Потому, верно, я и медлю.
30. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
30/VII 52.
Дорогой Алексей Иванович.
Спасибо, спасибо за подарок. Я прочла всю книгу подряд, заново, ничего не пропуская, от страницы к странице как в первый раз. Все — и любимое и нелюбимое, все проверила для себя опять. «Пакет» великолепен, «На ялике» — классическое произведение, «Буква „Ты“», «Трус», «Честное слово», «Две лягушки» — тоже. Жалею, что в томе нету моей любимейшей из любимейших — «Маринки». «Первый подвиг», «Новенькая» «Рассказ артиллериста» — очень хороши. Меньше я люблю «Белочку и Тамарочку» (что-то мне в очаровании этих рассказов слышится чуждое Вам, чуть кокетливое) и совсем не люблю «Гвардии рядового» и «Главного инженера». «Индиан Чубатый» мил.
Это не рецензия, милый друг, а просто впечатления Вашей старинной поклонницы.
Как хорошо, что вышла эта книга — толстая, увесистая[58]. Держишь ее в руках и думаешь: Алексей Иванович недаром живет на свете.
И вся она похожа на Вас (конечно, не толщиной!), а добротой и щедростью, и честью, и юмором, и даже какой-то застенчивой тишиной.
Что сказать о последней повести?[59] Я и ее прочла с жадностью и волнением. Это большая вещь из большой русской литературы, находящаяся на великой магистрали Горького, Глеба Успенского. Все основное в ней прекрасно: отец, мать, Ленька, детство, время. Огорчает некоторая холодность служебных мест, но это — неизбежно.
Крепко жму Вашу руку, обнимаю Вас и поздравляю.
31. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
6/X 52.
Дорогой Алексей Иванович. Рада была получить от Вас весточку — хотя бы и дурную. Что же Вы это все хвораете?
Да, и ответьте, пожалуйста, на один срочный и деловой вопрос: были ли Вы дружны с Б. С. Житковым?
Я не помню.
Не хотите ли написать воспоминания о нем, для сборника, который редактирует его сестра, Вера Степановна Арнольд?
Как Вы могли написать, что мои похвалы Вашей книге преувеличены? Извините, дорогой товарищ, я в литературе разбираюсь.
Читаете ли Гроссмана?[60] Читайте.
32. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Ленинград. 17.X.52.
Дорогая Лидия Корнеевна!
На срочный и деловой вопрос Ваш: был ли я дружен с Б. С. Житковым — ответить коротко не могу. Отношения были сложные. По той же причине не могу писать воспоминаний, хотя, если подумать, рассказать кое-что и мог бы.
Между прочим (и между нами говоря), очень хорошие воспоминания о Б. С. пишет Е. Л. Шварц[61]. Работать он начал по просьбе В. С. Арнольд, но пишет без всякой оглядки, выйдет — ладно, не выйдет — останется для себя и для друзей. Но мне кажется, что выйдет и для друзей и (после некоторых сокращений) для публики.
Вероятно, Вы уже знаете, что умер С. И. Хмельницкий. Он так долго, так тяжело и так мучительно хворал, что смерть его не могла быть неожиданностью. И все-таки это была катастрофа. Тем более что последние три месяца он чувствовал себя гораздо лучше, отдыхал в Комарове, работал. Я очень мало знал С. И., дружен с ним никогда не был и могу пожалеть о нем не больше, чем о другом хорошем человеке и товарище. Но Александру Иосифовну ужасно и искренне жаль.
Вы спрашиваете: куда я еду отдыхать и работать? Никуда пока что не еду. И не знаю — поеду ли.
Положение у меня самое глупое: накорябал большую повесть, выпустил толстую книгу[62], а уже почти полгода сижу без денег. Издательство без конца водило меня за нос, а недавно заявило, что в этом году вообще рассчитаться со мной не сможет. На днях передал дело в Суд. Тоже удовольствие.
На книгу мою откликов в печати я не видел. Что о ней говорят — не знаю, т. к. на людях последнее время бываю редко, но на днях узнал (не смейтесь, пожалуйста), что книгу мою — выдвинули на Сталинскую премию. Быть может, от этого потрясения я и захворал. Самое удивительное, что выдвижение прошло единодушно, без единого возражения — и в детской секции, и на правлении ЛО ССП.
Конечно, все это приятно, и перспектива обзавестись лаврами весьма соблазнительна, но при всем этом вокруг столько мерзости и мороки, что лучше бы и не было этого соблазна. Уже звонят добрые люди и советуют — поехать в Москву, написать туда-то, написать на того-то. Уже сообщают, что Шиллегодский в Детгизе бьет от негодования копытом.
Тьфу, в самом деле! Не было у бабы забот, так выдвинули ее.
33. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
23/X 52, Суханово.
Дорогой Алексей Иванович.
Не сразу отвечаю на Ваше письмо. Я только от Вас узнала, что Сережа Хмельницкий умер. Я, напротив, думала, что ему лучше: уже здесь, в Суханове, я получила от него бодрую, веселую открытку.
А потом, через 3 дня, Ваше письмо.
Я ведь Сережу знаю со студенческих лет. И хотя была с ним дружна и часто виделась только какой-нибудь год, а потом мы уже виделись случайно и редко — я всегда как-то ясно чувствовала его на расстоянии. И очень его ценила. Знаете, он был человеком удивительно правдивым, т. е. всегда хотел быть правдивым, хотел наиболее точно передавать людям свои настоящие мысли до самого дна, и в этом стремлении, наивном, бывал иногда неуклюж, труден для окружающих, но всегда для меня, сквозь трудность, пленителен.
В последний раз я видела его летом в больнице. Ему в тот день было лучше, он не лежал в постели, а ходил, был оживлен и просил меня почитать ему стихи. Я прочла. Они ему (кроме одного) не понравились, и он мне это сказал, старательно подбирая наиболее точные из порицающих слов, и, хотя мне было жаль, что ему не нравятся стихи, я любовалась благородством его усилий.
Пожалуйста, напишите мне, если знаете, как он умер, была ли Шура при нем, как и где похоронили его, отозвался ли Союз? Ведь он был литератор очень добросовестный, знающий и способный. Прекрасная у него книга о Пржевальском[63] (я тут все интриговала, чтобы о ней поместили рецензию, — но тщетно), и многие переводы стихов хороши.
О Шуре и спрашивать боюсь.
Что у нее за судьба — ни одна-то беда ее не минует, всякое горе ее ищет.
Началось с того, что она потеряла сестру, с которой была очень дружна; Муся умерла от гнойного аппендицита, ее не успели спасти.
Я помню Шуру на кладбище, среди берез, она шла от могилы, натыкаясь на деревья, и на меня наткнулась, как на дерево, и я по глазам видела, что она долго не могла меня узнать.
Дальнейшая ее судьба Вам известна.
_____________________
Здесь, в Суханове, хорошо, но в Малеевке лучше.
Здесь — дворец князей Волконских и столетний парк: липы, дубы, вязы, клены. Стройные аллеи, пруд, озеро, беседки с колоннами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});