Филиппов Леонид
Что-то вроде любви
Леонид Филиппов
ЧТО-ТО ВРОДЕ ЛЮБВИ
Критическая статья по Пелевину
- Ты опять все подменяешь,
отвечал Затворник. - Это
только поиски свободы.
В.Пелевин "Затворник и Шестипалый"
ВВЕДЕНИЕ
Пытаясь написать нечто цельное о творчестве Виктора Пелевина, я столкнулся с непреодолимым противоречием. Есть Пелевин-писатель с его книгами, - сам по себе. И есть реакция социума на эти явления - очень разная: от одного полюса до другого; но - во всех случаях - с эмоциями. И реакция эта - тоже сама по себе. Порой эти две области настолько мало соотносимы, что совместить их в одном пространстве попросту немыслимо: Так получились две почти независимые части. В первой - разговор по большей части о творчестве. При этом я (вообще говоря, не имея на то никаких прав) позволил себе прибегнуть к помощи одного из величайших специалистов по этой части - Андрея Синявского - использовав его "Прогулки с Пушкиным" как основной мотив. Тема же части второй - не только и не даже столько сам писатель, сколько поднятые им волны. Ибо на сегодня это веселое имя - Пелевин - едва ли не лакмусовая бумажка при определении реакции того или иного комментатора литературного процесса. Так что тем, кто интересуется прежде всего отношениями советую обратиться сразу туда. у а любящим пелевинскую прозу как таковую, надеюсь, интересно будет заглянуть и в начало.
Gaudeamus:
----------------------
Публиковалось в журнале "Звезда" 5/99
1. ПОЛЕТЫ С ЗАТВОРИКОМ
Вариации на заданную тему
Он не знает запретов и готов ради пикантности покуситься на небеса. Абрам Терц
При несомненном ажиотаже вокруг имени Пелевина - как за , так и против нам как-то затруднительно выразить, в чем именно его выделенность и почему именно ему, Пелевину, досталось в последние годы столько восторгов и ругани. Помимо авторитета солидной премии и явной популярности, за которой его личность несколько расплывается, - трудность заключается в его абсолютной доступности и непроницаемости одновременно. Провозглашаемые им истины не содержат, кажется, ничего такого особенно незнакомого. Позволительно спросить, усомниться (и ох как многие усомнились): да так ли уж талантлив ваш Пелевин и чем, в самом деле, он привлекает внимание за вычетом десяткадругого ладно скроенных новелл, про которые и сказать-то нечего, кроме того, что они крепко сшиты? Кто же читатель Пелевина? Да едва ли не первый встречный из скольконибудь читающих вообще. "у как же, читал, знаю, дело известное". А уж среди "учащейся молодежи" - и подавно. Модно даже - это при том, что общая озабоченность чтением литературы за последние годы никак не возросла. Куда там! А вот Пелевин - это просто, это - дело известное.
Что же имеется в том, настоящем Пелевине такое, что располагает к всеобщему панибратству, к упрощению до лубочной, площадной "понятности"? Легкость - да. Во всяком случае - чисто внешняя. О корнях этого свойства и поговорим. Итак, первое. Он ни в грош не ставит так называемое искусство и демонстративно нарушает все и всяческие правила, отдавая предпочтение сиюминутному настроению, порой - шуточно-балаганному, порой философски-рассудочному. о в любом варианте - никаких "высоких целей". "Плоды веселого досуга не для бессмертья рождены". Это и от скромности, конечно, - в начале. о главное все же - всегда и в любых проявлениях этого писателя - абсолютная неспособность хоть в чем-то быть зависимым, несвободным. Связанным. Отсюда и поза - "ленивое положенье". Какие, дескать претензии - никто на глубину и не претендовал. Ах, вы там что-то такое находите? у так эти проблемы вам и решать. А мы расставаться с репутацией ленивого шутника не намерены - себе же дороже: отвечай потом за каждое слово - вот еще. Отсюда и уход от "тщательности" - во всем: и в языке, и в сюжетах. А то, что периодически (то часто, а то совсем редко) встречаешь, читая Пелевина, отточенные и завершенные фразы, фрагменты и целые новеллы так это от лукавого, каковой и водил пером писателя, воспользовавшись его леностью и расслабленным положеньем. е вносить же ляпы специально, это было бы не просто нелепо, это бы связало точно так же, как и тщательная редактура изначально несерьезного текста. Лень-с... Будем делать вид, что бездельничаем; способ проверенный, да и многое позволяет. Так сказать, жить играючи. А если на этом фоне кого-то вдруг поразит обилие мыслей (Пелевинмыслитель! Можно ли ожидать? Ха.), так этот кто-то, видать - редкое исключение среди читателей. Ибо тут уж одно из двух: или вы читаете по форме - и тогда вас непременно начнет раздражать и самая эта форма, и многие мелочи вокруг нее. Или же - форма вас не смущает никаким образом (скорее уж напротив) - и тогда наличие глубины удивить не должно. Да и есть уже читатели, с самого начала приученные к тому, что Пелевин - философ. Их предупредили. Опять же - лауреат и все такое. Они-то, конечно, удивятся на господ критиков, не приметивших очевидных глубин. Естественно, подобный стиль общения с миром не мог обойтись без басенно-анекдотического оформления. Да и не станешь же в самом деле напрямую говорить о таких вещах, как смерть и любовь! Кто подобное нынче читать станет - экая тоска. Да и вспахано там всё до дюйма - в прошлые века еще. А при анекдоте молодой прозаик - в наше время эстрадности и короткоживущих форм - вроде как и при деле, в струе, так сказать. Зверюшки, насекомые - всё как-то вроде и не всерьез, ни к чему особенно не обязывает: Басня - она басня и есть: скользя по поверхности, касаться самых глубинных тем. Сквозь смех - часто до слез - проговориться о чем-то весьма несмешном. (а игре слов, например - вроде вот такого: ":Завтра улечу / В солнечное лето, / Будду делать все что захочу") Так, что читатели (слушатели, зрители) только рот разинут от восторга: ах, почему я не стрекоза! Ах, почему я не Пелевин! На виртуальных крылышках цыпленка впорхнул Пелевин в большую литературу и произвел переполох. При этом - в игривом стиле - он описал свой собственный опыт, свои похождения как в мире социума, так и вне его. И здесь то же - в наше странное время всерьез такое не напишешь - засмеют!
* * *
Как у юного Пушкина едва ли не все темы замыкаются на эрос, а у зрелого - на вольность (поэзия - любовь - свобода - покой и воля), так у Пелевина - первооснова - освобождение, уход от связанности. Освобождение от социума ("Затворник и Шестипалый", "Омон Ра", "Чапаев и Пустота"...), от правил игры ("Принц Госплана", "Миттельшпитль"), от внешней своей оболочки вместе с ролью ("Жизнь и приключения сарая омер XII","Проблема верволка в средней полосе", "Жизнь насекомых"), и, наконец, от предметности любви ("ика") и самой жизни ("Вести из епала", "Желтая стрела", снова "Чапаев и Пустота":) И даже к любви - к истинной любви - через освобождение. (Вот почти девиз - слова Бродского: "Как хорошо, что ты никем не связан:")
Смерть и вообще - как у Пушкина - всюду: то самое "упоение: бездны мрачной на краю". Вот здесь - здесь у них просто совпадение. а этой границе, на краю и есть чувство свободы, читай - покоя и воли.
Свобода - и у Пушкина, и у Пелевина - часто синоним и символ сразу множества понятий.
("И он, видать,
здесь ждал того, чего нельзя не ждать
от жизни: воли. Эту благодать,
волнам доступную, бог русских нив
сокрыл от нас, всем прочим осенив,
зане - ревнив."
Иосиф Бродский "Перед памятником Пушкину в Одессе")
Но пушкинская вольность (пусть даже и "смиренная вольность детей") - не то, что свобода , скажем, у Киплинга. И тем более - у Пелевина (и, если уж на то пошло, - у Бродского). Однако и общее - налицо. Жить так, чтобы быть свободным от страха перед судьбой - значит быть свободным и по Пушкину, и по Пелевину. у, у Пелевина чуть иначе - свободным от страха вообще - не только перед судьбой (точнее, извините, кармой). И не только от страха - от всего:
А чтобы избавиться от чего-то, сперва все же следует с этим как-то разобраться. Отсюда и постоянное возвращение к теме судьбы. (Эта тема вслед - и вперехлест - пушкинской - у Лермонтова. В Печорине - особенно.)
Про многие вещи Пелевина трудно даже сказать: зачем они? и о чем? настолько они ни о чем и ни к чему, кроме как к плавности интриги, но только не сюжета, а - кармы этой пресловутой. Автору вроде как и неудобно: о таких заезженных вещах - и в произведении искусства. Он как-то все подсмеивается, и мнется и - остается при своем интересе. Круги литературы и всех этих "восточных" учений на сегодня ведь не совпадают. Так, пошутить разве что.
А в шутку - о, в шутку многое дозволено сказать. И, подобно тому, как Пушкин вытащил из идеи пародии на Шекспира - целого "Графа улина", Пелевин, говоря буквально словами Синявского, "рекомендует анекдот на пост философии, в универсальное орудие мысли и видения". В обоих случаях, при этом, высмеивается всё. ичего святого!
Пелевин не развивает и не продолжает, а дразнит традицию, то и дело оступаясь в пародию. Он идет не вперед, а вбок. А что еще прикажете делать на фоне тотальной девальвации всех возможных столбовых направлений? Ведь от этого ихнего "великого" до по-настоящему смешного уже и шага-то делать не надо - достаточно чуть сменить ракурс. у, и обладать от природы легким и веселым умом. Пушкинского склада. Форма-то начала распадаться давно. о лавинообразный обвал (словами Бориса Парамонова - конец формы) виден всё же именно сейчас. Пусть не в первый раз в истории. о эпоха диктует: сегодня это так. И кроме анекдота исчезновению формы противопоставить в самом деле нечего. Один лишь он способен в этой среде распада оставаться благородным, внести в опостылевшую и ставшую самопародией историю соль.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)