящему чувству недоразумение. Жены были куда менее толерантны, окидывая «хищниц» настороженными взглядами и загораживая своим телом от очей благоверных.

Напряжение нарастало по мере приближения стрелок к заветному часу «Х». Людское море колыхалось туда-сюда, периодически выплескиваясь в надежно запертую изнутри дверь ударом кулака и всеобщим гулом: «Пора уже. Открывай, турка завоеванный!» Пропуская не толерантные выкрики мимо ушей служащие отеля, прикрывающие амбразуру, переговаривались друг с другом и вежливо улыбались. Наконец, час пробил.

Двери молниеносно распахнулись (служащие отеля давно усвоили, что открывать двери нужно именно так, иначе снесут вместе со створками и их) и толпа рванула внутрь, мгновенно превратившись в голодное, дикое стадо. Стопки белоснежных тарелок разлетелись, словно летающие. Повара на время попрятались за стойки, чтобы не быть сметенными этой необузданной волной. Лишь здоровяк, отвечавший за раздачу шаурмы и вооруженный двумя угрожающего вида ножами, остался недвижим, словно одинокий морской утес, обтекаемый людскими волнами.

Объемные сверкающие металлические емкости, таящие в себе несколько десятков исходящих ароматом блюд, немедленно лишились своих куполообразных крышек. Пузатые чаны с супом моментом были вычерпаны до донышка. Хрустящие маринованные огурчики покрывались пупырышками от ужаса при виде десятков нацеленных на них вилок. Помидорки-черри катались по дну гигантского салатника, вжимаясь в стенки. Но поголовное истребление было неминуемо. Через четверть часа разграбления в ресторане началась жральня. Хрумканье, чавканье, чмоканье, хлюпанье, похрустывание и посасывание и, как апофеоз, довольная сытая икота. Когда голодающие отдыхающие отвалились от столов, чтобы перевести дух, в тарелках оставались лишь объедки самого неприглядного вида. Отползая с поля боя, туристы набивали карманы персиками и сливами и перетекали, в большинстве своем, в номера, дабы принять горизонтальное положение и переварить съеденное, иначе «дыхать было нечем».

Наташка дважды методично обошла ресторан, вглядываясь во вдохновленные обжорством лица, пока не наткнулась, наконец, на предмет своего обожания.

***

Катастрофа была грандиозной, сродни крушению «Гинденбурга». Ощущение неправильности происходящего появилось у Наташки с первого взгляда. Вместо того, чтобы изумиться, восхититься и немедленно приклеиться к ней взглядом, Антон лишь вяло поздоровался: «И Вы тут, Наталья э… . Простите, не помню отчества.» Смотрел он при этом на пышногрудую турчанку, за которой следовал, точно привязанный. Наталья же следовала за ними, мрачнея с каждой минутой. Колдовство называется! Сплошное надувательство!

Женщина в расстроенных чувствах подобна смерчу, тайфуну, цунами и пыльной буре в одном стакане. Стаканов этих Наташка выпила в тот вечер немерено, поглощая без разбора виски, текилу, мохито, мартини, отмечая крушение надежд и несбытие мечт.

Утром, а точнее ближе к полудню следующего дня результат был налицо, точнее – на лице. Завтрак пьянчужка проспала, до обеда было еще около часа. Поэтому напялив черные очки, Наталья подалась на пляж. Море сегодня было мелкобесноватым. Волны, вместо того, чтобы чинно накатывать на прибрежный песок, вздымались разновеликими холмиками и перекатывались куда попало, словно булькающий суп в кастрюльке, никак не могущий успокоиться после того, как выключили газ.

Она плюхнулась в воду бегемотиком и, выгоняя хмель, активно задвигала конечностями, направляясь в сторону буйков. А уморившись, растянулась на лежаке с очередной книжкой. Вокруг, распластавшись на лежаках и расставив в стороны руки и ноги, будто расплющенные для опытов лягушки на лабораторных столах, исходили жирком и покрывались хрустящей корочкой тушки разной степени прожаренности. Подставляя палящему солнцу то один, то другой бочок, они напоминали крутящихся на вертеле поросят. Наташку от этого зрелища передергивало. Зачем же так над собой измываться? Ведь после этакой экзекуции кожа превращается в сморщенную пергаментную бумагу: тонкую, сухую, безжизненную, растрескавшуюся сеточкой морщин, словно старая фаянсовая тарелка.

***

Мужичок был так себе: невысокий, поджарый, небритый, дочерна загорелый, из коротких, до колена, полотняных штанов торчали сухие мускулистые ноги, обутые во «вьетнамки», низко надвинутая бейсболка закрывала половину лица,