Мне просто в мире места нет.
Не жалуюсь. Уж так случилось.
Виктор Соснора
«Художник для художников» – говорят о мастере формы, когда она и есть самоценное содержание. Не терпящих суеты «здесь и сейчас» в искусстве немного. Владея ремеслом, они не становятся ремесленниками, виртуозами, искусниками приёма, находя высшее счастье лететь в пространстве художественного языка. Таков Виктор Соснора, чьи «стихи рождаются из преодоления обыденной речи, из находок в самых недрах русского языка» (Д.С. Лихачёв). О нём написал книгу Вячеслав Овсянников.
Говорить о «Прогулках с Соснорой» интересно и трудно. Обаяние имени героя оттеняет автора. Создаётся впечатление, будто нет автора, доминирует «Он» – герой, его завораживающие откровения о тайнах слова и письма, парадоксальные суждения о явлениях в искусстве, о жизни. Овсянников «выносит за скобки» имя Сосноры, давая понять: речь в книге не столько о конкретном человеке, сколько о непостижимой связи «поэзии и правды». Прототип позволяет сентенции, приговоры и вопросы «о литературе вообще» соотнести со временем и местом, с Россией 1990-х. Смутное время: гений парит высоко над «историческим муравейником», человек обречён в муравейнике уживаться, суживаясь.
В живописи важнейшую роль играют цветовые и тональные отношения – касания. В касании предметов возникает пространство. И всегда интересно авторское касание темы – насколько оно ярко, и так же важен отзыв зрителя, читателя, слушателя. Это о проникновении, ведь «интерес» означает нахождение – среди вещей, в самом бытие, в пространстве художественного слова. Эта сфера – к сожалению ли, нет – неощутима слишком многими: «Ведь по-настоящему читают книги – единицы, – говорит герой «Прогулок». – Единицы же учитывать абсурдно». Однако данная книга возникла именно по принципу «верую, потому что абсурдно».
Письмо Овсянникова характерно касаниями – слов, пауз в их необычных сочетаниях. Возникает пространство личности героя романа-монолога. Внешние признаки рисуют Виктора Соснору, однако что это за изображение? Художественный образ всегда условен. Под разным освещением человек, даже без грима, в каждом кадре разный. Не похож – относительно внутреннего видения себя и восприятия окружающих. Кто уверен, что видит себя вне искажений самолюбия или заниженной самооценки? Условность образа определена и спецификой преломления авторской призмы, он может с одинаковым мастерством создать взаимоисключающие картины. «Он» восклицает: «Мерзостный реализм – да! Рабски копировать, вместо того чтобы свободно видеть».
Но вот – открытие, удар, приводящий в чувство свободного художника: «Реальности нет? Всё наоборот. Как раз только реальность и есть. И это самое прекрасное, что существует в мире. Реальность зримая, горящая, осязаемая, звучащая. Только надо её видеть».
Искушённый в создании образов знает: перед объективом ли, кистью – надо позировать, непринуждённость, естественность оборачивается случайностью, бытовой реалией, ничего не говорящей о внутреннем облике героя. Позировать – значит касаться в себе героя, в крайнем случае персонажа, вызвать это состояние. Так в жизни, а в искусстве… изящно принятая поза может заменять самодостаточную форму. До известного времени, конечно. Об этих и других особенностях искусства портрета задумываешься, представляя ситуацию «художник и модель», созданную Овсянниковым. Его мастерство магического свойства: автор растворяется в письме, как воздух, он незаметен, но необходим, он – ток произведения. Это настолько мастерски сделано, что существует опасность принять художественное произведение за «хронику», «протокол» встреч ученика с учителем, добросовестное фиксирование высказываний по случаю обо всём – «от Баха до Фейербаха». Здесь эффект хорошо сыгранной роли: впечатлительные люди переносят качества персонажа на актёра, сотворившего его.
«Прогулки» оказываются лабиринтом: есть ли выход из состояния поиска… совершенства? Овсянников наблюдает за героем, но это и наблюдение себя как художника слова. Удивительно лёгкое чтение – о сложных вещах! – и обаяние личности Сосноры повлияло на некоторых читателей: они восхитились героем, оставив без внимания книгу Овсянникова. Внимательное чтение покажет: роман не менее интересен, чем его герой.
Показывая «Его», Учителя, Овсянников не пускается в объяснения, даёт сцену, ситуацию, кадр, планы, панораму, – вершит пространство героя. Насколько оно органично и безгранично, говорит герой.
Мы испытываем притяжение авторитетов: классики, удачливые, сверхталантливые современники… И «солнце русской поэзии», закатившись, продолжает ослеплять. Что говорить об «атомном реакторе», живом поэте-легенде, посвящённом в тайны языка легендарными Асеевым, Кручёных, Лилей Брик, увидевшим на своём веку двух гениальных поэтов – Маяковского и Соснору… Есть ли силы противостоять его «проникающей радиации»? Вячеслав Овсянников имеет такую силу, он научился верить и определять свои интересы. Ему удалось заметить: большой мастер целен даже в смятении, в нём – искушаемый Фауст и искуситель Мефистофель, но также некий третий – обладающий художественной волей, кто делает картину смятения живой. А живое… несовершенно. Не рассуждение, образ – вот что живёт и по-настоящему воздействует на жизнь.
Книга Овсянникова – о художнике, о противопоставлении жизни как таковой и жизни искусства. «Я интерпретирую реальность, орнаменты на основе реальности», – откровение героя «Прогулок». Орнамент – повторение определённых элементов, последовательность, чередование. Орнамент – конвертация реальности в художественную реальность, перевод объёма в плоскость, события – в знак. Так и Виктор Соснора, опрокинутый в воды книги прогулок, видится условным знаком гения в преломлении толщи затронутых тем.
В «Прогулках с Соснорой» несколько центров, это эксцентрическая книга о субъективности художника, возведённой в абсолют. В ней не раз заходит речь о гениальности, о гении – летящем. Герой предстаёт летящим снарядом со смещённым сердечником, встреченное на пути – строки, штрихи, звуки, неважно их происхождение, авторы с их судьбами – делает траекторию полёта непредсказуемой. Книга независимо от автора, героя, прототипа живёт собственной жизнью.
«ЛГ» сердечно поздравляет замечательного поэта Виктора Соснору с 80-летием и желает юбиляру здоровья, долголетия, воплощения творческих планов и новых открытий!
Валдайская гавань капитана
Валдайская гавань капитана
Литература / Литература / Чтобы помнили
Теги: Борис Романов
К 80-летию со дня рождения писателя Бориса Романова
Имя замечательного человека, капитана дальнего плавания, писателя, горячего патриота России и своей малой родины – дорогой его сердцу Новгородчины – Бориса Степановича Романова не нуждается в особом представлении. Он родился на Валдае 20 апреля 1936 года. Здесь не только духовные, но и земные его корни, тут жили его родители, деды и прадеды, прошли его детство и юность. Валдайское озеро сформировало характер и выбор будущей профессии. «Озеро в моей судьбе означало всё: я научился плавать раньше, чем читать, и грести научился раньше, чем решать арифметические задачи…» – пишет Борис Степанович в своей автобиографической повести «Святое озеро». После окончания Ломоносовского мореходного училища его направляют в Мурманское морское пароходство. Почти 20 лет он отдал служению морю, стал капитаном дальнего плавания. Там же, в Мурманске, Романов начинает заниматься литературным творчеством: в 1965 году выходит сборник его стихов «Солёный огонь». Морскому братству сурового и романтичного Заполярья посвящены книги прозы «Через ярус», «Почта с восточного побережья», «Капитанские повести», «Пане-лоцмане» и др. В 1971 году Борис Романов был принят в Союз писателей СССР. Рекомендовал его Сергей Залыгин, которого он считал своим учителем. В Мурманске Романов создаёт последнюю в стране, 78-ю по счёту писательскую организацию. В 1985-м переезжает в Новгород, чтобы возглавить областную писательскую организацию, и первым делом решает вопрос о выделении ей нового помещения.
В 1989 году по инициативе Романова и при его активном участии была создана газета Новгородской писательской организации «Вече». На её страницах по-настоящему расцвёл публицистический талант Дмитрия Балашова. После смерти Бориса Степановича газета больше не выходила. Как пишет Ольга Николаевна Балашова в статье «Романов и Балашов»: «Романов для Балашова был и товарищем, и первым защитником… Чего это стоило Борису Степановичу, можно только догадываться. Дмитрий Михайлович понимал это и был благодарен Романову за отеческую заботу. Бориса Степановича не стало. Для Балашова это была большая потеря. Я иногда думаю, если бы он был жив, то был бы жив и Дмитрий Михайлович. Не стало ангела-хранителя».