Известны и другие примеры. Сразу после призыва — еще в распределителе или по дороге в армию, или во время «карантина» в кругу лиц своего призыва человек спешит утвердить себя в качестве лидера. Но по окончании курса молодого бойца новое пополнение распределяют в подразделения с полным призывным составом, где такой лидер может стать одним из главных объектов насилия, поскольку его претензии на лидерство воспринимаются не просто как самоутверждение, но как посягательство на права элиты. Если он не успевал вовремя переориентироваться и не менял линию поведения, то его «ломали» в первую очередь.
Отношения в армейских подразделениях также регламентированы правилом, предписывающим каждому обладателю определенного статуса свою линию поведения, что характеризует механизм естественного формирования этикетных норм. В экстремальных группах представлены два поведенческих комплекса: это комплекс субъекта и, соответственно, объекта доминантных отношений. Первый предполагает такие качества, как активность, развязность, агрессивность и веселость, второй — нейтральность, исполнительность, покорность. Однако и тот и другой включает определенный набор вариаций.
Поведение духов, как социально аморфных индивидов, должно быть максимально нейтральным. Им не следует проявлять никаких эмоций. Перед нами безликая машина, выполняющая набор функций, которую для оптимизации процесса следует периодически «взбадривать», «включать зажигание», «придавать ускорение». Хороший дух — тот, кто все делает быстро и безотказно («не тормозит») и воспринимает свое место как должное («не высовывается»). Духам приличествует скромность, исполнительность, немногословность. Все отклонения от предписаний устава пресекаются формулой «не положено по сроку службы». Духи могут быть неопрятны в одежде и невоздержанны в пище — есть все подряд. Их за это «гоняют» (как и за все остальное), но им так «положено».
Адекватное поведение на первом этапе (как говорят в армии — периоде) — залог высокого положения в своей группе на втором. Черепа и деды ставят положительных духов в пример остальным и делают их своими фаворитами.
Молодые — те, чей будущий статус в элите, а иногда и официальная должность уже предопределены. Они отвечают за поведение духов. «Продвинутые» и активные молодые приглашаются к разговорам; они служат связующим звеном и ретрансляторами доминантой экспансии «элиты» в «массы». В последние месяцы второго периода молодые выступают активными апологетами дедовщины, так как «перевод» в черпаки — главный стимул данного этапа их армейской жизни. Аккуратность — один из ключевых моментов, от которого серьезно зависит репутация молодого. То, что прощается духу (допустим, неопрятность в одежде), молодому может серьезно повредить.
Поведенческий комплекс черепов, т. е. тех, кто только что стал полноправным членом общества, отличается повышенной агрессивностью. Они хорошо помнят прежнее состояние постоянного унижения и жаждут компенсации. Их действия обосновываются неопровержимым, на их взгляд, аргументом: «мы в свое время», «нас в свое время». Им приличествует резвость, агрессия и личная аккуратность.
Дед должен быть ленивым и толстым. Ему надлежит передвигаться медленно, волоча ноги, всячески демонстрировать утомленность службой, жаловаться на жизнь и препираться с начальством. Дед отличается безукоризненной опрятностью и исключительной разборчивостью в питании.
Дембель в силу своей «трансцендентности» эстетически изоморфен духу. Существует изречение «дембель должен быть чмошным». Естественно, «чмошность» имеет знаковое качество, направленное на обозначение его «потусторонности» [34]. Дембель редко бреется, практически не стирает одежду, не чистит бляху ремня и сапоги, не подшивает подворотнички — в целом знаково демонстрирует свою социальную смерть. Семиотика быта передает бытийный смысл.
Состояние социальной аутсайдности, или лиминальности, переживается как состояние инобытия (инверсии бытия) и имеет соответствующее знаковое выражение: статусу аутсайдности, как антисостоянию, предписываются своего рода антиповедение и антивыражение, имеющие параллели в архаических обществах [35].
Получение документов на увольнение — это возрождение «социального покойника» в новом качестве гражданского человека. В этот день дембель снимает свои лохмотья и облачается в «дембельскую парадку» — собственноручно изготовленное нечто в вензелях и аксельбантах (это исчадие барокко мы условно назовем «костюмом»). Но, как правило, дембеля сразу же снимают свои наряды и покидают часть «по гражданке», ввиду опасности быть посаженными на гауптвахту «за нарушение формы одежды» случайным патрулем или особо «доброжелательными» офицерами своей части. И часто только в поезде или даже по прибытию в родной город, они совершат торжественное переоблачение, чтобы явиться домой в военной форме, расшитой неуставной мишурой, и это будет финалом и апофеозом статусной эстетики.
Дембельские одежды, которые в воинской части воспринимались равными сенаторским тогам, дома низвергаются в прах по закону инверсии: знаки элиты экстремальных групп в гражданском обществе становятся атрибутами низших существ — ремни, кокарды, значки дарятся детям, животным и птицам. Приведу забавный эпизод:
Один дембель владел исключительно красивой шапкой, которой после многих усилий придал идеальную форму, готовя себе дембельский венец. В момент всеобщего любования однополчан его головным убором нервы одного из сослуживцев не выдерживают, и он, озабоченный судьбой изделия, вопрошает:
— Слушай, ну вот придешь ты домой, ты же не будешь в этой шапке у себя по Жмеринке ходить? Вышли ее мне, я в ней тоже на дембель пойду… Ну, хочешь, я у тебя ее куплю!
— Не-е-е, я ее курям в подклеть отдам. Пусть они мне в эту б…кую шапку яйца несут!
(ПМА, Кишинев, 1988 г.)
Метаморфозы общечеловеческих ценностей
Нравы в армии отличаются своей неоднозначностью и колеблются в спектре от «войны всех против всех» до истеричного братания. Миф про эдакое «армейское братство», «суровую мужскую дружбу», разумеется, «на всю жизнь» культивируется и официальной идеологией, и дедовщиной. Он соответствует и потребности в идентичности. В неписаном кодексе неуставной этики эмоции солидарности следует выражать экзальтированно и обращаться к любому мужчине с неизменным «братан». Все это так. Но в этом видится протоэтический комплекс, в котором есть нечто от первобытных мужских союзов: приязнь по праву идентичности. Каждый видит в каждом отражение своей и общей судьбы.
Разумеется, экзальтированное братание дедов и дембелей не имеет ничего общего с той самой «фронтовой дружбой» ветеранов Великой Отечественной войны.
В процессе синхронной коммуникации, т. е. во время самой службы, ни о каком общем братстве по принадлежности к роду войск речи быть не может. Оно формируется уже после демобилизации, и только у солдат действительно боевых родов войск (ФПС, ВДВ) и служивших в «горячих точках». Во время службы актуальны другие принципы — не романтический, а социальной идентичности, и ритуалы посвящения в пограничники (десантники, моряки и т. п.) таковы же, как аналогичные посвящения в других родах войск — это ритуалы статусного перехода. Межличностные отношения далеки от романтики братской солидарности, поскольку в казармах царят не самые возвышенные нравы.
Дембель имеет иной взгляд на мир, чем дух. Настолько иной, что забывает о том, что сам не так давно был духом. Дембель озабочен романтизацией и демонстрацией собственного образа, дух — дилеммой физического выживания и сохранением элементарного достоинства.
Проблема трансформации личности в армии волнует каждого солдата. Рефлексирующий молодой человек постоянно задумывается, почему люди становятся такими, и спрашивает себя, а каким буду я через два года? Тема армейских нравов насквозь пронизывает письма многих солдат, не спешащих расставаться с человеческим лицом.
[Из солдатских писем]
<…> В армии я все чаще замечаю, что ребята становятся какими-то раздражительными, даже не то слово. Эгоистами, что ли. Если плохо мне, пусть будет плохо другому тоже; делают другим то, что себе не желают; урвать кусок побольше, даже если другому не хватит, и сделать похалтурнее работу. И чтобы по шее за это надавали не ему, а сержанту, кому-то другому. Я и в себе чувствую, что не очень хочется делиться с кем-то конфетами, купленными на последние гроши, хочется взять лишний кусок хлеба или сахара. Работа меня очень сильно огорчает. <…> Никого из ребят я раньше не знал, может быть на гражданке они другие. Но поразительно, насколько не тактичны они, даже пошлы многие. Не знаю, как изменился я сам, но рассказывать, как ты и твоя девушка занимались любовью где-то на даче, показывать при этом ее фотографию… Извините. Есть тут мой земляк, мы с ним в одной школе учились, Коля Колесников. Еще когда нас везли на аэродром с ГСП, мне не понравился хвастливый рассказ о том, как он назанимал триста рублей у своей милки, и что не собирается возвращать. Ему все с интересом внимали… По-моему, больше всего раздражает ребят столовая и придирки, дурость (как им кажется) сержантов и капитанов — комвзводов. Конечно, идиотизма и тупости, хамства здесь хватает, но сейчас трудно что-либо изменить, действует закон: «Один за всех, все за одного». «Коллективная ответственность». Мы сами тоже хороши. Ничего нельзя оставить — тиснут. Воруют все: от одеял, шапок, портянок до зубных щеток. Все считают, что работают больше всех. Все озлоблены и взвинчены.