Читать интересную книгу Четыре страшных повести. Сборник - Андрей Хорошавин

– Господа гусары, я хочу сказать слово. – Бокалы наполнили до краёв. Он, не сводя с меня глаз, поднял бокал на уровне груди. – Господа, я хочу выпить за императора Наполеона Бонапарта первого – истинного солдата и патриота республики. Я хочу выпить за тех, кто верил и шёл за ним, и погибал, когда это было нужно Франции. Мы лили кровь в России, пока эти … – Он пристально смотрел на меня. – Пока эти индюки наедали тут свои жирные задницы. А когда русские свиньи пришли в Париж, они кормили их и кланялись им. За императора!

Он опрокинул в себя бокал вина и продолжал смотреть на меня исподлобья, ожидая реакции. Его лоб покрылся каплями пота, губы искривились в улыбке. Наступила тишина. Все ожидали развязки.

Я медленно поднял голову и посмотрел в глаза гусару.

– Русские разбили лучшую армию Европы и гнали её до самой Березины. Император бросил своих солдат и бежал, а они, его доблестные воины, отступая, ели друг друга, что бы не сдохнуть от голода. И эти русские свиньи, как вы мсье изволили выразиться, моются хотя бы раз в неделю, а от вас, простите, разит как от козла.

Я глотнул вина и продолжил ужин. Я делал вид, что спокоен, но внутри у меня всё кипело, и я приготовился к самому худшему.

– Что—о? – Гусар, пошатываясь, встал на ноги и двинулся к моему столу. Под его сапогами скрипели половицы. Сабля позвякивал при каждом шаге. Я невозмутимо жевал сыр и наблюдал за его приближением. Достигнув стола, гусар опёрся в него кулаками и вплотную придвинул свое лицо к моему. На меня пахнула смрадом многодневных возлияний. – А ну повтори?!

Едва сдерживаясь, я положил недоеденный кусок сыра на блюдо, вытер пальцы о салфетку и с маху ударил гусара кулаком в ухо. Отлетев на метр, тот уселся на полу, и несколько секунд осматривался по сторонам, не веря в то, что произошло. Остальные застыли с открытыми ртами. Наконец до гусара дошло, что ему только что дали в морду. Он медленно приложил ладонь к уху и заревел как бык:

– Убью—у—у!!

Хозяин заведения накрыл голову руками и присел за стойку. Мальчик бросился вон из трактира. Собутыльники гусара и девицы прижались к стенам.

Лицо гусара стало пунцовым. На лбу вздулись жилы. Выхватив из ножен саблю, он поднял её над головой, и пошёл ко мне.

Я тоже вынул саблю, отошёл от стола к стене и ждал противника, покачиваясь на носках. Не сбавляя скорости, гусар сделал широкий выпад и обрушил страшный удар мне на голову. Я успел сместиться на полметра вправо. Сабля гусара прошла у самого плеча, слегка коснувшись плаща в районе плеча. Рубанув пустоту, гусар пролетел вперёд и ударился о стену грудью и животом.

Оказавшись у него за спиной, я развернулся на носках, и замер, в ожидании следующего выпада. Оттолкнувшись от стены, гусар взревел ещё сильнее. От нахлынувшей ярости он потерял всякую осторожность и попёр на меня, как бык. Выждав, когда он занесёт саблю над головой и полетит на меня всем своим весом, я просто хлестнул кистью, как кнутом и чуть двинул бедром ему навстречу. Раздался свист. Клинок молнией сверкнул в свете очага, окрасившись кровью. Я рассёк гусара косым ударом от левого плеча до середины груди и ушёл в сторону.

Сделав несколько шагов вперёд, он опустил саблю и упёрся остриём клинка в пол. Пару мгновений он смотрел перед собой, а потом завалился на правый бок. Из—под его плеча по полу растекалась кровавая лужа. Сабля, воткнутая в пол, продолжала раскачиваться из стороны в сторону. Бросив деньги на стол, и извинившись, я покинул трактир. Товарищи убитого провожали меня растерянными взглядами. И только после того, как я взобрался в седло, из оставшейся открытой двери трактира раздался женский визг.

Загудели мужские голоса, раздался топот сапог. Я уже разворачивал лошадь, когда в дверях появился первый из компании. Я направил лошадь в темноту квартала. В свете фонаря я видел, как гусары выбегают на улицу и с криками вскакивают в сёдла.

– Сто—ой! – Неслось мне вслед.

Раздался пистолетный выстрел. Пуля свистнула у самого уха. Я ударил лошадь шпорами. По сторонам замелькали неосвещённые стены и окна домов. Звон копыт эхом возвращался от стен. Преследователи не отставали. Снова грохнул выстрел. Снова пуля со свистом пронеслась рядом, едва не задев плечо.

Наконец, вырвавшись из лабиринта улиц, я пустил лошадь в галоп. Я нёсся вдоль железной дороги. Гусары припустили следом, постепенно настигая меня. Я выхватил пистолет из—за пояса и, развернувшись, выстрелил. Пуля не задела никого из преследователей, но это охладило их пыл и они немного отстали.

Всё реже попадались дома. Вот уже замелькали деревья, и Париж остался позади, но преследователи не отставали. Свернув вправо и продравшись сквозь заросли кустарника, я вывел лошадь на дорогу. Из—под копыт полетели пыль и камни. По бокам, справа и слева растянулись поля. Далеко впереди стеной чернел лес, но до него ещё нужно было добраться.

Я оглянулся. Преследователи снова приблизились, сократив расстояние до пистолетного выстрела. Я выхватил из—за пояса второй пистолет, но выстрелить не успел. В момент разворота, сзади грянул выстрел. Я почувствовал удар в плечо. Правая рука потеряла чувствительность и обвисла. Пистолет выпал и исчез в темноте. Сзади я услыхал ликующий вопль.

– Ату его! Ату!

Прижавшись к шее лошади, я снова вонзил шпоры в её бока, блестевшие от пота в свете луны. Наконец лес обступил меня со всех сторон спасительной тенью. Рванув поводья влево, я направил лошадь в эту непролазную тьму. Почти сразу же на меня со всех сторон посыпались удары. Я чувствовал, как ветки хлещут по ногам, по бокам и спине, но я гнал лошадь вперёд и только сильнее прижимался к её шее. Где то далеко за спиной снова хлопнул выстрел. Потом ещё один. Но это была уже беспорядочная стрельба, стрельба наугад. Я отпустил поводья, и лошадь перешла на шаг. Я долго вслушивался в темноту, и, наконец, понял, что преследователи потеряли меня.

Прошло много времени. Я давно уже бросил поводья, и лошадь сама шла между деревьями. Кружилась голова. Каждое движение отдавалось болью в плече. Я чувствовал, что рукав сюртука потяжелел, напитавшись кровью. Я остановил лошадь и сбросил с плеч плащ. Зажав край плаща в зубах, я рванул изо всех сил. Оторванным куском я стянул рану и двинулся дальше, предоставив лошади самой отыскивать дорогу.

Вскоре подул ветер. Небо затянуло тучами. Исчезли луна и звёзды. Ветер усилился, и до меня донеслись отдалённые раскаты грома.

Гроза настигла меня. Мелкий дождь перерос в ливень. Одежда промокла. Голова кружилась. Раскаты грома рвали тишину, молнии слепили и приводили в ужас. Со всех сторон я чувствовал липкое и холодное прикосновения мокрых листьев и веток. Но вот лошадь пошла ровнее. Ветки прекратили хлестать моё лицо и тело. В свете молний я разглядел не широкую дорогу, посредине которой чернела извилистая колея, заполненная водой.

Меня начал пробирать озноб. Всё тело сотрясалось от дрожи. Лошадь несколько раз вскинула голову, фыркнула и пошла живее. Я уже едва держался в седле. От малейшего толчка моё тело клонилось, то вправо, то влево, готовое свалиться в грязь. Глаза застил туман. Вскоре, сквозь эту пелену я разглядел слабый огонёк. Огонёк, то исчезал, то появлялся. Вот он засветился ярче, и вдруг, в свете очередной вспышки молнии, я увидел очертания дома, стоявшего на возвышенности и появившегося передо мной как призрак.

Дорога стала шире. Впереди показалась изгородь. Её стальные прутья были мокры от дождя и вспыхивали голубым светом, отражая вспышки молний. Ворота оказались открытыми. Лошадь прошла между тяжёлых, с витиеватым узором створок, и её копыта застучали по камням. К этому моменту я уже два раза ненадолго терял сознание и только чудом оставался в седле. В голове шевелилась одна мысль: «Куда деть оружие и деньги».

Свет приближался. Толстые стволы деревьев окружили меня чёрными изваяниями. Они тянулись по обе стороны дороги. «Наверное, парк» – подумал я. Всё виделось, как в тумане. Озноб сменился жаром. Пересохло во рту. Язык стал шершавым, а губы сухими и хрупкими. Снова сверкнула молния. Я увидел большое дупло, в стволе засохшего дерева. Дупло располагалось не небольшой высоте, и, приподнявшись на стременах, до него можно было дотянуться. Теряя последние силы, я заставил лошадь сойти с дороги и приблизиться к дереву вплотную. Сознание снова покинуло меня, но ненадолго. В моём взгляде всё плыло. Собравшись, и стиснув зубы, я ухватился за торчащий из ствола сухой сук, привстал на стременах, опустил в дупло сначала сумку, потом саблю и оставшийся пистолет и сполз в седло, ухватившись за мокрую гриву.

Дальше лошадь пошла сама, пока не остановилась перед высоким крыльцом. Над крыльцом светился фонарь. Ветер сильно раскачивал его, пытаясь потушить слабый огонёк, сверкающий как маяк, который указывает попавшим в шторм кораблям вход в тихую бухту. Я вывалился из седла и кое—как, ползком взобрался по каменным ступеням. Ухвативши пальцами за стальное кольцо, прибитое к тяжёлой двери, я попытался встать на ноги. Но силы покинули меня. Свет фонаря начал потухать в моих глазах. Я ударил кольцом в дверь и потерял сознание.