– А чем кормят?
– Жаркое из баранины, свиной паштет, овощи, мясной пудинг. Чай. Виски. Аперитив.
– Я, признаться, был бы не против.
– Разумеется, сэр.
За галереей мы прошли под лестницей и оказались у двустворчатых дверей. Старик взялся за ручку. Мне так отчетливо представилось вдруг, что внутри меня ждет нечто страшное, жуткое, навеянное грозой, вроде пира вампиров или сатанинской мессы, что я, похолодев, зажмурился.
Но тут же услышал знакомый голос:
– А, мой друг, вот и вы!
Длинный стол тянулся из одного конца столовой в другой – там, на фоне не занавешенного окна, стояло пустое кресло с высокой спинкой. Потрескивая, горели в подсвечниках свечи, стыло на тарелках жаркое, темнело стекло бутылок.
Гарпаст, с заправленной под горло салфеткой, сидел на ближнем к дверям краю.
– Мистер Джонатан Ривольд, – объявил старик.
И, пройдя вперед, чуть отодвинул стул напротив Родерика.
– Извините, что вот так… – сказал я, разведя руками перед собравшимися обедать, – обстоятельства, дождь… Гроза!
– Будьте добры, – последовал жест.
Я сел.
– Про грозу я уже сказал, – наклонившись, шепнул мне Родерик.
Из темного угла выскользнула молоденькая горничная, поставила передо мной тарелку. В бокал плеснуло красное.
Пригубив недурное вино, я взялся за нож и вилку.
– Джонатан, – качнул головой Родерик, – проявите уважение, мы пока не обедаем.
– А почему?
– Ждем хозяина.
Я посмотрел в сторону собравшихся за столом обитателей поместья.
Их было пятеро. Трое со стороны Родерика. Двое – через пустой стул – с моей. И да, никто еще к жаркому не притронулся.
Близко к Родерику сидел худощавый мужчина лет пятидесяти. Лицо у него было вытянутое, с брезгливо выпяченной нижней губой, тонким носом, темными кругами под блеклыми серыми глазами. Морщинистый лоб, гладко выбритые щеки, хотя на левой виднелся свежий порез. Одет он был в белоснежную рубашку и жилет с выточкой, кисти рук с тонкими ухоженными пальцами лежали на столе, но от меня не укрылось, что правая напряженно вцепилась в вилку.
Ощутив мой взгляд, он медленно повернул голову и, чуть наклонив ее, уставился на меня. Его мнение обо мне выразилось в дрогнувшей щеке и еще больше оттопырившейся губе. Жалкий мокрец я был для него. Принятый из милости бродяга.
И Родерик тоже.
Ну что ж… Я слегка кивнул ему и перевел внимание на его соседку слева – девушку лет девятнадцати в вязаной серой кофте поверх красного платья с круглым воротничком. У нее были пышные каштановые волосы, заколотые простеньким гребнем. Лицо было миловидным, слегка пухлым. Складка над бровями выдавала напряжение или неудовольствие. Смотрела она строго на обод своей тарелки, но губы не шевелились. В этом неподвижном взгляде чудилась такая глубокая незаинтересованность в окружающем мире, что я подумал о душевном нездоровьи. Но тут девушка, опровергая мою догадку, подняла голову, на щеках обозначились ямочки, а светло-серые глаза обежали сидящих, с некоторым удивлением остановившись на мне.
Ее тонкая рука начала уже приподниматься, когда мужчина в жилете накрыл ее ладонь своею и что-то неслышно шепнул на ухо.
Покраснев, девушка снова принялась изучать белизну обода с капелькой жира на кромке.
Я заметил вдруг, что они очень похожи. Возможно, отец и дочь. Скулы, овал подбородка. Определенно, близкие родственники.
Третьим соседом Родерика был мужчина лет сорока, усатый, по-военному стриженный, в мундире капитана королевской артиллерии. Правую щеку его пересекал длинный шрам, оттягивая вниз уголок рта. Сидел он прямо, неподвижно, с выражением тупого безразличия на обветренном, грубом лице. Его вилка была вызывающе воткнута в кусок мяса. Было видно, он бы давно расправился с обедом, но вынужден соблюдать субординацию.
Впрочем, подумалось мне, судя по раздраженно шевелящимся усам, субординация скоро пойдет к черту.
С моей стороны – через пустой стул – прокручивала в тонких пальчиках бокал женщина лет двадцати пяти. Похоже, скучала. Именно она жестом пригласила меня к столу.
Синяя юбка. Жемчужно-серый жакет с фестонами по рукаву. Белая блуза с вырезом. Черные волосы зачесаны назад.
В ушах – серьги. На пальце – кольцо. Нитка жемчуга в два ряда охватывает шею.
Накрашенные губы ее были слегка изогнуты, но я не осмелился бы назвать этот изгиб улыбкой. Скорее, чудилась в нем какая-то защитная реакция.
Да тут клубок змей! – чуть не выдохнул я вслух, поймав брошенный в ее сторону короткий, исподтишка, взгляд артиллериста.
В нем сквозила такая ненависть, что я невольно передернул плечами. Она отказала ему? Или здесь нечто иное?
Может, семейное?
Последний сидящий был мне не виден. Чуть наклонившись, я заметил женский профиль с завитой прической и сложенные в «замок» тонкие пальцы.
Вроде бы горчичного цвета, судя по рукавам, платье.
Роняя на пол косую тень оконного переплета, сверкнуло небо.
– М-да, – произнес вдруг мужчина в жилете.
На слух в этом «м-да» было едкое разочарование отсутствием хозяина.
Гарпаст потеребил салфетку, погляделся в отражение столового ножа и на жаркое. Где-то, в другом помещении, грянули часы.
Гул разнесся по дому.
– Семь, – констатировал артиллерист.
– Оливер, – словно ожив, обратилась к старому слуге моя – через стул – соседка, – вы не могли бы поторопить Монти?
Ни от меня, ни, думаю, от Родерика не укрылось, как озадаченно посмотрел на нее старик и как слегка качнул головой «жилетный».
Похоже, голос ее был здесь ничтожен.
Наверное, в поместье она недавно. А вот в каком качестве? Сидящие со стороны моего друга обитатели дома явно находятся к ней в оппозиции.
Но – Монти? Она сказала «Монти». Может быть, молодая жена хозяина? Главы семьи?
Я кашлянул.
– Такой дождь, – сказал я. – Мы ехали…
– Беседа перед едой, – выразительно глянув, перебил меня «жилетный», – портит аппетит.
Артиллерист усмехнулся. Девушка, гипнотизирующая тарелку, вздрогнула.
– Отчего же? – развернулась в пику «жилетному» ко мне соседка. – Мне как раз интересно послушать.
У нее были большие светло-зеленые глаза и вообще очень приятное лицо. Правда, оно казалось осунувшимся и напряженным.
– Итак, вы ехали…
– Да, – кивнул я, – мы сошли в Биконсфилде. Там была история…
– Оливер, будь добр, – повысив голос, произнес «жилетный», – сходи-ка, действительно, к Монтгомери. Узнай, скоро ли он спустится.
– Да, сэр.
Слуга, повернувшись, поспешил исполнить указание.
Улыбка моей собеседницы на мгновение погасла, но она быстро с собой справилась.
– Так что за история?
– Анна!
«Жилетный», не удержавшись, хлопнул по столу ладонью. Соусница, подпрыгнув, плеснула желтым.
– Дьявол!
Он встал. С грохотом отлетел стул. Соус, оказалось, испачкал бок рубашки.
Белея лицом и передником, выбежала из угла горничная, девчонка лет семнадцати, моложе, чем мне увиделось поначалу, сунулась к нему с полотенцем.
– Позвольте, сэр.
– Да ладно, – «жилетный» в раздражении разрешил ей не больше, чем торопливо промокнуть ткань, – потом.
Взмахнув рукой, он сел снова.
Горничная убрала соусницу, подтерев лужицу на столе.
Дождевой заряд омыл окно.
От громового раската задребезжали стекла и закачались свечные фитили.
– Вот это славно, – жмурясь, обронил артиллерист, которому, видимо, вспомнилась пушечная канонада.
Мой друг Гарпаст в это время, не обращая внимания ни на грозу, ни на происходящее за столом, медленно, но неуклонно опускался лбом на жаркое.
О, Бог мой! Почему? Почему Родерик выбрал самое неподходящее время, чтобы отрешиться от бренности и суетности мирской?
Я слегка сполз на стуле вниз и под столом наугад пнул его по ноге.
Как ни странно, вскрикнул не Родерик, вскрикнул «жилетный». Глаза его округлились.
– Что-о?
– Прошу прощения, сэр, – пробормотал я.
– Вы! Вы стукнули меня по ноге!
– Я промахнулся.
– Что? Аккурат в косточку!
– Я не хотел, – сказал я, чувствуя, что привлек всеобщее внимание. – Просто мой друг…
– Что – ваш друг?
«Жилетный» словно впервые посмотрел на Родерика. До столкновения с жарким оставалось дюйма три, не больше.
– Ваш друг заснул? – удивленно спросил «жилетный». – Или болен?
Я заметил, как перекрестилась Анна.
– Видите ли… – сказал я.
И, развернув носок, пнул вторично.
На сей раз попал удачно. Гарпаст вскинулся, таращась.
– Нет-нет, я вовсе не болен, – затараторил он. – Просто изучал способ прожарки. Я более чем уверен, что это мясо готовилось на вертеле.
Родерик закрутил головой, обегая собравшихся невинными глазами. Я вздохнул. Анна одарила его натянутой улыбкой.
– Ваш друг пнул меня, – проворчал, успокаиваясь, «жилетный».