Школа Сакьяпа многое позаимствовала из древней религии бон: её внутренние стены украшали изображения зубастых чудовищ и человеческих черепов, а над одной из входных дверей была развешена коллекция жутковатых чучел. Сушёные волки, дикие коты и хищные птицы оскалили пасти и клювы и, кажется, были готовы броситься на непрошеного гостя.
Во дворе были сложены курганы из костей и бычьих черепов с вырезанными на них мантрами, на одной из арок на стене сохранилась старая цветная роспись — всего лишь невинный тигр, но рядом были видны следы пуль. Кто стрелял? Китайцы? Странно, что им не понравился именно тигр, а изображения чудовищ остались нетронутыми. Впрочем, кое-где монстров с окровавленными пастями закрыли от посторонних глаз плотными тёмными тряпками.
Поднявшись по лестнице, можно было выйти на плоскую крышу монастыря. Отсюда открывался вид на внутренний двор, а в конце крыши находилось строение с едва заметной дверцей. За ней открывался проход во внутреннее святилище, напоминающее комнату страха из Луна-парка.
Комната была заполнена жуткими фигурами закутанных в тряпки мертвецов. Здесь же стояло чучело оленя. А настенные росписи! Выпотрошенные и подвешенные вверх ногами люди, слоны и тигры. Отдельно были нарисованы человеческие органы: глаза, носы, уши, кишечник и прочее. Не знаю, практикуются ли в Сакье каннибализм и некромантия, но ощущение такое, будто раньше эти практики были распространены. Или это изображены страдания, которым в будущем будут подвержены невежественные и грешные души? Если так, то в тибетском буддизме страданиям уделено гораздо больше внимания, чем счастью и радости.
Внизу на главной площади монастыря шли монашеские дебаты. Это разновидность экзаменов, на которых монахи проверяют друг друга на знание священных текстов.
Экзаменаторы старались задать вопрос покаверзнее. Они наскакивали на сидящих на земле студентов, а заметив ошибку или колебание отвечающих, громко хлопали в ладоши, «пригвождая невежество». Страсти разгорелись нешуточные: монахи чуть не подрались, яростно размахивали руками и хватали друг друга за пурпурные балахоны.
Ночевать мы остановились в гостинице напротив монастыря. До полуночи с улицы доносились монашеские песнопения, завывания труб и рёв ещё какого-то инструмента, по звуку напоминающего электродрель.
На следующий день мы зашли в очередной храм школы Сакья к югу через реку. На стенах храма висели старинные мечи, черепа и рога животных. На тряпочных картинах-тангка скелеты занимались сексом. Вдоль стен стояли куклы, изображающие древних богов. Богомонстры сжимали в руках жезлы из человеческих костей. На алтарях стояли бутыли с алкоголем, чаши с маслом, лежали деньги и кукуруза.
Я уже видел подобное раньше — в Латинской Америке. Там это называлось брухерией — чёрной магией!
За перегородкой, отделяющей внутреннее святилище, сидела статуя многорукого индуистского бога Ганеши. В тибетском варианте вид у него достаточно злобный. Под потолком висели засушенные конечности и внутренние органы — уж не человеческие ли? Жути добавляли скалящиеся маски на стенах и изображения искажённых лиц, изо рта у которых лилась кровь.
Тибетский буддизм называется Ваджраяна или «Алмазная колесница», в отличие от «Малой» и «Большой» колесниц других буддистских учений, распространенных в Азии. По смыслу тибетцам больше бы подошла «Костяная колесница». Алмазов мы так и не увидели, зато костей — сколько угодно.
Оставив в покое тибетских лам, мы направились в сторону границы. Мимо нас проплыла вершина Джомолунгмы. На фоне своих грандиозных соседей по гималайскому общежитию смотрелась красивой, но не такой уж высокой. В этих местах пики ниже 8000 метров в шутку называют холмами. Но уже хочется дальше: в благословенные края, где тепло, где есть деревья и ровные дороги, где варят сладкий чай с молоком и пекут вкусные пироги и где тоже есть свой кусочек Джомолунгмы, в последнее индуистское королевство на земле — в Непал.
Намасте, Непал!
Намасте, Непал! Мы рады приветствовать тебя!
Суровые кочевники в тёплых чубах и меховых шапках, так же как снег и мороз, остались во вчерашнем дне. А сегодня нам навстречу спешили люди в шлёпанцах и футболках или в лёгких разноцветных сари. Непальские пограничники улыбались и жали руки — «Намасте, намасте!» — будто именно нас и ждали. Это непальско-индийское приветствие дословно означает «кланяюсь тебе». Нам кланяются вооружённые люди — невероятно!
После китайского порядка и строгостей было удивительно видеть весёлый приграничный хаос. Сновали торговцы с коробками и тюками. Нетерпеливо рычали выстроившиеся в очередь квадратные грузовики, выпуская удушливые клубы чёрного дыма. На бортах машин были нанесены изображения диковинных птиц, лики индийских богов и священные символы. Кузов одного из грузовиков украшало изображение «Титаника». Над фарами были подрисованы глаза — чтобы машина сама могла видеть дорогу, ночью, например, если водитель задремлет. А под бампером был подвешен детский тапочек — для удачи в пути, и связка перцев чили с лимончиком — от дурного глаза.
Художники-велосипедисты
Левостороннее движение досталось Непалу от англичан. Но возле границы не было значения, по какой стороне ехать — всё равно мы попали в гигантскую беспорядочную пробку. Протискивались на велосипедах, иногда застревая в бурлящем потоке людей и машин.
Примерно через час мы вырвались из затора и могли перевести дух, осмотреть пейзажи. Тщедушные ледяные тибетские ручейки, которые мы пересекали на велосипедах, к Непалу превратились в бурную горную реку. Вдоль реки тянулась асфальтовая нить дороги, рваная как азбука Морзе: тире — покрытый асфальтом участок, а точки — это кочки, появившиеся вместо асфальта. Размытые во время муссонов дороги так и остались в дырах.
Мы катились вниз по наклонной, не крутя педали. Заснеженные пики Гималаев высились за спиной. Вокруг была зелень, тропическая духота и влага. Здесь всё было другим: местные хижины, лица людей, их одежда. Солёный молочный чай сменился на сладкий молочный, и мы часто останавливались в придорожных кафе, радуясь новому вкусу.
Столица Непала Катманду оказалась раем для гурманов. Мы гуляли по Тамелю, знаменитому туристическому гетто, и тратили деньги на сыры из ячьего молока, простоквашу в одноразовых глиняных горшочках, яблочные пироги и жареные пельмени «мо-мо». Наше внимание время от времени пытались привлечь чумазые велорикши, торгующие гашишем. Но мы уже впали в грех чревоугодия, и на прочие грехи времени не оставалось.
По Тамелю разрослись, как грибы, небольшие сувенирные магазинчики. В ассортименте были футболки с надписями «Свободу Тибету!», портреты Далай-ламы, книги о нём же, в том числе собственного сочинения, и диски с голливудским фильмом «Семь лет в Тибете». На идее тибетского сопротивления непальские торговцы делали немалые барыши.
Возле ресторанчика с оригинальным названием «Тибет» мы заметили бывалый, обклеенный скотчем велосипед. Было видно, что его владелец немало поездил. Тут появился и он сам — средних лет улыбчивый мужчина в спортивной куртке. Мы поздоровались и поинтересовались: не знаком ли он с непальским велосипедистом Пушкар Шахом, объехавшим на двух колесах 100 стран? Мы не раз слышали о нем. Непалец удивился: он и есть Пушкар Шах!
Днём раньше мы договорились выступить с рассказом о своем путешествии в Российском центре науки и культуры в Катманду. Теперь мы знали, кого пригласим на своё выступление — Пушкар Шаха.
Выступление в РЦНК прошло успешно: рассказали о нашей экспедиции, показали снимки. Слушатели аплодировали, а журналисты взяли у нас интервью. Видимо, флюиды героического непальского велосипедиста распространились и на нас, поскольку мы тоже стали своего рода знаменитостями. Вместе с Пушкар Шахом нас пригласили открывать веломарафон непальских художников.
Марафон стартовал с площади Дурбар, входящей в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Здесь, среди старинных дворцов и храмов, мы были окружены публикой и журналистами. На шеи нам повесили яркие цветочные гирлянды, а в руки дали картину с изображением подвешенных друг на друга разноцветных чайников.
Мы открыли мероприятие и пожелали велохудожникам ударить искусством по бездорожью и разгильдяйству!
Авангардисты сели на велосипеды и поехали. Пару километров мы проехали с ними, но потом вернулись, чтобы насладиться классикой старого города. Картину с чайниками у нас сразу отобрали. Это ничего, всё равно она не поместилась бы в наши веломешки.
Живая богиня
В центре площади Дурбар находилось старое здание с изысканной деревянной резьбой. Это дворец живой девственной богини Кумари. Возможно, она даже посматривала на нас своими тремя глазами из окна с позолоченной рамой.