пели Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с аэропортом Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на пустынном зимнем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где большая толпа народу, в основном — людей молодых, слушала песню с должным восторгом. То здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА КРОПАЧЕВ СПАСЕТ РОССИЮ!, РОК — ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, ГОЛОСУЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! — и несколько особенно трогательных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧКА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали на мгновенья песню гулом, но, когда не перекрывали, она доносилась и в шумный, суетящийся зал отлетаю
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егоровича, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Равиль.
— Но что я там буду делать?! — прямо-таки ужасался Кузьма Егорович, готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
— Скажи дедушке, — обратилась Жюли по-французски к Машеньке, — что многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
— Бабушка говорит, — перевела Маша, — что многие истинные коммунисты…
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали, свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в матроске на коленях тридцатилетнего отца…
Аглая смотрела на Машеньку, Машенька — исподтишка — на мать взрослым печальным взглядом.
— На что жить, на что жить! — передразнила Жюли по-русски. — Спроси у деда, сколько он получал, пока его не выгнали.
— Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?
— Полторы тысячи, — ответил Кузьма Егорович ностальгически.
— Сколько ж это выходит? — полувслух по-французски прикинула Жюли. — Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка зарабатывает у нас больше за вечер.
— У нас, кажется, тоже, — вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали за перегородку.
Никита влетел в зал.
— Эй, отец! — крикнул. — Жди в Париже в составе правительственной делегации. Вероника гарантирует! — и помахал прощально.
Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сумку:
— Что у вас тут?
— Как что?! — возмутилась Жюли. — Белье, одежда!
— Нет, вот это! — и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку, извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
— Этою — засмущался Кузьма Егорович. — Это сувенир.
— Не положено к вывозу, — отрезал таможенник и бюст отставил.
— Как не положено?! — возмутился Кузьма Егорович. — Почему не положено?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот — справка из Министерства культуры!
— Потому что… — не нашелся что ответить таможенник. — Потому…
Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно сказал:
— Потому, осёл, что мы отказались от экспорта революции!
Москва, 1990 г.