Читать интересную книгу Дорога Отчаяния - Йен Макдональд

— Химические проблемы, сударыня, — сказал Микал Марголис. — Кто‑то вылил туда использованный стериллянт и ингибировал деятельность бактериофагов.

Мария Квинсана улыбнулась. Она опорожнила три бутылки стерилизующей жидкости в бак только этим утром. Игра развивалась как надо. В благодарность за помощь она пригласила его выпить, затем побеседовать, затем в постель (Микал Марголис не переставал трястись, как лист), затем заняться сексом.

В этой постели и были посеяны зерна разрушения Дороги Отчаяния.

9

Трения между Сталиными и Тенебра начались сразу же, едва они обнаружили, что они приобрели у земельного агента Бюро Иммиграции и Расселения Венкатачалума — господина Э. П. Венкатачалума — один и тот же земельный надел в идиллическом, райском уголке под названием Дорога Отчаяния. Сейчас господин Э. П. Венкатачалум сидел в комнате с белыми стенами и отвечал на вопросы инспектора Жень Хаопина из Управления полиции Блерио, связанные с обвинением в мошенничестве. Сталины и Тенебра не только купили один и тот же земельный надел (который, к слову сказать, вовсе не принадлежал господину Э. П. Венкатачалуму); на них был забронировано одно и то же купе в ночном поезде, отходящем из Высадки Солнцестояния в 19:19 и делающем остановки в Северном Бенстауне, Энненси, Мурчисонвилле, Нью Энтерпрайзе, на Станции Волламурра и в Дороге Отчаяния. Ни та, ни другая семья не желали уступать. Проводник заперся в своем купе и выкрутил радио на полную громкость. Свои проблемы они должны были решить самостоятельно. В вагоне номер 36 ночного поезда из Высадки Солнцестояния мало кому удалось поспать. Пять человек с багажом пяти человек должны были разместиться в купе, предназначенном для трех человек с багажом трех человек. В первую ночь только маленький Джонни Сталин, трех лет от роду, получил собственную постель. Это произошло из‑за того, что он был пухлый и крайне возбудимый мальчик, способный визжать, визжать и довизжаться до рвоты, не получив собственную постель. Его мать сдалась и впихнула в него три или четыре взрослых дозы снотворного, чтобы он успокоился и стал слушаться. Джонни Сталин был испорченным, пухлым и крайне возбудимым маленьким наркоманом.

Следующий день прошел в напряженном молчании; наконец, ровно в четырнадцать часов, Гастон Тенебра прочистил горло и предположил, что посменный сон, возможно, был бы неплохой идеей. Он и его жена, Женевьева, могли бы сидеть ночью и спать днем, в то время как Сталины могли бы сидеть днем и спать ночью.

Сперва этот способ урегулирования показался вполне сбалансированным. Затем в силу вступила грубая, жестокая реальность спального вагона. Одну постель приходилось раскладывать, чтобы создать два сидячих места, в результате получалось три тела на две постели. В следующую смену трое сидели, а двое спали в комфорте. Господин и госпожа Сталины ворочались и жаловались в своей узкой постели, маленький Джонни астматически храпел, а Гастон и Женевьева Тенебра вели свои приватные, нежные споры, шепотом выражая ярость и мелко, но агрессивно жестикулируя, пока поезд лязгал, звенел, сдавал назад и разделялся на части, чтобы сформировать новые поезда, и таким образом все ближе подбирался к Дороге Отчаяния.

Неловкий обмен сидячих мест на лежачие утром третьего дня стал формальным началом боевых действий. Женевьева Тенебра обвинила юного Джонни Сталина в подглядывании под юбку, пока она взбиралась на верхнюю полку. Господин Сталин обвинил Гастона Тенебра в копании в его багаже, пока семья Сталиных, как считалось, спала. Гастон Тенебра обвинил господина Сталина в неподобающих заигрываниях с его прелестной женой по дороге в ванную второго класса. Господин Сталин обвинил госпожу Тенебра в жульничестве при игре в безик. Вспыхнули маленькие язычки разгорающейся свары, подобно тому как снежинки предвещают настоящую зиму; и был день четвертый и четвертая ночь.

— Дорога Отчаяния! — вскричал проводник, выбираясь из укрытия и стуча в дверь купе серебряным карандашом. Тук–тук–тук. — Дорога Отчаяния! Стоянка три минуты! — Тук–тук–тук.

Две минуты тридцать секунд царила полная анархия — Сталины и Тенебра поднимались, умывались, одевались, собирали сумки, книги, ценности, пухлых сыновей, толкались, пихались и давились в узких коридорах и узких дверях вагона, пока наконец не вывалились под слабый солнечный свет в семь утра. За все это время они ни разу не взглянули в окно, чтобы узнать, куда их занесло — жаль; возможно, они остались бы в поезде. Но когда они все же взглянули, они увидели: — Зеленые луга… — сказал господин Сталин.

— Богатые угодья, ждущие плуга, — сказал Гастон Тенебра.

— Воздух, напитанный ароматом миллионов лепестков, — сказала госпожа Сталина.

— Рай на земле, тихий и безмятежный, — сказала Женевьева Тенебра.

Джонни Сталин посмотрел на ослепительно белые саманные стены, запекшуюся красную землю, блистающие солнечные коллекторы и застывшие скелеты насосов. Затем его лицо сморщилось, как выжимая досуха губка, и он изготовился к приступу визга.

— Ма! — взвыл он. — Я не…

Госпожа Сталина отвесила ему оглушительного леща по уху. Он взвыл еще громче, и это послужило сигналом для Сталиных и Тенебра обрушить друг на друга столь яростные инвективы, что они оставляли выжженные следы на ближайших стенах. Джонни Сталин поковылял прочь, чтобы уединиться со своим несчастьем, оставленный без внимания и значит — нелюбимый. Лимаал и Таасмин Манделла, рыщущие в поисках новых развлечений, нашли его сидящим с недовольным видом у главного метанового дигестера.

— Привет, — сказал Лимаал. — Ты новенький.

— Как тебя зовут? — спросила Таасмин, которая была старше брата на сорок восемь секунд.

— Джонни Сталин, — сказал Джонни Сталин.

— Ты сюда надолго?

— Наверно, да.

— Тогда мы тебе покажем, где тут играть, — сказала Таасмин, и быстрые, гибкие близнецы взяли бледного, пухлого Джонни Сталина за руки и показали ему чудесную свиную лужу, водяные насосы, ирригационные каналы, чтобы пускать кораблики, загоны, в которых Раэл Манделла держал детенышей животных, выращенных из зародышевых наборов, а также кусты с ягодами, которыми можно было обжираться до тошноты — и никто слова не скажет. Они показали ему дом доктора Алимантандо и самого доктора Алимантандо, очень высокого, очень старого и очень красивого на несколько пугающий манер, и доктор Алимантандо отвел мокрого и заляпанного грязью, дерьмом и ягодным соком мальчика к его все еще пререкающимся родителям, и сделал их постоянными жителями Дороги Отчаяния. Первые две ночи, покуда доктор Алимантандо размышлял, что с ними делать, они провели в Б. А. Р./Отеле. В конце концов он призвал наиболее доверенных советников и друзей: господина Иерихона, Раэла Манделлу и Раджандру Даса; вместе и при содействии Высоких Пращуров господина Иерихона они достигли решения ошеломляющей простоты.

Дорога Отчаяния была слишком маленьким городом, чтобы позволить себе вендетту. Сталины и Тенебра должны были научиться жить вместе. Придерживаясь этой концепции, доктор Алимантандо предоставил им дома дверь в дверь и наделы, разделенные межей и орошаемые общим водяным насосом. Удовлетворенный этим соломоновым решением, доктор Алимантандо вернулся в свою погодную комнату, чтобы продолжить исследование времени, пространства и всего остального.

10

— Расскажи еще раз, отец, почему мы едем в это место.

— Чтобы скрыться от недобрых людей, рассказывающих плохое о тебе и обо мне, от людей, которые хотят разлучить нас.

— Расскажи еще раз, отец, почему эти люди хотят разлучить нас.

— Потому что ты моя дочь. Потому что они считают тебя противоестественной причудой, инженерным экспериментом, моя певчая птичка. Потому что они считают, что своим рождением ты попрала закон, и за это я должен быть наказан.

— Но скажи мне снова, отец, почему они хотят наказать тебя? Разве я не твоя дочь, не твоя певчая птичка?

— Ты моя певчая птичка и моя дочь, но они говорят, что ты не более чем… кукла, или машина, или любой другой неодушевленный предмет, и по закону у человека не может быть такой дочери, — дочери, которую он создал сам — даже если он любит ее больше самое жизни.

— И ты любишь меня больше самой жизни, отец?

— Да, моя вишенка, и поэтому мы уезжаем прочь от недобрых людей, ибо я не смог бы вынести разлуки с тобой.

— И я не смогла бы, отец, я не могу без тебя.

— И значит, мы всегда будем вместе? Всегда?

— Да, отец. Но скажи мне еще раз, что это за место, куда мы направляемся.

— Оно называется Дорога Отчаяния, и это такой маленький и такой далекий город, что известен он только благодаря историям, которые о ним рассказывают.

— Туда мы и направляемся?

— Да, котенок, в самое далекое место в мире. В Дорогу Отчаяния.

Мередит Голубая Гора и его дочь, Рути, были люди тихие. Самые обычные, неприметные люди. В вагоне третьего класса неторопливого грузопассажирского транспустынного поезда Меридиан–Белладонна они совершенно затерялись под грудами багажа других пассажиров, цыплятами других пассажиров, детьми других пассажиров и другими пассажирами. Никто с ними не разговаривал, никто не спрашивал разрешения присесть рядом или свалить на них багаж, цыплят, детей или себя. Когда они сошли на маленькой пустынной станции, их отсутствие заметили только через час и не смогли вспомнить, как они выглядели.