— И скажи почему! Это как раз самое главное, — напомнила миссис Форрестер.
— Потому, — капитан оторвался от своих размышлений, — потому, что если мечтать — я имею в виду мечтать по-настоящему, — то мечты сами по себе становятся как бы реальностью. Да весь наш великий Запад вырос из таких мечтаний, из мечтаний фермеров, изыскателей, строителей. Железные дороги, пролегшие через горы, виделись нам всем так же ясно, как мне — мой дом в Суит-Уотере. Будущим поколениям все, что нами достигнуто, покажется обычной повседневностью, а для нас… — Капитан не закончил, только тяжело и протяжно вздохнул. В этом вздохе прозвучала какая-то угроза, гордый вызов и в то же время затаенная тоска — нечто подобное часто слышится в голосах старых индейцев.
Миссис Огден выслушала этот рассказ с искренним сочувствием, и Нил проникся к ней еще большей симпатией. Даже занятая сама собой Констанс, и та, по-видимому, соблаговолила уделить внимание истории капитана. После десерта все встали из-за стола и перешли в гостиную к карточному столику: капитан по-прежнему прекрасно играл в вист. Вынув коробку с лучшими своими сигаретами, он остановился перед миссис Огден:
— Как вы переносите дым, миссис Огден, можно нам курить?
Когда та заверила его, что дым ей нисколько не мешает, капитан подошел к Констанс, беседовавшей с Элингером, и тем же почтительно-галантным тоном задал тот же вопрос:
— Как вы переносите дым, Констанс, можно нам курить?
Наверно, будь в комнате еще несколько женщин, он задал бы свой вопрос каждой и в тех же словах. Его не смущало, что он повторяет одно и то же. Раз его слова точно выражают то, что он хотел сказать, не было причин подбирать другие.
Миссис Форрестер и мистеру Огдену предстояло играть против миссис Огден и капитана.
— Констанс! — позвала миссис Форрестер, усаживаясь за карточный стол, — может быть, вы сыграете с Нилом? Я слышала, он хороший игрок.
Мисс Огден вздернула свой короткий нос, линии, шедшие к углам губ, стали более резкими, и лицо сразу приняло обиженное выражение. Нил ясно видел, что не нравится ей, но не собирался покорно сдаваться.
— Мисс Огден, — сказал он, неторопливо тасуя карты и не садясь за стол, — мы с дядюшкой привыкли играть вместе. Наверно, и вы уже сыгрались с мистером Элингером? Может быть, нам так и распределить свои силы?
Быстро и подозрительно взглянув на него из-под светлых ресниц, Констанс уселась в кресло, даже не удостоив Нила ответом.
Фрэнк Элингер вернулся из столовой, где угощался французским коньяком капитана, и сел в свободное кресло напротив мисс Огден.
— Ага, Конни, мы, кажется, играем вместе? Ну что ж, прекрасно! — воскликнул он, снимая колоду, подвинутую Нилом.
Была уже почти полночь, когда Черный Том распахнул двери и объявил, что подан пунш и гоголь-моголь.
Игравшие перешли в столовую, где посреди стола дымилась чаша с пуншем.
— Констанс, вы поете? — спросил капитан Форрестер. — Люблю попивать пунш под старые песни.
— Очень сожалею, мистер Форрестер, но у меня совершенно нет голоса.
Нил заметил, что, обращаясь к капитану, Констанс старается говорить громче, хотя тот прекрасно слышал. Нил поспешил вмешаться.
— Если вы хорошенько попросите дядю, сэр, он для нас споет.
Судья Помрой пригладил серебряные усы, прокашлялся и запел старую шотландскую балладу. Остальные подхватили, но не успели допеть до конца, так как с моста донеслось гулкое громыханье. Все рассмеялись и бросились к окнам. Оказалось, что подали похоронный экипаж, нанятый судьей, он въезжал на холм, поблескивая единственным фонарем, второй почему-то не горел.
Миссис Форрестер послала Тома вынести кучеру стаканчик вина.
Когда судья с племянником надевали в холле пальто, она подошла к Нилу и вкрадчиво прошептала:
— Ты помнишь, что должен прийти сюда завтра после двух? Я задумала небольшую прогулку и рассчитываю, что ты возьмешь Констанс на себя.
Нил закусил губу и заглянул в смеющиеся, но непреклонные глаза миссис Форрестер.
— Только ради вас, так и знайте! — отрезал он.
— Понятно! Ради меня. Так и запомним.
Дядюшка с Нилом, покачиваясь на рессорах наемного экипажа, укатили. Огдены удалились наверх в отведенные им комнаты. Миссис Форрестер поспешила к капитану — помочь ему высвободиться из парадного сюртука, убрать сюртук в шкаф и взбить повыше подушки. После своего падения с лошади капитан спал на узкой железной кровати в алькове, где прежде у миссис Форрестер была туалетная комната. Раздеваясь, капитан пыхтел и отдувался, как будто сильно устал за день. Он принялся было неуклюже расстегивать запонки, остановился, подул на пальцы и снова взялся за дело. Миссис Форрестер пришла ему на помощь и быстро расстегнула все застежки. Капитан не стал благодарить жену, но с облегчением отдался ее заботам.
Когда железная кровать заскрипела под тяжестью капитана, миссис Форрестер окликнула его из спальни:
— Мистер Форрестер! Спокойной ночи! — и задернула плотные портьеры, отделявшие альков.
Она сняла кольца и серьги и начала расстегивать черное бархатное платье, но замерла, услышав, что где-то звякнул стакан. Снова застегнув на плече платье, она вышла в столовую, освещенную лишь огнем камина, горевшего в соседней гостиной. У буфета стоял Фрэнк Элингер и наливал себе бокал, намереваясь выпить на ночь. Старый французский коньяк у Форрестеров был крепок, как сердечные капли.
— Осторожно, — тихо предупредила миссис Форрестер, подходя к Элингеру. — Чутье меня не обманывает, на лестнице кто-то есть! Видишь, дверь приоткрыта? О, в наши дни у котяток цепкие коготки! Налей и мне капельку. Спасибо. Я выпью у камина.
Элингер последовал за ней в гостиную. Миссис Форрестер остановилась у самой решетки и в слабом свете голубых огоньков, вспыхивающих на углях, которые подбросили, чтобы камин не потух, всмотрелась в своего собеседника.
— Ты уже и так слишком много выпил, Фрэнк! — сказала она, глядя на его раскрасневшееся властное лицо.
— Ну, не так уж много. И мне это нужно: ведь сегодня такая ночь, — со значением ответил Элингер.
Миссис Форрестер нервно поправила выбившийся локон.
— Уже не ночь, а утро. Ложись и спи, пока не выспишься. Но будь осторожен. Я точно слышала — кто-то крался по лестнице в одних чулках. Спокойной ночи, — она положила руку на его рукав, белые пальцы прильнули к черному сукну, как кусочки бумаги к намагниченному железу. И хотя прикосновение было едва ощутимым, оно обожгло Элингера, пронзило каждую клеточку его существа. Он глубоко вздохнул, так что широкая грудь поднялась, и посмотрел на миссис Форрестер с высоты своего роста. Она опустила глаза.