Онемев, Льюк уставился на Стиви. И снова, как всегда, опережая всех остальных, Кастер Найт прервал молчание:
– Однако я опасаюсь, что ваше знакомство окажется слишком недолгим. Мы уже готовы начинать церемонию. Корабль готов к спуску на воду, мистер Джеймс. – И после этих слов, словно взяв кинозвезду в плен в разгар сражения, адмирал схватил его за локоть и утащил прочь.
Но Стиви успела поймать взгляд, который бросил ей Джеймс, когда его уводили в плен, и взгляд этот заставил ее улыбнуться. Корабль, подумалось ей, окажется не единственной вещью, которая начнет сегодня новую жизнь.
Она дождалась, когда зрители заполнят первые ряды трибун, а затем села на свое место позади адмирала и матери, благовоспитанной и элегантной Ирэн. Весь ее облик, каждый дюйм говорил о том, что она настоящая леди, одетая в бледно-лиловый шифон, с соответствующими перчатками и шляпой, но Стиви не так-то легко обмануть. Вне всяких сомнений, ее мать уже извела пачку «сен-сена», чтобы заглушить запах «бурбона», принятого для поднятия духа за завтраком.
Военно-морской оркестр грянул попурри из маршей, и группа кадетов из Аннаполиса вышли из рядов, построились и промаршировали четким, прекрасной выучки, строем. Проходя мимо трибуны, они обратили глаза направо и рявкнули четкое приветствие. Адмирал Кастер Найт, награжденный шесть раз в годы войны и мира, кавалер Морского Креста, вице-командующий Тихоокеанским флотом – и вероятный кандидат на повышение в Объединенный комитет начальников штабов, – стоял прямо, как стрела, отвечая на их приветствие. Как будто, подумала Стиви, у него в заднице горячая кочерга.
Отчаянно отыскивая что-нибудь, что помогло бы ей пережить всю эту церемонию, Стиви порылась в сумочке и нашла пластинку жевательной резинки «базука». В середине исполнения «Звезд и полос» она надула изрядный розовый пузырь и ткнула в него длинным пальчиком с красным ноготком. Рядом кто-то хихикнул, и, как она и надеялась, Льюк Джеймс повернулся и одарил ее хитрой ухмылкой, пока она сдирала с лица липкую гадость и возвращала ее в рот томными движениями языка.
Когда закончилась музыка, политики завели свои пространные речи о том, как страна выигрывает войну и что все протесты – дело рук профессиональных агитаторов и заблуждающихся идеалистов. Адмирал выступил вслед за ними, дуя долго и нудно в ту же дуду, рассуждал о свободе и демократии, как будто понимал, что это такое. Забавно, подумала Стиви, в своей парадной форме, да еще с некоторого удаления, он вполне может сойти за чей-нибудь героический идеал. Но она-то знала его лучше. Если бы она была парнем, у нее не было сомнений, что он отправил бы ее куда-нибудь, где стреляют, под пули, просто для того, чтобы гордиться собой и своим истинным патриотизмом.
Когда адмирал наконец завершил свою речь, заиграли фанфары, две офицерских жены подошли к Льюку и вручили ему бутылку шампанского, украшенную красно-бело-голубыми лентами.
Льюк стоял у всех на виду – суровые черты лица, знакомые всем до боли, словно лицо статуи Свободы, светлые волосы выгорели на калифорнийском солнце, бледно-голубые глаза щурятся от яркого света.
– Как я горжусь тем, что приглашен сюда, – протяжно произнес он, да так, что глаза всех собравшихся военно-морских жен засверкали от желания. – Как я горжусь тем, что я американец. Некоторые считают, что сейчас это не модно, но я думаю, что все мы сделаем огромную ошибку, если позабудем, что живем в свободной стране, потому что у нас всегда находилось мужество сражаться за нашу страну и за ее идеалы. Господь да благословит Америку, – благоговейно завершил он свою речь под аккомпанемент бурных аплодисментов, затем схватил бутылку шампанского. – Я совершаю крещение этой подлодки «Нептун» от имени всех верных своей стране американцев. – Он шмякнул бутылкой об узкий, стройный корпус… Но она отскочила, не разбившись, с постыдным звяканьем.
Офицерские жены хихикнули, а телекамеры надвинулись ближе, когда Льюк изобразил свою фирменную – «все ерунда!» – ухмылку и экспромтом заявил:
– Я вижу в этом хорошее предзнаменование, друзья, – я предсказываю, что это судно будет плавать вечно. – Он швырнул бутылку вновь, на этот раз более резко, и она разлетелась с удовлетворительным шумом на сотни мельчайших осколков.
Церемония закончилась. Поклонники сомкнулись вокруг Льюка, ища прикосновения, слова, автографа, а его глаза в это время обшаривали толпу. Известие о том, что эта красивая, сексуальная, юная блондинка была адмиральской дочкой, было для него шоком, но он быстро с ним справился. В ее зеленых глазах, в том, как она управляла своим телом, чувствовалось нечто такое, что говорило ему о нужности риска. А риск мог оказаться немалым… потому что, вполне возможно, она могла оказаться и несовершеннолетней. Но когда тебе платят по три миллиона баксов за картину, а женщины всех возрастов, очертаний и цветов кожи бросаются на тебя, когда все оказывается чертовски просто, разве можно чувствовать себя по-настоящему живым, если не станешь немного рисковать? Быстрые мотоциклы и быстрые женщины – его менеджер был против того и другого, однако Льюк знал лучше, что заставляет кровь быстрее течь в его венах.
Скрестив длинные ноги, высоко подтянув юбку, Стиви торчала на крыле красного «кадиллака», дожидаясь Льюка Джеймса. Сначала надув губки, а затем наобещав всякой всячины, она лестью и обманом выведала у Сэнди Грейстоуна, где стоит автомобиль кинозвезды. А потом отправила беднягу назад к его жене.
Когда Льюк вошел в гараж автопарка, его загорелое лицо исказилось в усмешке.
– Так вот ты где спряталась, – сказал он. – А я-то высматривал тебя там.
– Я вычислила, где тебя лучше встретить, – сказала Стиви. Она соскользнула с автомобиля и вздернула юбку еще выше на своих длинных ногах. – Вот я и тут. Разве не приятней нам встретиться здесь?
– Приятней?
– Да, вот так, наедине. Так меньше хлопот… с твоими поклонниками… и моим адмиралом.
Льюк потряс головой и засмеялся, откровенно удивляясь ее отъявленной самоуверенности.
– Скажи-ка мне, Стиви… сколько тебе лет? Итак, он решил не забывать об осторожности.
– Может, нам лучше расстаться в неведении?
– Может – отозвался он эхом.
– Разве тебе не достаточно будет, если я скажу, что я… стара душой?
– Не достаточно, если ты приманка, ведущая за решетку, – сказал он, изменив свой тон на резкий, даже грубый. Должен же он был показать этой малютке, что она не сможет манипулировать им, как каким-то школьником.
Стиви почувствовала, как он соскальзывает с крючка, он, самый крупный ее улов за всю ее жизнь. Пора открывать огонь из всех орудий. Она перешагнула через выбоину в цементном полу, разделявшую их, приложила пальцы к его щеке и провела тремя красными коготками вдоль его скулы, очень легко, а потом оставила свою руку лежать у него на плече. Она почувствовала, что выиграла, когда он не сделал ничего, чтобы остановить ее.