– Брюнетка, стройная, симпатичная, примерно моего возраста, в чём будет одета, не знаю, – попытался подобрать описание я, – зовут Ирина Анатольевна, я думаю, вы её узнаете.
– Хорошо, сейчас я спущусь вниз, встречу вашу жену и провожу её сюда, – твёрдым голосом ответила Лиза, – но вы, Владимир Михайлович, должны мне пообещать, что после этого ни вы, ни ваша жена без крайней необходимости из палаты не выйдете, и будете вести себя тихо. Если вам что-то понадобится, просто нажмёте кнопку вызова.
*
Спустя некоторое время в мою палату вошла Ира. Окинув её внимательным взглядом, с бесстрастным выражением лица подошла к столу, за которым сидел я. В правой руке у неё была довольно объёмистая сумка.
Она поставила сумку на пол и, не говоря ни слова, изредка неодобрительно поглядывая на меня, стала вынимать из неё продукты и складывать их передо мной на стол.
Скоро на больничном столе почти не осталось свободного места. Продуктов было столько, что при желании, забаррикадировавшись, можно было продержаться в этой палате пару недель: Два литровых сока, две пластиковые бутылки с минеральной водой, килограмм апельсинов, столько же яблок, шесть штук спелых персиков, пластиковая коробка с черешней, два батона в нарезке, упаковка масла, вакуумные упаковки какого-то мяса и колбасы, плавленый сыр и пять банок с консервами – тунец, лосось, два типа паштетов и маринованные огурчики.
Интересная ситуация, думал я, похоже, она на что-то сердится. Понять бы на что. Но прямо так всё равно не спросишь, она ответит, что всё нормально, ничего не случилось, пустяки, не бери в голову, но замкнётся ещё больше, и я, не придумав ничего лучшего, задал довольно глупый вопрос:
– И когда ты успела всё это купить?
– Да что тут успевать, по дороге заехала в гипермаркет, в это время там почти никого нет, – ответила она.
– Но, Ира, зачем же столько, здесь есть столовая, и в ней неплохо кормят, – сказал я.
– Опять недоволен, – сказала она. – Что ни сделай – всё не так. Жена о тебе заботится, а ты только и умеешь ворчать. Я прекрасно знаю, какая в твоей больнице столовая. Если питаться только там, ты точно никогда не поправишься. Вот я и купила всякой разной еды, может быть, больше, чем нужно, но я же не знала, в каком ты состоянии и что в этом состоянии тебе захочется.
И она снова неодобрительно посмотрела на меня.
– Но я вижу, тебе и так хорошо, – продолжала она. – Может быть, ты даже не рад, что я к тебе приехала? Может быть, я зря после работы, уставшая, бросила всё, неслась, как ненормальная, через весь город на машине, думая, что тебе плохо, хотела тебе помочь? Что ты молчишь, Володя? Скажи, если всё это зря, то я прямо сейчас и уеду обратно.
Честно говоря, после таких её слов у меня мелькнула мысль сделать то, на что она напрашивается. Послать всё подальше, а там будь что будет, но вместо этого я ответил:
– Ну, о чём ты говоришь, Ира, я тебя ждал и…
Договорить она мне не дала и перебила на середине фразы.
– Не знаю, Володя, кого ты ждал, – сказала она. – Я приехала и вижу, что за столом сидит недовольный тип, вальяжно развалился, прикидывается больным, и это ему не то, и то не это, а у самого только пластырь на носу, и неясно есть ли под ним хотя бы царапина.
– На носу, Ира, у меня бандаж, – ответил я, – нос сломан, болит, и достаточно сильно. Голова раскалывается, а от твоих монологов вообще скоро лопнет.
– Я, между прочим, даже не ужинала, – продолжала она, совершенно меня не слыша, – думала, приеду, посидим, поговорим спокойно. А приехала как к чужому человеку, ни одного доброго слова.
И она заплакала.
Только этого не хватало, подумал я. Какая-то странная ситуация – слёзы, монолог Иры на грани истерики…. Наверно, она просто устала после работы, перенервничала после моего звонка. Торопилась ко мне, думая, что я при смерти, а я и в самом деле почти здоров. В итоге все её волнения и вылились в эти слёзы.
Я не мог видеть её слёз, и я должен был её успокоить.
– Ира, извини, я, и правда не очень хорошо себя чувствую, – начал я, – нос болит, эта больница, куча неприятностей, вот и веду себя как болван.
Я обнял её, поцеловал в мокрые от слёз глаза.
– Не плачь, малыш, прости, я тебя очень люблю, я скучал без тебя, и я очень рад, что ты приехала.
Она молчала, но я чувствовал, что лёд в наших отношениях стремительно тает. Когда он растаял окончательно, она тоже меня обняла.
– Ладно, что уж с тобой поделаешь, тебя всё равно не изменишь, – улыбаясь сквозь слёзы, сказала она. – Я тоже тебя люблю.
И она доверчиво прижалась ко мне.
Я чувствовал в своих объятиях её нежное, родное, знакомое до последней чёрточки тело, вдыхал его запах. Как же я любил так её обнимать, как же я любил эту женщину.
Удивительно: мы 25 лет вместе, а совершенно не надоели друг другу, думал я. Иногда мне кажется, что с годами мы становимся только ближе.
Мы стояли молча, не двигаясь, наслаждаясь этим мгновением, и во мне стало подниматься желание.
– Ого, – сказала она, почувствовав моё возбуждение. – Маленький мальчик, по-моему, что-то хочет?
Я ничего не сказал, просто плотнее прижал её к себе.
– А тебе можно, ты ведь у меня вроде бы больной? – шёпотом на ушко спросила она.
– Сегодня уже всё можно, – ответил я.
Она посмотрела на меня с некоторым удивлением, но нам было уже не до выяснений скрытого смысла моей неудачной фразы. Нам не терпелось поскорей оказаться в постели.
*
Хорошая всё же была эта больница с её отдельными палатами, с телевизором, включив который можно было заглушить почти любые звуки. Учтивый персонал, который не побеспокоит в самый неподходящий момент, и ещё я очень надеялся, что в этой больнице была хорошая звукоизоляция, должна быть хорошей, ведь это больница экстра-класса.
В отдельные моменты с некоторыми звуками телевизор мог и не справиться.
Встретившись здесь, в этой палате, спустя 12 часов после того, как расстались утром дома, мы просто потеряли голову, словно не виделись друг с другом очень много лет и будто все эти годы разлуки только и делали, что копили свою страсть.
А может быть, думал я, оно так и было.
Может быть, проблемы, заботы, каждодневная суета не давали нам возможности по-настоящему раскрыться друг для друга. Может быть, за долгие годы совместной жизни, наши отношения настолько устоялись, что мы забыли, как это делается.
Мы перестали искать в наших отношениях что-то новое, не ждали от них ничего необычного, и как оказалось – зря.
Уникальный случай – моя лёгкая травма, волнение по этому поводу, больница, не располагающая к проявлению нежных чувств, вывели нас из нашего привычного оцепенения и позволили открыть друг в друге новые уголки, до сих пор неизведанные.
Чудесное ощущение, делающее нас намного ближе друг другу.
Как же мне хорошо, думал я, обнимая свою любимую жену, задремавшую на моём плече. Так бы и лежал, не двигаясь, всю жизнь, боясь вспугнуть это ощущение счастья.
Ира открыла глаза. Улыбнулась мне. Придвинулась ближе.
– Знаешь, о чём мы с тобой забыли? – спросила она, возвращая меня к действительности.
– О чём? – в ответ спросил я.
– Когда мы поговорили по телефону, и я сорвалась к тебе, мы совершенно забыли о Томе, – ответила она. – С ним так никто и не погулял. Теперь он сидит там один, бедненький, и плачет.
Том – это на самом деле Томас, наша собака. Но я в который раз поразился женской логике. Забыла погулять с собакой – понятно. Голова была занята другим, переживала, не знала, что со мной, и считала, что нужно скорее добраться до больницы, – хорошо, это тоже объяснимо. Но зачем нужно обязательно перекладывать на меня часть своей ответственности, зачем в таких случаях добавлять это своё «мы».
– И что же теперь делать? – спросил я.
– А что тут сделаешь? Тебя туда не отправишь, ты всё-таки больной, придётся ехать мне, а так не хочется вылезать из твоей тёплой кроватки, – сказала она, прижимаясь ко мне.
– Нет, всё, надо возвращаться, – добавила она, отстраняясь, – а то я никогда не уйду.
Одевшись, она подошла ко мне, поцеловала в щёку, нежно шепнула:
– Мне было очень хорошо, так, как уже давно не было, лучше, наверное, вообще не бывает.
– Мне тоже, Ира, – сказал я в ответ. – Не хочется тебя отпускать. Как насчёт завтра? Приедешь навестить?
– Не знаю, не знаю, – сказала она, улыбаясь, – здесь же всё-таки больница, да и тебе покой нужен. Завтра созвонимся, а там видно будет. Всё, мне пора, а то Томка совсем с ума сойдёт.
– Выздоравливай поскорее, дома всё-таки лучше, – добавила она, поцеловала меня ещё раз и вышла из палаты.
Я снова остался один.
Второй раз за сегодняшний вечер женщины бросали меня здесь, в этой палате.
Похоже, это входит у них в привычку, подумал я.
Я снова взглянул на часы. Одновременно с моим взглядом обе стрелки встали вертикально вверх.