Читать интересную книгу Двор Карла IV (сборник) - Бенито Гальдос

– Какое же нам дело до того, завоюют ли ее или разделят? – спросил я не без жестокости по отношению к нашим соседям португальцам. – Лишь бы свергли этого человека…

– Если сегодня завоюют Португалию, потому что это маленькое королевство, то завтра завоюют Испанию, потому что она большое. Я выхожу из себя, когда вижу радость всех этих сеньоров! Они ликуют, видя на своей земле войска Наполеона, и уверяют, что он идет на Португалию, между тем как ясно, что он точит зубы на Испанию.

– Но ведь говорят, что нет греха, которого не совершил бы этот выскочка…

– Видишь ли, милый мой, – спокойно начал Чинитас, поводя пальцем по острию ножниц, – мне всегда смешны эти слухи. Правда, что это человек честолюбивый, заносчивый, думающий только о собственной наживе, но если он достиг того, что его сделали и герцогом, и генералом, и принцем, и министром, то кто же виноват в этом, как не тот, который дал ему все это не по заслугам? Если завтра тебе скажут: «Габриэль, ты будешь тем-то и тем-то, потому что я этого желаю, несмотря на то, что ты необразованный человек», – что ты ответишь? Ты ответишь: «Я согласен».

– Без всякого сомнения!

– И хотя этот человек сделал много дурного, но половина того, что ему приписывают, – клевета. Ты сам видишь, что теперь его бранят даже те, которые прежде хвалили; все чувствуют его падение, ну, и клевещут. А мне сдается, что мы увидим скоро немало серьезных дел… Я говорил и говорю, что произойдет то, чего никто не ожидает, и что те, которые теперь потирают себе руки от удовольствия, быть может, скоро будут плакать горькими слезами. Вот вспомнишь мои слова!

Эти рассуждения, показавшиеся мне основательными, заставили меня призадуматься. Я тут же решил, что этот умный точильщик будет моей правой рукой, когда я достигну звания государственного секретаря, министра, словом, тех высоких ступеней, на которые я поднимусь с помощью сеньоры Амаранты.

– Во всяком случае хорошо бы, если бы поскорей все это началось. Не правда ли? – сказал я.

– Видишь ли, Габриэль, – ответил Чинитас пророческим тоном. – Мне кажется, что наш наследник не представляет из себя ровно ничего выдающегося… Я говорю тебе это с глазу на глаз, потому что если нас услышат, то сейчас же арестуют. При жизни покойной принцессы Астурийской, – царствие ей небесное! – все говорили, что Фердинанд враг французов и Наполеона, потому что Наполеон помогал Годою, а теперь французы для него первые друзья и Наполеон гениальный человек, и все потому, что он принял сторону принца Астурийского. Это не называется быть положительным человеком, Габриэлильо. Мне сдается, что инфант с большим удовольствием сел бы на испанский престол при жизни своего отца. К этому его побуждает и архиепископ Толедский[3], и многие другие каноники, желающие завладеть выгодными местами. Эти высокопоставленные люди очень честолюбивы, толкуя о благе отечества, думают о высоких должностях, – имей это в виду. Я не учился ни читать, ни писать, а у меня есть своя грамматика, по которой я умею распознавать людей не хуже другого ученого. Мы, темные люди, часто ясно видим будущее. Поэтому я и говорю тебе, что скоро мы услышим о серьезных делах… Вот вспомнишь мои слова!

Когда я простился с Чинитасом и пошел, наконец, домой, я припоминал все слышанное мною сегодня. Каждый судил о политических делах и лицах так, как ему это было удобно. Только один Чинитас был беспристрастен. Я лично находил, что превосходно, если великий завоеватель завладеет маленькой, ничтожной, на мой взгляд, Португалией. Мне казалось, что Годоя, конечно, надо свергнуть и ждать вступления на престол наследника. Приближаясь к дому, я решил, что Чинитас будет мне незаменимым помощником и советником в будущем.

X

Все слышанное мною накануне и в этот день глубоко засело в моей памяти. Мне казалось, что я сразу поумнел и что теперь больше, чем когда-либо, достоин внимания сеньоры Амаранты.

Я с таким нетерпением ждал вечера, что не мог ничем спокойно заняться. Мне не удалось в этот день навестить Инезилью. Как только я исполнил все мои домашние обязанности, я отпросился со двора. Я надел свое лучшее платье и долго гляделся в тусклый обломок зеркала, отражавший мое молодое, взволнованное лицо. Мне казалось, что я очень недурен собою, жаль только, что мое платье не сшито у лучшего портного и из тонкого сукна. Но недостатки костюма я постарался сгладить артистической прической. Обдумав все фразы, которые я скажу моей богине, и окончив все приготовления к свиданию, я вышел, наконец, из дому, никому не сказав, куда я отправляюсь.

Придя на улицу Коньисарес, я вошел в дом, куда вчера провожал гостей моей госпожи, и спросил горничную Кармен. Она скоро появилась и, не говоря ни слова, повела меня по каким-то широким и темным коридорам. Наконец, мы вошли в изящно отделанную комнату, где она и велела мне подождать. Пока я стоял здесь, из соседней комнаты до меня долетали смех и разговоры, и там я различал старческий голос дипломата. Сеньора Амаранта не заставила себя долго ждать. Когда я услышал звук отворяемой двери, когда я увидел, как вошла эта красавица и с доброй улыбкой приближалась ко мне, я замер от волнения.

– Ты очень аккуратен, – сказала она мне. – Не желал ли бы ты поступить ко мне в услужение?

– Сеньора, – ответил я, чувствуя, что все приготовленные фразы сразу выскочили из моей головы, – я очень рад был бы служить вам и делать все, что вы прикажете.

– Или я ошибаюсь, – произнесла она, садясь недалеко от меня, – или ты сын благородных родителей и по какой-то случайности занимаешь не соответствующее твоему происхождению положение.

– Мой отец был кадикским рыбаком, – ответил я, внутренне в первый раз в жизни жалея о моем низком происхождении.

– Какая жалость! – воскликнула Амаранта. – Но это, конечно, ничего не значит. Пепа сказала мне, что ты очень добросовестно исполняешь свои обязанности и, главное, что ты сдержан; она передавала мне также, что ты очень способный и обладаешь пылким воображением и что в иной обстановке ты мог бы далеко пойти.

– Моя госпожа слишком добра ко мне, – произнес я, необыкновенно польщенный ее словами.

– Прекрасно, – продолжала она. – Ты понимаешь, что я не могла бы взять тебя к себе в услужение без личной рекомендации. Но мне и самой кажется, что ты создан для иной жизни… думаю, что судьба будет тебе благоприятствовать. Кто знает, кем ты можешь стать со временем?..

– О, да, сеньора, кто знает! – воскликнул я, будучи не в силах удержаться от энтузиазма.

Как я уже сказал, она сидела против меня; ее правая рука играла большим золотым медальоном, висевшим на ее шее, и его бриллианты слепили мне глаза. Я был до такой степени благодарен ей и восхищен ею, что не понимаю, как тут же не упал к ее ногам.

– На первое время я требую от тебя только безусловной преданности. Я привыкла щедро вознаграждать тех, кто мне верно служит, а для тебя сделаю больше, чем для кого-либо, потому что меня трогает твое сиротство, скромность и преданность делу.

– Сеньора, чем я отплачу вам за все благодеяния! – вскричал я в порыве благодарности.

– Твоей преданностью мне и буквальным исполнением того, что я тебе прикажу.

– Я буду верен вам до самой смерти, сеньора!

– Как видишь, я требую немногого. А я могу сделать для тебя, Габриэль, то, что тебе и во сне никогда не снилось. Другие, менее достойные, чем ты, поднялись на недосягаемую высоту. Тебе никогда не приходила в голову мысль, что и ты также можешь подняться очень высоко, благодаря какой-нибудь могущественной руке?

– Да, сеньора. Это не раз приходило мне в голову, и я с ума готов был сойти от этой мысли. Когда я заметил, что вы остановили на мне ваш благосклонный взгляд, то я подумал, что, верно, Господь сжалился надо мною и через вас даст мне все то, чего мне недоставало в жизни.

– Ты недурно думал, – улыбнувшись, сказала Амаранта. – Твоя преданность мне и повиновение доставят тебе то, что ты желаешь. Теперь слушай. Завтра я еду в Эскуриал, и ты должен ехать со мною. Ничего не говори твоей госпоже; я сама берусь переговорить с нею и все уладить. Не говори также никому, что ты со мной разговаривал – понял? Послезавтра ты придешь ко мне домой и вместе с экипажем поедешь в Эскуриал. Там мы пробудем только несколько дней и затем вернемся сюда, чтобы присутствовать на спектакле, который будет дан в этом доме. После этого ты вернешься опять на время к Пепе.

– Как, опять туда! – удивился я.

– Да; ты потом узнаешь, для чего это нужно. Теперь ты можешь идти; жду тебя завтра.

Я обещал быть аккуратным и простился с нею. Она протянула мне руку для поцелуя; прикоснувшись губами к тонкой белой коже, я почувствовал, что меня точно пронзила электрическая искра. Ни ее взгляды, ни ее слова не напоминали мне, что она госпожа, а я слуга; она держала себя так, как будто мы были одного с нею общества.