Читать интересную книгу Когда я уйду - Колин Оукли

– Дело плохо.

Внезапная тяжесть сваливается на меня, словно вся одежда, которую я ношу, промокла насквозь.

Он поворачивает ко мне монитор.

– Это позитронно-эмиссионная томограмма здорового человека, – говорит он.

Изображение на экране выглядит темно-синей шейной подушкой, с несколькими расплывчатыми пятнами желтого, зеленого, фиолетового и оранжевого. Словно тест Роршаха в цвете. Доктор Сандерс поднимает со стола карандаш.

– Представьте человеческое тело как нарезанный хлебный батон, и позитронно-эмиссионная томография показывает изображение каждого ломтя.

Он пользуется карандашом, как указкой.

– Вот позвоночник, легкие, грудь…

Он нажимает несколько клавишей на клавиатуре, и изображение меняется.

– Мы можем переходить вверх и вниз по телу, часть за частью. Видите, как светится сердце? Все клетки в вашем теле едят, обычно, сахар в какой-либо форме. Самые голодные едят больше всего, так что молекулы сахара собираются там, где находятся самые голодные клетки. Вроде сердца, почек и в любых областях, где обосновались опухоли или раковые клетки.

Он замолкает и смотрит на меня, чтобы убедиться, что я понимаю. Я молчу.

– Как я сказал, это ПЭТ здорового человека. Сердце оранжевое и желтое, но в легких, печени, мозгу и так далее изменения цвета почти нет.

Он снова нажимает клавиши, и на экране появляется другое изображение.

– Это ваша ПЭТ.

Я смотрю на экран. Он словно охвачен огнем.

– Дейзи, рак повсюду. Метастазы в печени и легких. Костях… И даже…

Голос его дрожит, и эта нотка эмоций напоминает, что он сообщает новости мне. Обо мне. А не читает лекцию студентам.

Он вдыхает, нажимает клавиши, и на экране всплывает изображение поперечного разреза мозга. Внизу – большой светящийся шар.

– У вас опухоль в задней доле мозга, размером с апельсин.

Моя рука тянется к затылку. Я щупаю кожу под волосами, словно выискивая кусочек фрукта. И ничего не чувствую.

– Н-не понимаю, – мямлю я. Челюсти еле двигаются, словно я жую патоку. – Прошел всего год. И все мои полугодовые анализы были хорошими.

Он пожимает плечами и медленно качает головой.

– Мне очень, очень жаль. К несчастью, такое иногда случается. Пациент проверяется раз в полгода, потом в год, и рак подкрадывается незаметно. Ваш особенно агрессивен.

Агрессивен. Почему-то сразу вспоминается речевка чирлидеров:

БУДЬ! АГРЕССИВЕН! Ты должен БЫТЬ АГРЕССИВНЫМ!

Странно иногда работают мозги. Воспоминания, которые они воскрешают.

Опухоли, которые выращивают.

– Дейзи, понимаю, такое трудно осознать, но все не настолько плохо. Вы асимптоматичны, а это хороший признак. Означает, что вы чувствуете себя хорошо и можете продолжать чувствовать себя хорошо.

Он ошибается. Я не чувствую себя хорошо.

– И опухоль находится в удобном месте. Легко удалить. Конечно, в нейрохирургии есть свои опасности. Поэтому вам нужно поговорить с хирургом и оценить риск. Потом. Если хотите, можем провести облучение, убедиться, что мы придавим остальные раковые клетки в мозгу. Что же до остального, можем попробовать химию, посмотреть, как ваш организм будет реагировать. Проведем клинические испытания…

– Говорите, что меня можно излечить, что вы можете излечить…

Я машу рукой в сторону светящегося экрана.

– …Это?

Он кладет карандаш, которым играл, обратно на стол.

– Я не…

Он замолкает. Пытается снова.

– Я не…

И снова осекается. Похоже, решил поставить рекорд осечек.

– Нет.

Он так пристально рассматривает стол, будто слова, которые хочет сказать, написаны на листе бумаги, и нужно только его найти.

– Я говорю… что мы… можем продлить жизнь…

– Продлить жизнь.

Я становлюсь попугаем.

– Надолго?

– Трудно сказать.

– Сколько мне останется. Если ничего не буду делать?

– Трудно сказать.

– Но должна быть статистика.

– Я не занимаюсь статистикой. И вы не статистик.

– Доктор Сандерс.

Я мысленно пытаюсь заставить его взглянуть мне в глаза.

– Скажите – сколько?

Он тяжело вздыхает и снова кладет очки на стол.

– Во всех учебниках считается, что у больных с четвертой стадией рака – двадцать процентов выживаемости.

Он останавливается, смотрит на меня и снова опускает глаза.

– Ваш рак довольно сильно… прогрессирует. Если бы мне пришлось давать оценку…

Он опять смотрит на меня.

Я киваю.

– Четыре месяца. Может, шесть.

Я наскоро вычисляю. Июнь. Или август.

– Послушайте, онкологические больные могут жить годы. Это не редкость. И конечно, есть дополнительная терапия, диета, медитации…

Я встаю, и он замолкает.

Мне нужно уйти из комнаты, но ноги неожиданно становятся полыми, как две соломинки, подпирающие картофелину, и вряд ли выдержат мой вес. Я сажусь.

Уставилась на буйные брови доктора Сандерса, пока последние два произнесенных им слова вертятся в голове. Диета. Медитация. Диета. Медитация. Диета. Медитация.

Я хочу сказать, что уже пробовала все это. Но почему-то голоса нет. Поэтому приходится говорить мысленно. Я вспоминаю все, что делала последние четыре года, чтобы предотвратить подобный момент. Йога. Ненавижу йогу. Жареные, вареные, тушеные и паровые овощи, все, которые только известны человеку. Ненавижу овощи.

Дыхательная гимнастика. Готовить смузи с капустой. Пить смузи с капустой. Есть чернику. Есть гранаты. Пить зеленый чай. Пить красное вино. Принимать рыбий жир. Принимать коэнзим Q10. Избегать сигаретного дыма, как чумы.

И вот чем все это обернулось.

Я снова встаю на свои соломенные ноги. Доктор Сандерс тоже встает. Протягивает мне руку.

– Дейзи, позвольте мне позвонить кому-нибудь. Джеку. Вам нельзя сейчас оставаться одной.

Я качаю головой. Джек. Для него в моем мозгу сейчас недостаточно пространства, поэтому я отталкиваю его имя и пытаюсь сосредоточиться на полученной информации.

Апельсин.

Четыре месяца.

Так, так жаль.

– Дейзи, – снова пытается доктор Сандерс и уже тянется к телефону.

– Не нужно, – говорю я и смотрю на часы. Пять пятьдесят две. День почти закончен, но все же нужно так много сделать. Я мысленно вынуждаю себя собраться. Вскидываю подбородок и вешаю через плечо сумочку. Потом в который раз встречаю взгляд доктора Сандерса и говорю:

– Нужно поехать, купить оконный герметик.

По пути на парковку я сдерживаю смешок и, когда сажусь в машину, громко фыркаю. Хотя я смотрю на руль, все же вижу только лицо доктора Сандерса: мохнатые брови, образующие полумесяцы над выпученными глазами, и рот в виде идеального «О». И его застывшие черты. Очевидно, он до глубины души был потрясен моим заявлением.

Он подумал, что речь идет о конвертике.

Слово повисло в воздухе, и когда я поняла причину его смущения, что-то промямлила о не закрывающихся окнах, которые очень красивы, но совершенно непрактичны, и быстро вышла из его офиса, захлопнув за собой дверь.

Мои плечи конвульсивно сжимаются. Я чувствую, как по щекам ползут ручейки слез. И это вызывает очередную волну смеха, потому что я плачу и в то же время не совсем плачу. Не так, как должны плакать люди, получив новости, которые получила я.

А вот то, чего я не знала до сегодняшнего дня. «Хоум Дипоу» предлагает огромный выбор уплотнителей. Я стою перед витриной, глядя на этикетки.

Универсальный.

Латекс акрил.

Чистые окна и двери.

Силиконовый для кухонь и ванн.

Белые окна и двери.

Суперсиликон.

Если я буду неотрывно смотреть на тюбики, может, один прыгнет прямо мне в руку. Или заявит о себе тихим, но настойчивым шепотом: «Дейзи, я – то, что тебе нужно».

Когда становится ясно, что этого не будет, я начинаю раздражаться. Какова разница в составе каждого герметика, чтобы оправдывать появление совершенно нового продукта с этикеткой? Именно это я чувствую, когда выбираю зубную пасту. Почему здесь такой большой чертов выбор?

– Чем могу помочь, мисс?

На меня глазеет мужчина в оранжевом фартуке. Вокруг глаз морщинки, усы, бородка, переходящая в бакенбарды. Как у моего папы. До того, как на перекрестке грузовик сбил его велосипед. От удара он влетел головой в тротуар, из-за чего слетел плохо пригнанный шлем, вместе с кожей лица и волосами. Мне было три года, когда он погиб. Иногда в моем мозгу всплывают смутные воспоминания о нем: мужчина утыкается носом в мою шею. Знакомое прокисшее дыхание. Жесткие усики щекочут мой подбородок.

Я смотрю в лицо человека и гадаю, будет ли его борода так же щекотать мою кожу. Шагаю к нему. И тут же останавливаю себя.

– Мне нужен герметик.

– Простите?

Я вижу его недоуменную физиономию. Может, он тоже расслышал, как «конвертик»?

И вдруг соображаю, что сказала не «герметик», а «зубная паста».

И похоже, добавила «папа».

Что-то вроде: «Мне нужна зубная паста, папа».

Смешок срывается с моих губ, и я зажимаю рот ладонью.