меня угнетают своим характером безысходного протеста – потом это в экспедициях вспомнил.
А сейчас вспомнил вдруг, в лаборатории был ещё один молодой специалист, Сергей Вайнштейн. Недолго. Он приехал из Ленинграда. Интересна его оценка театрального Саратова. – Я, – говорил он, – в Питере привык хотя бы раз в две недели ходить в театр. Пытался было продолжать эту практику в Саратове, но тут желание посещать театры как-то умерло само собой34. – Я и раньше слышал негативные отзывы такого рода, что, де, в Саратове только ТЮЗ хороший, или, наоборот, что только опера и балет хорошие, а драматический так себе. Но в какой-то момент – год совсем не помню – появился слух, что в драматическом театре новый режиссёр, который ставит неплохие спектакли. И надо сходить. Мы сходили на «Гекубу» и мне не понравилось. По-видимому, режиссёр претендовал на некое новаторство, символизм или что-то такое. При известии Гекубе о гибели очередного её отпрыска ряд девушек (одетых, возможно, по древнегречески, хотя я сомневаюсь, слишком тепло, в глухих платьях до пола и туго повязанных платках на голове, причём повязанных не просто так, узлом на шее, а концы перекрещены спереди и завязаны на шее сзади, чтоб видно было только лицо и ни краешка волос или шеи) приносили длинное чёрное полотно, вроде транспаранта на демонстрации, но без букв, прикладывали краем к несчастной матери и, ходя вокруг неё по кругу всей шеренгой, конец которой был рядом, а другой совершал большой круг, заматывали её в это полотно. Потом так же разматывали. Это было наглядное изображение понятия «её охватило горе». В том же духе разрубленный на куски труп её сына изобретательно изображался артистом, одетым в одни только плавки, лежащим на каталке, перевитым там и сям красными ленточками. То есть, надо так понимать, сложили труп из кусков обратно, предварительно помыв от крови. Каталка была больничная, никелированная, не замаскированная под деревянную древнегреческую. К ней были, правда, привязаны длинные постромки, как у детских санок, но украшенные искусственными цветами. Несчастная мать впрягалась в эти постромки и возила каталку кругами по сцене. Несчастный труп лежал, не шевелясь, в продолжении всего действия, и потом вместе со всеми вышел на аплодисменты. Действительно, роль довольно тяжёлая: со сцены дуло холодным сквозняком. Впрочем, главное, что меня раздражало, не вполне относилось к художественному замыслу режиссёра. Мы неудачно сидели, очень близко к сцене, ряду в третьем примерно, где-то между серединой и краем зала, и всю середину сцены нам заслоняло украшающая сцену здоровенная штука на её краю. А основное действие, как назло, именно в середине сцены и происходило. Украшений было два вида: «старинные» греческие амфоры и бычачьи головы с позолоченными рогами. Стояли они, кажется, строго через один, вдоль всего переднего края сцены. Сомнительно, чтобы на протяжении дней, когда происходят события, оставлены были тухнуть головы принесённых в жертву быков. Но головы ладно, а вот амфоры! Для создания древнегреческого колорита они были как в музее: имели вид склеенных из множества черепков. Все в сетке трещин. Странно было бы древним грекам использовать в хозяйстве такие амфоры. Небось, у них бы в святилище стояли новёхонькие. В общем, новый режиссёр мне тоже не понравился, так что я вполне понимал Вайнштейна35. Жил он в общежитии. Я как-то заходил к нему туда, боюсь, что по работе что-то обсудить, впрочем, не помню. Он гостеприимно зажарил сковороду яичницы и разделил со мной, причём буквально: ножом разделил её пополам. Пояснив при этом, что у них-то в питерском общежитии был обычай не поступать так мелочно, а есть каждому со своего края, и кто более голодный, тот ест быстрее, так что справедливо, что ему достанется больше. Но он в результате так натренировался, что сейчас ему бы досталась гораздо большая порция, чем мне, независимо от нашего сравнительного аппетита, так что лучше уж так. Действительно, он свою половину съел гораздо быстрее. Я уже тоже пожил в общежитии, в Рязани, и особого голода не помню, но, наверное, обстоятельства были другие. Одно дело бедный студент, другое – оформленный на работу почти выпускник, да ещё материально поддерживаемый родителями. По поводу общежития он сетовал, что, выбирая распределение «в глушь, в Саратов», рассчитывал на быстрое получение ведомственного жилья, а тут смотрит: в общежитии живёт, в т.ч., мужик 35 лет. И стало ему грустно от бесперспективности. Ещё Вайнштейн был большой охальник, очень любил всякие неприличные намёки, например, занимаясь штенгелями электронных ламп (это такая трубочка для откачки воздуха, её потом отплавляют, отчего на электронной лампе остаётся видимый носик. А у лампочки накаливания его не видно, он спрятан в железный резьбовой цоколь), с удовольствием произносил термин «юбочка» (такая стеклянная маленькая воронка на штенгеле), так что даже получалось, скорее, «йюбочка», видимо, намекая на сходство с матерным глаголом. Ещё песни неприличные пел под гитару. Что-то со словами «давай с тобою ляжем», «и тогда поймёшь ты, какой я влюблённый», и был там в рифму какой-то совсем уж неприличный намёк, что он «сине-зелёный». При обсуждении слишком добродетельного, как ему казалось, поведения какой-то девушки, помнится, высказал мнение, что чем раньше она начнёт половую жизнь, тем больше удовольствия успеет получить «бедная девочка». Бедная – в смысле зашоренная. Для меня такая точка зрения была тогда новой36. Да и теперь я с ней не склонен безоговорочно соглашаться. Конечно, хиппи, дети цветов, любовь, а не война, всякое такое, но в нашем всё ещё патриархальном обществе кататься любят оба, а саночки возить – ей. И с предохранением не очень легко, и аборт в случае чего ей делать, тем более, если всё же ребёнок, все хлопоты на ней37. Так что ей, а никак не ему, определять, зашоренная она или разумно осторожная. Между прочим, со своими песнями он засмущал, помнится, Таню Камышинцеву, как-то они попали в одну кампанию. Может, я его на день рождения пригласил? Не помню. Он был очень обаятельный и располагающий к себе парень, и она мне потом рассказывает, что он пел, а она не сразу поняла всякие намёки там, и сперва смеялась, а потом вдруг поняла и спохватилась, что же это она смеётся над такой похабщиной? Она уже и тогда была очень православная38, но по привычке или из осторожности всё ещё об этом не говорила. А потом Вайнштейн, разочаровавшись в перспективах получения жилья, предпринял какую-то комбинацию, чтобы перебраться обратно в Питер. Она включала, вроде бы, намерение пойти в армию, по какому поводу