Скорее по привычке Стиви на цыпочках прошла наверх, и когда проходила мимо спальни родителей, заглянула в нее. Ирэн лежала на двойной кровати, которую чаще всего занимала одна, в связи с частым отсутствием адмирала. Одета она была в ночную рубашку с оборками, кружева вокруг шеи. Сложив на груди руки, она могла бы сойти за труп, если бы не вздымающаяся грудь и не деликатное похрапывание.
Стиви с отвращением потрясла головой и прошла в свою комнату. Меблирована она была с военным, аскетизмом и скорее напоминала тюремную камеру: узкая кровать, какие стоят в казармах, простыни туго натянуты поверх матраса; тумбочка с радиобудильником; на туалетном, столике ничего нет, кроме щетки и расчески. Лишь обои – не подходящие к обстановке букеты роз ярко-розового цвета на белом фоне – говорили о том, что тут живет молодая женщина.
Она повесила в шкаф одежду и легла в постель. Темный ночной воздух был тихим и теплым, и Стиви показалось, что ей трудно дышать, словно тяжелый камень давит ей на грудь. Она позволила своему мозгу прокрутить в памяти ее победу над Льюком Джеймсом – своего рода еще один триумф над адмиралом.
Между ними шла партизанская война, на манер вьетнамской. Герилья, кажется, она называется. На собственной шкуре Стиви узнала, что не сможет одолеть превосходящие силы Каса Найта на домашнем фронте, поэтому предпочитала вести войну по своим собственным правилам, во всем, где могла, подрывая его авторитет над собой. Ее победы были тайными, но от этого не менее важными для нее. Рано или поздно, думала она, ей удастся свалить его – если только она сумеет сама протянуть достаточно времени. Она понимала, что только так сможет выжить.
2
Год назад Стиви распрощалась со своей последней надеждой спасти хотя бы клочок нормального детства.
В то утро она проснулась рано, со странным чувством ожидания чего-то, с непривычным оптимизмом. Все-таки, предостерегла она себя, ты должна вести себя осторожно: слишком мало оснований ожидать, что день пройдет благополучно. Однако, поднявшись с постели, она убедилась, что ее надежды имели под собой кое-какие основания. На дверце шкафа висело совсем новое платье – подарок ко дню рождения от Ирэн. Розовый хлопок – довольно безобразный с каймой из кружев цвета жженого сахара. Однако когда Стиви надела его, ее захлестнула волна нежности к матери. Не только потому, что в этом году Ирэн вспомнила о дне рождения дочери, но она еще и настояла на том, чтобы устроить праздник. Этот год обязательно будет отличаться от других. Ирэн, конечно же, постарается… если только адмирал все не испортит.
Какой-то миг нахлынувший поток воспоминаний грозил испортить хорошее настроение Стиви. Однажды, когда ей было пять лет, она пролила молоко на ковер в комнате. Увидев испуганное выражение лица матери, Стиви заплакала.
– Та-ак, – произнес адмирал своим холодным, стальным голосом, – отправляйся на гауптвахту и сиди там.
Ирэн пыталась вмешаться, промокала лужицу кружевным платочком, который всегда носила в рукаве, однако адмирал оттащил ее прочь. А Стиви узнала, что ее комната была гауптвахтой и что ее мать оказалась бессильной против гнева адмирала.
А когда ей было десять лет, он заставил ее стоять под палящим августовским солнцем из-за того, что она забыла убрать свои игрушки. Она сплутовала и сбегала в дом до конца назначенного ей срока, потому что захотела пить, и тогда адмирал заставил ее повторить наказание на следующий день. А в тринадцать лет ей запретили пойти на выпускной вечер их школы из-за того, что он обнаружил во время своего еженедельного «инспекционного обхода» шарики пыли у нее под кроватью.
Со временем Стиви поняла, что ее отец садист и тиран, а мать хорошая, но слабая. А дом ее – тюрьма, гауптвахта. Она искала спасения в учебе, среди одноклассников, однако руки у адмирала оказались такими же длинными, как и мощными. Школьные учителя держали себя со Стиви строже, чем с остальными, поскольку на этом настаивал адмирал. Ребята ее возраста – дети других офицеров – старались держаться от нее подальше. Стиви постоянно испытывала чувство, что ее постоянно рассматривают, судят и находят – что хуже всех прочих грехов – «не такой, как все», вот со временем у нее и выработалась привычка отвергать своих ровесников прежде, чем они сами от нее отвернутся.
Но если сегодня ей удастся принять гостей, то, быть может, все еще не так плохо. Глядя в то утро в зеркало, Стиви увидела себя более юной и невинной, чем обычно. На ней пока еще не было косметики, которой она начала пользоваться назло адмиралу и ей показалось, что в конце концов платье неплохо выглядит на ней. А может, ей все-таки удастся и впрямь стать обычной, «сладкой шестнадцатилетней девочкой»?
Затем она спустилась вниз, чтобы приготовить себе свой обычный одинокий завтрак, и ее тут же поразило ощущение чего-то непривычного – в воздухе витал сладкий, томный аромат торта, который Ирэн испекла вечером – пышная, белая пища богов, покрытая розовой глазурью и украшенная шестнадцатью сахарными розочками. Потрясающая разница с обычным застарелым запахом спиртного и сигарет! Стиви это показалось добрым предзнаменованием.
Она прошла через столовую, а затем через жилую комнату, стараясь увидеть их глазами своих одноклассников, которые придут к ней вечером.
Симпатичная мебель, в основном привезенная из дома умерших дедушки с бабушкой в Атланте, – стол красного дерева и стулья в духе эпохи королевы Анны, с гобеленовыми подушками, резной буфет и огромное зеркало в позолоченной раме. Все сверкало чистотой, благодаря постоянным усилиям Стиви, чистившей их пылесосом и полировавшей.
Однако, сколько она себя помнила, у них ни разу не возникало разговоров о том, чтобы как-то по-новому поставить мебель, повесить картину или купить что-либо новенькое – или даже хотя бы заменить фарфоровый сервиз, покрывшийся трещинами. К тому же он частично побился за многие годы пьянства Ирэн.
И все-таки, подумалось ей, ребята из школы, пожалуй, подумают, что это вполне приятный дом, к тому же освещенный адмиральским авторитетом. Пусть на самом деле тут все обстоит так же, как и с ее родителями – благопристойно на поверхности, но более пристально лучше не рассматривать.
И все-таки в этот день дом Найтов казался более веселым, чем обычно. Возможно, все дело было в рулонах розовой и белой гофрированной бумаги, лежавших на обеденном столе и дожидавшихся, когда их переплетут и повесят. Или в неопрятной стопке праздничных шляпок и бантов, в сумке с разноцветными воздушными шарами. Все это выглядело таким юным и невинным, что у Стиви как-то даже не возникло желания над всем этим насмехаться.