В небольшой деревянной церкви, которую монахам подарил банкир Золин, шла торжественная служба в честь величайшего события – на пятидесятый день от Пасхи на учеников Христа сошел Дух Святой и так их преобразил, что людям со стороны, лишенным духовного зрения, показалось, будто апостольские мужи напились сладкого, то есть крепленого вина. Пятидесятница или Троица была для монастыря особым праздником, так как сама обитель некогда основалась в его честь; и некоторые послушники и монахи, приближенные к отцу Ферапонту, считали, что именно в этот день скитники должны получить с небес некие откровения, в частности по поводу появления на земле антихриста. Сам отец Ферапонт был убежден в том, что злой гений родится непременно в российской глубинке и постоянно внушал эту мысль менее опытной братии, ссылаясь на авторитет святителя Игнатия Брянчанинова, который будто бы еще два века назад это предсказал. Отец Ферапонт (а в миру – Гоша Картавый, в прошлом личность весьма темная, сколотивший состояние на торговле австралийской говядиной, которая на поверку оказалась мясом кенгуру, и спустивший свои миллионы в одном из игорных заведений Монте-Карло) вид имел грозный и устрашающий. Сухопарый, высокий как баскетболист, бледный, с черными, как смоль, волосами; с густыми бровями, сливающимися на переносице; с застывшем вихрем спутанной бороды и горящими ненавистью ко всему грешному миру глазами, разговаривал с мирянами так, будто каждого из них золотом одаривал. Скажет слово, поглядит на человечка свысока – и тому уж неловко становится в присутствии эдакой духовной громадины. А у некоторых слабодушных мирян даже коленки начинали подгибаться, словно сами собой, и в животе неприятно урчало, когда на них кидал свой испепеляющий взгляд Слуга Божий (с греч. Ферапонт озн. «божий слуга»). Некоторые из них, как под гипнозом, падали ниц и пытались облобызать ноги великого молитвенника и постника. Когда Бойцов отбывал в скиту послушание, отец Ферапонт еще не был таким громометателем. Бывал он, конечно, как и все люди, и раздражителен, и гневлив, и чертей уж тогда зрил духовными очами, однако ж в крайностях своих был умерен, попусту никого не обижал и с монастырской братией вел себя не так уж заносчиво. Да и было бы кому возноситься! Ведь в монастыре почти все знали о его далеко не праведном прошлом; поговаривали даже, что за торговлю кенгурятиной он чуть было не угодил под суд и откупился от правосудия деньгами. Перерождение отца Ферапонта в духоносного старца произошло весьма неожиданно и у всех на глазах. Приехал к нему однажды какой-то богатенький господин из Тамбова, очевидно знакомый Ферапонта по его прежней жизни, в малиновом пиджаке, с золотой цепью до пупа, у которого, кажется, было все, кроме способности по ночам любить жену, красавицу – фотомодель. И попросил он своего чудом преобразившегося друга Гошу Картавого помочь ему молитвенным словом обрести потерянную мужскую силу. Свою просьбу малиновый пиджачок подкрепил увесистым кожаным кейсом, набитым американскими долларами. Деньги отец Ферапонт с высокомерным презрением принял, потом проводил гостя в свою душную келью, велел толстосуму раздеться до нижнего белья (якобы весь костюм его был усеян маленькими бесятами) и принялся воспаленным голосом читать над взмокшим от пота бедолагой молитвы из чина изгнания злых духов старинного украинского митрополита Петра Могилы. Когда гость, дошедший до полуобморочного состояния от непривычной коленопреклоненной позы, от жары и нехватки кислорода, наконец взвыл, Ферапонт очевидно решил, что из него полезли бесы. Сорвав с себя увесистый наперсный крест, он принялся охаживать им очумевшего гостя, как веником в бане, по пухлой филейной части сибаритского тела. Чуть позже молодые монахи рассказывали, что своими глазами видели, как из кельи отца Ферапонта выскочил огромный, розовый, как свинья, бес и бросился прочь от сурового обличителя темной силы. Поговаривали, что сначала бес устремился к своей родной обители, то есть к свинарнику, желая, очевидно, вселиться в шкуру нечистоплотного животного; затем сломал изгородь в заборе и устремился в лес, к стоявшей недалеко от скита дорогой иномарке, которая увезла его на всех парах в неизвестном направлении. Об этом происшествии потом в скиту рассказывали трепетным шепотом, благоговейно поглядывая в сторону эпической фигуры иеромонаха и вспоминая, к случаю, евангельское событие вселения бесов в стадо свиней, и то, как с разрешения Архипастыря Иисуса Христа стадо это бросилось с высокой скалы в море и погибло в пучине вод.
После случая изгнания бесов из тамбовского толстосума сначала по монастырю, а затем и по всей нижегородской губернии поползли слухи о том, что в Троицком скиту появился старец феноменальной духовной силы, изгоняющий бесов и обладающий даром пророчества. С той поры и сам отец Ферапонт чудесным образом начал преображаться: стал загадочнее, суровее и даже как будто чуть выше ростом.
Появление в скиту бывшего реабилитанта Бойцова, кажется, не вызвало ни у кого особого интереса. Олег вел себя уверенно, непринужденно, в соответствии с принятыми уставом скита правилами приличия. Прежде всего он встал напротив храма, поклонился до земли и, перекрестившись, поднялся по деревянным ступенькам в тесный притвор.
Пахнуло запахом ладана, растопленного воска и разгоряченных человеческих тел. В правом углу притвора, за столиком, заваленным помимо свечей различными иконками, ладанками, крестиками, цепочками и прочей мелкой церковной утварью, сидела рябая дебелая вдовица Фотиния, которой отец Ферапонт доверял небольшие торговые операции. Доверял, между прочим, и опеку над большой медной кружкой, запечатанной свинцовыми пломбами. Фотиния крайне ревностно исполняла все послушания, потому как в своем духовном наставнике видела настоящего воина Христова и была предана ему как собачка любимому хозяину. На остальных же людей, будь то мирянин, монах или священник, она смотрела с недоверием. Ее нелюбовь ко всему роду человеческому, исключая, конечно отца Ферапонта, подогревалась не только страстными проповедями последнего, в которых тот яростно осуждал все мирское. Произошел несколько лет назад в скиту пресквернейший случай. Была обворована церковная кружка с пожертвованиями. Вероятно, кто-то из бывших наркоманов залез ночью в церковь, и, пока Фотиния спала в притворе за перегородкой, вытряс из медной посудины добрую половину червонцев и пятаков. Боясь гнева отца Ферапонта, она ходила за ним по пятам несколько дней, испрашивая прощение, а когда суровый монах прикрикнул на нее однажды в церкви при всех, вдовица вдруг закатила глаза, залаяла, как собака, захрипела и стала кататься по полу, пока ее, наконец, не привели в чувство пощечинами и святой водой и не выпроводили под руки из церкви. «Кликуша, – обронил кто-то из монахов. – Очнется, сама укажет на вора». А вскоре из скита загадочным образом исчез один из реабилитантов, некто Сорин из Москвы, и иеромонах Ферапонт тут же объявил, что в тонком прозорливом сне видел, как бес с лицом Сорина убегал в сторону ситниковских болот, хватался за голову, пищал, корчился от боли, потому как голова его была усыпана горящими угольями стыда. Авторитет Ферапонта после этого происшествия укрепился, а преданность дебелой Фотинии к духовному наставнику выросла до фантастических размеров. Скажи он ей: «Отрекись от Христа и пойди за мной», – побежит как дворняжка. Прикажи он ей разделаться с грешником во имя грядущей славы на небесах – убьет, не моргнув глазом.
Подойдя к торговому столику, Бойцов поздравил Фотинию с праздником.
– Поклажу-то брось, – пробурчала вдовица, недовольно поглядывая на брезентовую сумку вошедшего. – Чай, не в магазин пришел, а в церкву. Много вас таких ходют, – раздраженно прибавила она, – а потом деньги из кружки пропадают.
Бойцов снял с плеча сумку, покопался в карманах и вытащил пригоршню мелочи.
– Тетя Фотиния, поставьте свечу за здравие раба Божия Олега, – попросил он, кладя деньги на стол.
Услыхав свое имя, вдовица еще недоверчивее взглянула на гостя.
– Чи, от пьянства иль наркомании? – спросила она и, пошарив руками среди бумажных иконок, извлекла календарик с изображением Богородичной иконы «Неупиваемая Чаша». – На вот, держи, – небрежно сказала она. – Молись только Ей. Исцелит «Неупиваемая Чаша» от любого недуга. Чи, у тебя грехов много? – настороженно посмотрела на Бойцова Фотиния. – Чтой-то лицо твое мне как будто знакомо. Ты, чай, у нас спасался?
– Спасался, – улыбнулся Бойцов. – да не до конца спасся.
– У, ирод, лыбится еще, – взялась чихвостить Бойцова рябая вдова. – Хватайся за мизинчик, за ноготок старца нашего. Вытянет, ежели спастись хочешь. А не хочешь, вот тебе Бог, а вот порог. Погибай во смраде греховнем… Много вас тут шляется, – повторила она с раздражением, – а потом деньги из кружки пропадают.