Читать интересную книгу Торжество возвышенного - Admin

Я расплакалась, а он сказал:

— Сейчас мы должны быть благодарны. Давайте подумаем о будущем.

Я проговорила сдавленным голосом:

— Единственный мой сынок… Господь послал тебе испытание, отобрав жену и сына… Да и мы тебя не пожалели…

— Что было, то прошло…

С отцом он почти и словом не обмолвился. Как в былые времена нас собрала зала старого дома. Аббас заговорил:

— Прошу вас, не возвращайтесь к воспоминаниям прошлого.

Помолчал, потом добавил:

— Я тут думал кое о чем… Не хочет ли отец вернуться на прежнюю работу в театр?

Карам сказал:

— Нет, конечно. Черт их побери.

— Я хочу сделать из дома лавку, мы можем продать часть мебели и установить в доме жаровню. Торговать легко и прибыльно… Что вы об этом думаете?

Я сказала с благодарностью:

— Как скажешь, так и будет, сынок. Я молю Господа скоро о тебе услышать.

— Да поможет Господь. Я чувствую, что близок к успеху.

Я просила Бога помочь ему, пока однажды он не сказал нам, переводя взгляд с одного на другого:

— Вы должны поддерживать друг друга. Я не хочу слышать ничего плохого.

Я не сдержалась:

— Я все время мечтала жить с тобой!

— Если Всевышний пошлет мне успех, все изменится…

Карам холодно спросил:

— Ты не хочешь забрать ее к себе?

Аббас вспылил:

— Я требую, чтобы вы помогали друг другу! И сделаю все, что смогу, чтобы обеспечить вам достойную жизнь, но я требую от вас взаимной поддержки.

Какая поддержка?! Он ничего не знает. Слишком наивен, чтобы проникнуть в тайны изболевшегося сердца. Откуда ему знать о том, как жил его отец, ведь он не был в его шкуре, лишь постоянно видел его хмурым. Он поступает так, как подсказывает его любящее сердце, но неужели ему не понять, что он запирает двух врагов в одной клетке? Из одной тюрьмы в другую. От презрения к ненависти. У меня нет никакой надежды, сынок, только на твой успех, только чтобы ты вытащил меня из этой ненавистной камеры.

* * *

Я украдкой бросаю на него взгляд, он работает. Продает арахис, семечки, кукурузные хлопья, горох и бросает мелочь в наполовину выдвинутый ящик. И это после долгой привычки к несчетным криминальным прибылям! Не сомневаюсь, он мечтает о смертоносном наркотике, от которого против его желания излечила тюрьма. Если бы Аббас не поставил ему условие делить заработанное между нами, мы снова впали бы в нищету. Постоянно угрюмый, скорбную маску снимает только при покупателях. Он выглядит старше своего возраста лет на десять. Значит, я тоже постарела. Горькие тюремные дни… А ночь облавы, когда полицейские не переставали хлестать меня по лицу… Ах… подонки… Никто нас не навещал. Аль-Хиляли такая же мразь, как и Тарик Рамадан. Их продержали ночь в отделении, затем отпустили. А виновными оказались одни мы. Даже соседи говорят, что только несчастные держат ответ по закону. Они выражают нам соболезнования, злорадствуя над нашим горем. Но все же общаются с нами. Нет у меня иной надежды, сынок, кроме как на твой успех. Время идет, а мы не обменялись и словом. Злость жжет меня сильнее, чем раскаленная печь. Как же я несчастна, когда убираю ненавистный дом или готовлю еду. И досталась же мне такая судьба… Я была красавицей, образец нравственности и хорошего воспитания. Судьба… судьба… Кто мне объяснит, что скрывается за этим словом? Но Господь — с терпеливыми. Судьба вынесет свой приговор твоими устами, Аббас. Я не забуду, как ты пришел к нам вечером в день поминовения святого аль-Шаарани, не забуду твои слова, которые принесли мне облегчение и открыли врата небесные:

— Мою пьесу наконец-то приняли…

Драгоценным жемчугом из моей груди вырвался смех. Сердце так не пело с молодости. Даже у отца лицо просветлело. Его заслуги здесь нет… Не знаю… но я возненавидела его так же, как он ненавидит меня. Прекрасно… Сын становится драматургом не в моих фантазиях, как я себе намечтала. Я всегда считала его идеализм дерзостью, но добро торжествует. С таких как ты, оно стремительным потоком смывает налет подлости.

* * *

В этот год я любила осень, потому что день за днем она приближала вечер премьеры. Откуда приходят эти тучи, что закрывают свет? Разве не достаточно мне тех, что затмили мое сердце? До меня доносится голос мужа:

— Смотри.

Я увидела Тарика Рамадана, надвигающегося как самая ужасная из всех катастроф. Я спросила:

— Поздравить пришел или порадоваться чужому несчастью?

Он встал напротив нас, поздоровавшись в пустоту.

— Первый визит старых знакомых.

Я не замечала его расшаркиваний до тех пор, пока он не сказал:

— У меня плохие новости.

Я ответила грубо:

— Что нам плохие новости?

— А если это касается досточтимого Аббаса Юнеса?!

У меня внутри похолодело. Я держалась, как могла. С гордостью я произнесла:

— Его пьесу уже утвердили…

— Это злая шутка. Что вы знаете о самой пьесе?

Коротко сообщив нам то, с чем пришел, он закончил словами:

— Всё… всё…

У меня закружилась голова. Я спросила, стараясь выглядеть хладнокровной:

— Что ты имеешь в виду, враг Аббаса?

— Когда посмотрите спектакль — поймете.

— Тебя злость ослепила.

— Но преступление…

— Ты сам преступник!

— Убийцу Тахии нужно арестовать!

— По тебе самому тюрьма плачет. Проваливай отсюда!

Он усмехнулся и сказал:

— А еще говорят, что тюрьма — исправительно-воспитательное учреждение.

Я загребла горсть гороха и швырнула в него. Он с усмешкой попятился и вышел.

Что Аббас написал? Что он сделал? Мой сын не может убить или предать. По крайней мере, он не может предать свою мать. Он — ангел.

Мы с мужем переглянулись. Необходимо преодолеть мое вечное одиночество. Я сказала:

— Он лжет.

— Зачем ему лгать?

— Он все еще ненавидит моего сына.

— Но есть пьеса.

— Сходи к Аббасу…

— Рано или поздно я увижу его…

— Но ты ничего не предпринимаешь!

— Куда спешить?

Я чуть не задохнулась от гнева… Он, как и Тарик, не любит Аббаса. Я закричала:

— Он должен знать, что плетут у него за спиной!

— А если он признается?

— Ты найдешь объяснение всему!

— А вот не знаю!

— Настоящий убийца не разоблачит сам себя…

— Вот не знаю!

— Поторопись!

— Я, конечно, схожу…

— Иначе я пойду сама.

— У тебя нет приличной одежды.

— Тогда иди ты.

— Мерзавец лжет!

— Ты должен услышать своими ушами!

Но он пошел на попятную:

— Аббас презирал нашу жизнь… Он был идеалистом, можно подумать, что он подкидыш… Но он от нас не отрекается. И потом, зачем ему убивать Тахию?

— Ты меня спрашиваешь?

— Я размышляю.

— Ты поверил словам этого мерзавца?

— Ты тоже ему веришь.

— Мы должны его выслушать.

— На самом деле, я не верю.

— Ты бредишь…

— Проклятье!

— Будь проклят тот день, когда я связалась с тобой!

— И когда я с тобой связался…

Я запричитала:

— Я была красавица… Мне просто не повезло.

— Твой отец был почтальоном, а мой — чиновником в муниципалитете аль-Шамшарги.

— Значит, он был прислужником.

— Я из семьи…

— А твоя мать?

— Такая же, как и ты…

— Ты не хочешь идти… Только болтаешь…

— Я пойду… когда сам захочу…

Потом он сменил тон:

— В полдень скорее застану его дома…

Скрепя сердце, я промолчала. Сомнение разъедает меня изнутри. Как говорят о достойнейших из людей? Роза, проросшая из навозной кучи? В стране воров и обворованных? Он купил мне отрез ткани на выходное платье. Я так ничего и не скроила из него. Немедленно раскрою и сошью что-нибудь. Он, сукин сын, издевается над моим происхождением. Вот Аббас не может предать свою мать. Я ненавижу все, кроме моей любви. Любовь сильнее самого зла…

* * *

Светлый дом в аль-Тамбакшия. Солнце скрывается только зимой и на ночь. Халима — красавица из красавиц. Мой отец возвращается с гостинцами. Мать говорит ему:

— Пусть продолжает… Образование дает шанс изменить жизнь… Если бы у меня была такая возможность…

Наш добрый родственник, дядюшка Ахмед Бургуль, говорит:

— Девочка осталась сиротой. Трудно продолжать образование…

Мать спрашивает его:

— А что же делать, дядя Ахмед?

— У нее есть аттестат… Она сообразительна… Ей нужно работать… У нас в театре сейчас нет билетерши.

Мать спрашивает меня:

— Ты справишься с такой работой?

Я отвечаю с тревогой:

— Если чего-то не знаю, научусь на месте.

Дядюшка Ахмед говорит:

— Аль-Шамшарги — приятель аль-Хиляли-бея. Попроси у него помощи, а я нажму на него со своей стороны.

Мир открывается для меня в новом свете. Я впервые попадаю в театр. Роскошное место с особенным, волнующим запахом. Дядюшка Ахмед жалок, он играет здесь неприметную роль. Меня зовут к директору на собеседование. Робкими шагами я захожу в святая святых — его огромный кабинет. На мне простое белое платье и старые туфли… Статная фигура, все подмечающие глаза и приводящий в замешательство взгляд — под сильное влияние этого красивого человека легко попасть. Он оценивающе посмотрел на меня — я чуть сквозь землю не провалилась. Протянул мне лист бумаги, чтобы проверить, как быстро я записываю цифры.