К'чир остановился, но Джерик насколько возможно тихо и плавно продолжил движение.
— И ты тоже, — рявкнул жрец. — Джерик, стой, клянусь запахом твоей плоти.
Джерик замер на месте.
— Да, господин?
— Стой!
— Да, господин. — Джерик скользнул назад к Харшкету и, полный тревоги, вместе с К'чиром принялся ждать, пока удалятся скрипы народа.
Затем Харшкет без каких-либо предисловий спросил:
— К'чир, ведом ли тебе Шестеричный путь?
— Конечно. Каждый ученик Первой школы узнает его сразу, как только…
— Произнеси его требования, — потребовал Харшкет.
— Зачем?
— Слушаю тебя. Живо!
Джерик услышал, как К'чир недоуменно притопнул ногой.
— Хорошо, — произнес К'чир голосом, в котором вежливость мешалась с недовольством. — Жителям Колышущейся стены надлежит соблюдать повиновение…
Как велит закон, он притопнул о лед ногой.
— Верность… — Он топнул правой передней ногой. — Честность… Знание… Мудрость.
Называя каждое качество, он по очереди притоптывал следующей ногой.
— И праведность, — завершил он, топая шестой ногой.
— И ты считаешь себя образцом этих священных качеств? — спросил Харшкет.
К'чир промолчал.
— Судя по твоим речам, которые кроме меня слышали многие из народа, — продолжил Харшкет, — я бы сказал, что тебе изрядно не хватает праведности, высшего из качеств.
— Ну, не могу назвать себя таким уж убежденным верующим, — ответил К'чир. Джерик отметил, что друг его проявляет, пожалуй, не слишком-то свойственную ему нерешительность.
— Не можешь? — Харшкет воздел вверх две ноги и скрипнул глухим старческим голосом: — Неужели ты не способен видеть ту сладостную манну, которую посылает с небес наш добрый и всемогущий бог?
— Но, может быть… — пробормотал К'чир голосом острожным и даже испуганным. — Но, может быть, эта самая манна — просто разложившиеся останки наших покойников.
— Какая чепуха!
Возмущения потока доносили до Джерика гнев Харшкета — и вдруг бурление улеглось.
— И кто же, К'чир, по-твоему, делает это? — проговорил Харшкет с интонацией учителя философии, которым по сути дела и являлся.
— Тот же, кто посылает вниз вот их, — проговорил К'чир, скрипнув в сторону цепочки серных пузырьков, спускавшихся с высоты. — Зачем вообще богу посылать нам эти вонючие, несъедобные пузыри, обжигающие наши тела?
— Чтобы проверить нашу веру, конечно же! Тебе это известно, — проговорил Харшкет, как на занятии с малыми детьми.
Джерик чуть шевельнул мандибулой, выражая легкую и непередаваемую скрипом усмешку. Конечно, старику Харшкету кажется, что все вокруг дети.
— Ты учишься в Четвертой школе, школе коллективной философии, — усталым тоном продолжил Харшкет. — Коллективной! И какой пример ты подаешь своему юному другу, который, насколько я помню, учится только в Третьей школе, школе дедуктивной философии?
— Думаю, господин, что хороший. Во всяком случае, я стараюсь делать это.
— Тогда ты ущербен еще в одном качестве — в мудрости.
Джерик почувствовал, как ощетинился друг.
— Да, я принимаю Шестеричный путь, — проговорил К'чир. — Но есть качества, которых он не учитывает. Как насчет обновления? И предприимчивости? — Он вздохнул. — Мне скучно.
— Ах, вот как. — Харшкет усмехнулся, и у Джерика полегчало на душе. Он уже начинал думать, что друг его переступает рамки допустимого.
— Предприимчивость, — в задумчивости промолвил Харшкет. — У нас есть ледокатные гонки, борьба, наконец, дебаты. Соревнуйся! Соревнуйся и разгонишь скуку. Или усерднее возьмись за занятия.
— Мне скучны все наши обряды и традиции, — проговорил К'чир. — Я хочу созидать, хочу новизны.
— И я тоже, — проговорил Джерик, стремясь вступить в игру, поскольку Верховный жрец Харшкет явно склонялся к беседе и более не казался раздраженным.
— Джерик, ты всего лишь юнец, — проговорил Харшкет, уже едва ли не с гневом. — Ты еще такой ребенок, что голос твой почти столь же тонок, как твой свистоскрип.
— Да, господин. — Джерик счел за благо принять самый почтительный вид.
Харшкет вздохнул:
— Что касается тебя, К'чир… придется подождать до Шестой школы, школы трансцендентной философии. Твое время еще придет.
— Может быть, наша культура слишком состарилась. — К'чир опустил голову и принялся ковырять лед свистоскрипом. — Во время нашего созидательного периода, когда нам следовало бы двигать вперед искусство, мы все еще зубрим то, что было сделано раньше: изучаем философию, запоминаем стихи. — Он с разочарованием скрипнул.
— И даже потом мы изучаем все более и более узкие специальности, пока не перестаем наконец видеть целое. Истинное новаторство невозможно.
— Это известно, — спокойно ответил Харшкет. — И служит знаком того, что труды бога на благо своего народа почти завершены.
Джерик испугался было, что слова эти сделают разговорчивым его друга, заставят наговорить такого, о чем придется потом сожалеть. Однако К'чир просто произнес:
— Мне хотелось бы в жизни чего-то большего.
— Большего? — в голосе Харшкета угадывалось недовольство. — Ну и чего же это вам, молодежи, нужно?
— Ну, например, — начал К'чир, — подлинного знания.
— То есть?
— Ну… — начал К'чир непринужденным тоном. Он также различил едкую нотку в голосе Харшкета и понимал, что она может предвещать опасность. К'чир свистнул в сторону льда. — Ну, мне бы хотелось понять, что там скребется во льду.
Очевидным образом К'чир стремился сгладить напряжение.
— Предметам случалось проникать сквозь лед и прежде, — голос Харшкета обнаруживал легкое беспокойство.
— В самом деле? — проговорил К'чир уже с любопытством и без тени вызова.
— На следующий год ты узнаешь об этом в Пятой школе.
— Пожалуйста, господин, — принялся упрашивать К'чир, — расскажи мне об этом сейчас?
Харшкет хрипло чирикнул в сторону льда и проговорил:
— Это случилось много великих приливов назад, — голос его сделался отстраненным. — Эта вещь поднялась к нам через трещину… трещину во льду, возникшую после неботрясения. И вещь эта пришла в мир вверх тормашками. У нее было четыре ноги, а не шесть. И ноги эти указывали вверх — давая знак, что явилась она от бога зла и льда.
Харшкет медленно и в великих подробностях проскрипел облик предмета. У Джерика захватило дыхание. Вещь из трещины имела тонкие ноги — стержни с пластинами вместо ступней. А из тела во все стороны несимметрично торчали другие стержни. Она казалась живой: небольшой, похожий на раковину предмет на ее голове то и дело сновал взад и вперед, буквально источая бурю электромагнитных волн. Все это Харшкет передал через свисткарту, четкую и ясную, как если бы жрец видел этот предмет во время последнего прилива.
— И он немедленно вознесся к небу, — продолжил Харшкет. — Быстро. Напористо. Это мог быть только демон ледяного бога, стремящийся бросить вызов Великому богу.
Джерик ощутил трепещущие токи от дрожащих конечностей Харшкета.
— Ледяной бог, Великий бог, — проговорил К'чир насмешливым тоном. — Что-то не верится в это.
— Заигрываешь со святотатством, юнец, — промолвил Харшкет. — А ведь тебе, конечно, известно, что некоторые из народа попадали в трещины, откуда их затягивало вниз, в область бога льда.
— То есть вниз, в лед. Согласен.
— Они не возвращались назад, — продолжил Харшкет, подняв передние ноги. — Никогда не возвращались!
К'чир усмехнулся, и Джерик подивился отваге — или глупости — своего друга.
— Так значит, скрежет подразумевает именно это? — спросил К'чир. — То, что ледяной бог собрался к нам в гости?
— Можно выразиться и так, — проговорил Харшкет. — Лишь противобог может пытаться пробиться к нам благодаря злу и разврату, воцарившимся среди нас.
— Ну, а я сказал бы, — проговорил К'чир, покручивая ногой в воде, — что там, подо льдом, другой мир.
— Смешно, — Харшкет пренебрежительно скрипнул. — Но ты все поймешь, когда перейдешь в Шестую школу.