которую мы выполняем точно так же, как вы свою?
— Так и быть, послушаем, — сказали ветки, вытягиваясь в струнку.
— Послушаем, — сказал корень самым скрипучим голосом.
— Неужели вы до сих пор не знали, что наше дело — готовить пищу? — зашелестели листья. — Неужели вы думаете, что приличная публика согласится есть в сыром виде продукты, которые корень добывает из земли и отправляет наверх по веткам? Нет, сначала они поступают к нам, а мы стряпаем кушанье в печке, которая обогревается солнечными лучами, и подаем к столу готовое блюдо. Ну как? Есть от нас польза или нет?
— Пожалуй, — согласились ветки и от смущения захрустели пальцами. — Наверно, вы в чем-то правы.
Затем ветки растолковали услышанное корню, до которого эта новость не сразу дошла, и он признал, что это звучит убедительно.
Немного погодя листья опять зашуршали:
— Уж если вам хочется кого-то бранить, отчего вы не выбрали цветов? Они из нас самые нарядные, расселись на самой верхушке и заняли место под солнцем.
— А какие у них обязанности? Может быть, вам это известно, а мы что-то ничего об этом не слышали!
— Верно! — воскликнули ветки. — Вот где засели бездельники!
— Верно, верно! — забормотал корень. — Но мы этого больше не потерпим. А ну-ка, извольте отчитаться перед нами, ленивые щеголихи! Для чего вы нужны? С какой стати мы все должны на вас трудиться?
Гроздья цветов закачались на ветках, распространяя вокруг благоухание. Трижды пришлось остальным повторить свой вопрос, прежде чем цветы отозвались песней:
На солнце мы млеем,
Мечты мы лелеем.
— Ну, это и так видно! — сказали листья. — И это вы называете работой?
Но цветы снова запели:
На солнце мы млеем,
Мечты мы лелеем
О солнечном свете,
О вечном тепле.
Пусть нежатся корни
Во влажной земле,
Чтоб снова из черной и мягкой земли
Тысячи новых цветов проросли.
— Какой вздор! — прошептали листья.
— Какой вздор! — повторили ветки.
— Вздор! — проворчал корень, после того как ему все растолковали.
И все согласно решили, что стыд и позор трудиться на таких лентяев. И тут поднялся треск, и шелест, и хруст, и шорох, и кряхтенье, и воркотня; словом, из-за общего возмущения случился большой шум и переполох.
Но цветы только посмеивались над спорщиками и пели:
Корень, ворчи, шелести, листок,
Весел всегда только я — цветок,
Полно вам, ветки, меня пугать,
Я никогда не устану мечтать.
Лето кончилось, и наступила осень.
Молоденькие зеленые веточки оделись по-зимнему. У листьев же не было зимнего пальто. Им это было очень обидно, они сердились и со злости заболели желтухой. Поболели и умерли. Один за другим они опали и засыпали землю, которая служила жилищем старого сварливого корня, толстым ковром.
А цветы давным-давно ушли с веселого пира. Там, где они раньше красовались, теперь торчали какие-то странные некрасивые бляшки, которые шуршали, когда налетал ветер. А когда первая зимняя вьюга потрепала сиреневый куст, они облетели, и теперь на нем торчали только голые ветки.
— Ох-хо-хонюшки! — вздыхали ветки. — Сейчас мы с радостью поменялись бы с тобой местами, чумазый корень. Хорошо тебе живется в тепле под землею.
Корень ничего не ответил, он был озадачен непонятным явлением. Рядом с собою он обнаружил какую-то странную штучку, и было совершенно непонятно, что же это такое.
— Кто ты такой, карапуз? — спросил корень, но тот ему не ответил.
— Надо отвечать, когда тебя спрашивает почтенная особа, — упрекнул корень. — Ведь мы — соседи, поэтому надо бы познакомиться.
Но странное создание так ничего и не сказало, и корень всю зиму ломал голову, стараясь угадать, кем был этот субъект.
Весной создание начало разбухать, превратилось в толстяка, и вдруг из него высунулся острый зеленый росток.
— Здравствуй! — сказал корень. — Поздравляю с весенним теплом! Быть может, теперь ты соблаговолишь ответить на тот вопрос, который я задавал тебе полгода тому назад, — с кем я имею честь беседовать?
— Я — греза цветка, — ответило существо. — Я — семечко, а ты — дурень.
Корень обдумал эти слова. На «дурня» он не обиделся, такая уж судьба у корня, что все его ругают. Вот только «греза цветка» показалась ему чем-то невразумительным, поэтому он попросил соседа разъяснить ему это понятие.
— По-моему, земля еще слишком твердая, чтобы мне пробиться наружу, — сказало семечко. — Поэтому я могу с тобой поболтать. Видишь ли, летом, когда ты поскандалил с цветами, я было спрятано в глубине цветка, мне были слышны ваши споры. Ну и потеха была, ей-богу, но мне приходилось помалкивать, сам понимаешь — молодо-зелено!
— Ну теперь-то ты подросло и можешь разговаривать? — спросил корень.
— Да уж подросло и сейчас покажу тебе фокус, — ответило семечко и выпустило в землю второй росток. — Смотри, вот и у меня есть корешок, так что мне незачем терпеть нахальные приставания.
Старый корень выпучил глаза от изумления, но ничего не сказал.
— Впрочем, я собираюсь обращаться с тобою вежливо, — сказало семечко. — В каком-то смысле ты все-таки мой папаша.
— Неужели? — удивился корень и напыжился от важности.
— Естественно, — ответило семечко. — Все вы — мои родители. Ты добывал для меня пищу в земле, листья стряпали кушанья на солнечном жаре. Ветки подняли меня навстречу солнцу и воздуху, а цветок качал меня в глубине своей чашечки, как в люльке, и баюкал; он нашептывал свои грезы шмелям, а те рассказывали их другим цветкам. Каждый из вас что-то для меня сделал, и я обязан вам жизнью.
Немудрено, что корень погрузился в глубокую задумчивость и вышел из неё только в середине лета. Но когда его бестолковая голова переварила наконец новую мысль, он с непривычной вежливостью обратился к веткам с вопросом: не вырос ли новый сиреневый куст рядом со старым?
— Вырос, вырос! — ответили ветки. — Занимайся-ка ты лучше своим делом и держи нас покрепче. Ветер так разгулялся, что вот-вот нас повалит.
— Не бойтесь, — сказал корень, — уж как-нибудь удержу. Я только хотел сказать вам, что маленький куст — мой сыночек.
— Ха-ха-ха! — засмеялись ветки. — Неужели ты, старый корявый корень, вообразил, что у тебя мог родиться такой хорошенький сыночек? Он так нежен и свеж и так ярко зеленеет, что ты просто не можешь себе представить.
— И все-таки он мой сыночек, — сказал с гордостью корень.
И вот он поведал веткам все, что услышал от семечка, а они рассказали это листьям.
— Надо же! — удивились все, и тогда они поняли, какое они большущее семейство, и что