– Продолжит упражнение… – Учительница выбирала взглядом, кого ей назвать. Дети все до одного высоко подняли руки, и каждый просил вызвать его, умолял, настаивал.
– Пожалуйста, не шумите. Будет петь Серёжа.
Полный мальчик, сидевший в переднем ряду в одиночестве, также скрипач, испуганно вздрогнул. Он склонился к хрестоматии, положил палец на нотный стан, спел, заикаясь, несколько нот и затих.
– Не волнуйся так, – сказала учительница. – Да готов ли ты? Некоторые из вас просят, чтобы их спросили, а сами не выполнили домашнее задание. Если не готовился, лучше сразу признайся, не отнимай у нас время. Я кого-нибудь другого спрошу.
– Готов! Знаю!.. – пролепетал мальчик и опять запел, сперва запинаясь, а дальше ровнее. Он благополучно окончил упражнение и тоже услышал похвалу, от которой зарумянился.
Следующее упражнение начала пианистка Марина, серьёзная коренастая малышка в очках, круглая отличница. Сидя за столом очень прямо, расправив угловатые плечи, она образцово исполнила свою партию голосом низким, бархатным, удивительным для ребёнка. Кононова назвала её умницей.
– Давай ты, Толик, – сказала она, кивнув белобрысому баянисту, такому низкорослому, что он едва виделся публике, играя в концертном зале: над ученическим баяном торчала лишь вихрастая макушка ребёнка. Толик спел дискантом, и у него тоже получилось всё хорошо…
Пока отвечали другие, Настя изо всех сил тянула вверх руку и лихорадочно приговаривала:
– Меня вызовете, Наталья Анатольевна! Меня!..
Но взгляд педагога скользил мимо Насти, и дед Чугунов даже начинал обижаться на Кононову за невнимание к его внучке. Она была той самой прозорливой специалисткой, что полтора года назад выявила на вступительных испытаниях Настины способности; и Андрей Иванович думал написать о том, как учительница сольфеджио ведёт занятия в темпе, похожем на музыкальный, хорошо рассчитывая свои действия по времени, как свободно она держится и ловко настраивает ребят на серьёзное обучение. После Толика учительница попросила отвечать гитаристку Фаю, потом пианистку Машу. За Машей следовали скрипачи Андрей и Света. Оставалась Настя.
После того, как спела Света, учительница обратилась к классу:
– Кто скажет, какие она допустила ошибки?
Класс раздумчиво молчал, а Настю всё лихорадило, и вскинутую усталую руку она уже поддерживала другой рукой.
– Хорошо, ответь ты, Настя. Но прежде запомни: неприятно видеть и слышать то, как человек напрашивается на особое внимание к себе. Все ребята давно угомонились, старательно работают, а ты сидишь как на иголках, что-то бормочешь, подпрыгиваешь и мешаешь нам заниматься. Я намеренно тебя не выкликала. Если в следующий раз поведёшь себя так же, как сегодня, вовсе не буду с тобой разговаривать… Так в чём ошибка Светы?
– В одном месте она спела бемоль, а там стоит диез.
– Верно! Очень хорошо! А ещё!
– Ещё она со счёта немножко сбилась в одном месте. Чуть-чуть.
– Правильно! Молодец!
Света скисла и не сразу успокоилась под утешающей рукой молодой красивой мамы. На миг она закрыла ладошками худое бледное личико, половину которого занимали большие печальные глаза.
– Ты тоже молодчина, – сказала ей Кононова. – Тебе попался очень трудный текст.
Настя тонко улыбалась. Дед заметил, что внучка торжествует. Нередко Света торжествовала над Настей. Обе они «подавали большие надежды» и соперничали во всём: пении по нотам, написании музыкальных диктантов, игре на скрипке и фортепьяно.
– Что ж, Настя, раз ты такая шустрая, – сказала Кононова, – то принимайся за новое упражнение, запевай с листа.
Чистый Настин запев подхватил весь класс во главе с учительницей. Андрей Иванович до кома в горле наслаждался детским сольфеджио и тихонько подпевал ангельскому хору, прищуривая глаза и ногой под столом неслышно отмечая такт.
В последней части урока Кононова попросила ребят открыть нотные тетради и взять карандаши. Она села за фортепьяно, проиграла одной рукой короткую мелодию и повторила её, деля на части. Сообща обозначив прозвучавшую тональность, поставив в тетрадях знаки альтерации и держа мелодию в уме, дети стали писать музыкальный диктант, подтирая ластиком ошибки. Вместе с внучкой, но от неё независимо, открыв собственную тетрадку, стал писать и дед. В детстве после войны Андрей Иванович немного учился музыке, и теперь он кое-что вспоминал и усваивал заново…
Впереди Чугунова сидел тоже одинокий, как Серёжа, скрипач Андрей, рыжий, лохматый, обычно насупленный, чем-то в жизни недовольный. Настя звала его Андрюхой, и, по мнению её деда, такая форма имени подходила мальчишке. Когда начался диктант, Андрюха через плечо прошептал:
– Дай карандаш!
Настя не отвлеклась; но Андрей Иванович открыл внучкин деревянный пенал и протянул Андрюхе запасной карандаш.
Мальчик уткнулся носом в измятый клочок нотной бумаги, но через минуту, вернул Чугунову карандаш с обломленным грифелем.
– Заточи!
Андрей Иванович достал из кармана перочинный ножик, заточил карандаш и отдал тёзке.
– Не нажимай сильно, – прошептал он с оглядкой на педагога.
– Не нажимаю! У тебя карандаши плохие, ломаются!
Неизвестно, когда и при каких обстоятельствах у Андрюхи сложилось к Чугунову панибратское отношение, но старик не обижался.
Мальчик попросил ещё и резинку. Но время диктанта заканчивалось. Андрюха дотянулся рукой до тетрадки Чугунова и зашипел:
– Дай списать!
– На, – ответил дед.
Кононова уже шла по рядам, смотрела ученические работы и оценивала. Насте она поставила пятёрку, а Андрюхе закатила двойку. Андрей Иванович подсунул учительнице свою тетрадку; она поставила двойку и ему…
Сунув руки в карманы, мальчик вышел на перемену расхлябанной походкой. Чугунов взял с широкого подоконника внучкину скрипку. Они с Настей в коридоре нагнали Андрюху, и девочка произнесла, обняв товарища одной рукой:
– Не горюй.
– Я не горюю, – ответил мальчишка. – Мне всё до лампочки. Мама говорит, я гениальный.
– Вон как! – удивился Андрей Иванович. – В первый раз в жизни вижу гения! Дай я на тебя посмотрю! Ты, парень, мне мешал, поэтому диктант я выполнил плохо. И себя, и тебя подвёл. Почему сам-то ничего не делаешь? Такой безалаберный, а ведь очень способный. Я слышал, как ты на скрипке играешь.
Передав внучке инструмент, Чугунов снял с плеча сумку и вынул из неё чай в термосе и пакет с сушками, намереваясь вместе с Настей перекусить.
– Давай мириться, – сказал он Андрюхе и угостил его сушкой.
– А можно ещё? – спросил мальчик.
– Можно. Бери, сколько надо. Если хочешь, налью чайку.
– Не, чай я не люблю. Я у тебя три штуки возьму, – но, запустив руку в пакет, взял Андрюха четыре и с сушкой в зубах ушёл от Чугуновых.
10
Они поднялись на другой этаж. Тут звучали из-за дверей, главным образом, скрипки, альты, виолончели и контрабасы, поэтому этаж условно назывался «струнно-смычковым». В классе дожидалась Чугуновых Лариса Корнилова, обучавшая Настю игре на скрипке. Она деловито произнесла:
– Давай-ка, Настенька, наляжем сегодня на конкурсную программу, а учебному заданию уделим поменьше времени. Конкурс не за горами. В марте надо будет показываться отборочной комиссии. В апреле поедем в Рязань.
– А этот праздник музыки не отменят? – спросил Андрей Иванович, которому очень хотелось, чтобы внучка блеснула в состязании скрипачей-малолеток.
– В том, что конкурс состоится, сомнений быть не может, – отвечала Корнилова. – Возможно только, устроители подкорректируют сроки. Настя, думаю, пройдёт отбор. Всё за то, не вижу никаких помех. У неё нелёгкая программа, но девочка хорошо справляется.
– Что нам с ней предусмотреть к конкурсу?
– Ищите деньги на проезд и на проживание в Рязани. Наверно, придется вам оплатить и поездку концертмейстера. Ну, а я как-нибудь сама.
– Успеем ли подготовиться? – сказал Чугунов. – Уже декабрь к концу.
– Должны успеть. Будем стараться… Ищите деньги! Может быть, администрация школы выделит какие-то средства, но рассчитывать на это не приходится, времена не те. Всё! Работаем, Настенька! Извините, Андрей Иванович, поговорим после.
Лариса взяла Настину скрипку – уже «половинку» дед с бабушкой внучке купили, «четвертинка» стала маловата – и прошла с ней свободное пространство класса от стола у стены, за который присел Чугунов, до фортепьяно у противоположной стены. Сыграв на фортепьяно ля первой октавы, она подстроила скрипку.
– Играй гаммы, – сказала Корнилова, возвращая инструмент Насте. – Гаммы и арпеджио повторять нужно обязательно и прежде всего. Дальше поразбираем конкурсный концерт. Захватила ли ты ноты концерта?
– Мы их не забыли, – ответил за внучку дед.
– Можно я свою куколку опять на стол посажу, чтобы она глядела на меня и слушала, как я играю? – спросила девочка педагога.