Егор Лосев Война никогда не кончается
Аннотация:
Простите за различные ошибки, уехал из России в 14 лет, с тех пор подзабыл русский язык. Песни использованные в тексте, принадлежат А. Розенбауму и неизвестным авторам.
Глава первая
Со мною вместе поднимались по тревоге,В жару и в ливень шагали в патрули,В Южном Ливане нет теперь такой дороги,Где б не прошли мои товарищи-дружки.
Дружки это мы: Леха, Зорик, Мишаня, Габассо и я. Все мы, кроме Габассо, конечно, родились на просторах несуществующей ныне, огромной и могучей страны. Всех нас родители увезли в Израиль, когда эта страна начала трещать по швам, в начале девяностых. Габассо был не в счет, хотя потом и у него обнаружились русские корни.
Познакомились мы еще в "тиронуте", то есть на курсе молодого бойца. Тогда нам впервые доверили чистку оружия, Габассо сидел рядом со мной на плацу, мы благоговейно разобрали выданные нам два дня назад М16, разложив части затвора на чистых тряпках и неумело наводили блеск на все это хозяйство. Мимо пробегал крепкого телосложения блондин; около Габассо он споткнулся и заехал ногой по тряпке, разбросав все детали. Это и оказался Леха. Почему он споткнулся именно рядом с нами, навсегда осталось тайной. Минут десять мы втроем ползали по пыльным плитам плаца, собрали почти все, но "пин-шабат" так и не нашли. "Пин-шабат" это маленький штырек, в сантиметр длиной, который фиксирует боек в механизме затвора М16. Называется он так, потому что тот кто, теряет его, остается на базе в шабат, (суббота, ивр.) то есть в тот уикенд, когда всю роту отпускают в увольнительную. Тут я вспомнил, что по совету одноклассника, купил этот чертов штырек в "Рикошете", а когда получил "собачий жетон", сразу приклеил его к медальону и зашил все это в кусок маскировочной сетки. Тогда оказалось, что ни у одного из нас нет ножа, чтобы извлечь злополучный "пин". К нам уже направлялся сержант, когда наблюдавший за этой возней Зорик извлек "Эндуру" и спас положение. Нож поразил всех, даже у сержанта округлились глаза при виде лезвия непривычной, хищной формы, с дыркой, для открывания одной рукой.
Мишаня подружился с нашей компанией позже, когда на марш-броске сержант приказал положить его на носилки, которые мы четверо волокли пару километров, а Мишаня лежал и травил анекдоты, не боясь прикусить язык от тряски.
Потом мы принимали присягу. Две недели подряд лил дождь, и только в день церемонии тучи разошлись. В предгорьях стояла температура под ноль, но оказалось, что нельзя присягать в куртке. На наш вопрос сержант только рявкнул: "Не присягают в куртке и все!!!". Можно подумать, в ней присяга потеряла бы силу. Не знаю как другие, а я натянул две пары кальсон, штаны, две футболки, свитер, гимнастерку и еще один свитер. Мы стояли в колеблющемся свете факелов и произносили слова присяги. Из-за дождей, у меня, начался насморк, поэтому вместо: "Ани нишба!" (я присягаю, ивр.) у меня выходило: "Ани нишма!" (я слышу, ивр.).
После этого, мы все попали в учебку.
Габассо, вообще, прижился в нашей компании чудом; в Израиль он приехал с родителями из Аргентины, но корни у него, каким-то образом, оказались русские. Сначала мы ничего не заподозрили, когда он заговорил с нами, смешно коверкая слова. B Израиле любой марокканец или эфиоп может вымучить, ломая язык, пару слов на русском, типа "билиядь", или послать "кебене мат". Однако Габассо так лихо строил фразы и предложения, что мы поняли: здесь что-то не так, не в Патрисе Лумумбе же он выучил язык, стали расспрашивать и просто упали от удивления. Оказалось, что русский он знает от прадеда, русского офицера (еврея!), воевавшего еще в первую империалистическую под командованием самого Брусилова и получившего из его рук офицерского Георгия за участие в прорыве, а после революции бежавшего в Южную Америку. Услышав имя Брусилова посреди холмов Самарии, в тренировочном лагере, мы слегка прибалдели, но почувствовали симпатию, которая перешла в уважение, когда после наступления субботы Габассо, с отвращением глянув на местных, коренных израильтян, распивавших заменявший вино виноградный сок и оравших песни, позвал нас в палатку, чисто по-русски щелкнув пальцем по горлу. B палатке Габассо порылся в своем "чимидане" (необъятный солдатский баул с лямками) и выудил двухлитровую пластмассовую бутыль из-под спрайта. B бутыли оказалась текила! Через полчаса мы разлеглись на склоне оврага перед колючкой, огораживающей базу. Два литра текилы плескались в солдатских желудках раскручивая и встряхивая полную звезд простыню неба над нашими головами. Лысые, каменистые холмы превратились в цветущий сад, вопли шакалов в классическую музыку, а наши чувства к Габассо - в обожание. Крики сержантов, муштра, скорпионы, песок в спальниках и несъедобная жратва остались где-то далеко, вокруг был только кайф... Как оказалось, в запасе имелись еще две бутылки, поднимавшие наш боевой дух до небес в течение следующих трех недель, а потом была увольнительная. С этого события совместные пьянки по субботам стали традицией и продолжались до самого окончания учебки, прекратившись только в Южном Ливане, где такая пьянка вполне могла стоить жизни.
После той бутылки текилы мы стали не разлей вода, а Габассо очень быстро начал свободно болтать по-русски. Мишаня который тогда был упитанным увальнем, еще не контуженным, но уже довольно резким, пару раз заступался за аргентинца, когда местные прикалывались над его акцентом. В результате Мишаня провел неделю на губе, разбив кому-то морду, но над патологически добрым Габассо больше никто не смеялся. Все побаивались патологически злого Мишу.
Закончив учебку, мы получили долгожданные коричневые береты пехотной бригады Голани, пробежав для этого марш-бросок длинной примерно в полстраны. Последние 15 километров мы перли на носилках Мишаню, который споткнулся и угодил коленом в валун.
По окончании учебки наш батальон "вперед и с песней" отправился в Южный Ливан, и мы два долгих года с перерывами торчали на укрепленных пунктах, ходили на операции и в засады.
Как сейчас помню, первый выезд в зону безопасности. Весь вечер роту тренировали на полигоне у самой границы, на различные ситуации: обстрел колонны, подрыв колонны, экстренная остановка. Наконец наступила ночь, мы расселись по "сафари". Сержант, фломастером вывел каждому на тыльной стороне ладони "смертные номера". Теперь, если кто-то из нас будет в шоке или ранен и не сможет ответить, всегда можно узнать его номер. Прозвучала очередная команда рассчитаться по номерам. Вскоре машины двинулись. Колонна ползла по извилистым ливанским дорогам проваливаясь в "вади", огибая холмы. Длинная вереница машин. Грузовик с провизией, "сафарри" с солдатами, грузовик с запчастями, наливник с соляркой, за ним еще один грузовик с пехотой, джип комбата, грузовик технарей, с подъемным краном, бронированная скорая с врачом и санитарами, джип командира роты, джип "радио-электронной войны".
По ту сторону бойницы лежала в темноте чужая, враждебная страна. Каждую секунду ночь могла расцвести разрывами и трассерами. Сердце прыгало от возбуждения, пальцы вцепились в цевье М16. Где-то впереди раздавался лязг гусениц: это танки идущие перед колонной, как растопыренные пальцы руки, нащупывали дорогу. Ехать предстояло не далеко, меньше часа, страх все время маячил за спиной, обнимая за плечи. Напряжение просачивалось в тесную бронированную коробку грузовика и покалывало кожу тысячью иголок.
Наконец колонна въехала в муцав, (укрепленный пункт, ивр.) Вокруг стоял плотный туман. Мы быстро вылезли и побежали в укрытие. На встречу неслись и запрыгивали в машины те, кто должен был отправляться домой. Все делалось максимально быстро, ведь в этот момент десятки солдат толпились на открытом пространстве: идеальный момент, для минометного обстрела.
Когда впервые вваливаешься в бункер, испытываешь шок. Тусклый свет, железные распорки вдоль стен, напоминающие фильмы про подводные лодки, трехъярусные нары и запах, который кувалдой бьет нос. Запах немытых тел, пота, грязного белья, солярки, смешанный с запахом оружейной смазки. Всему этому предстояло стать нашим домом на следующие четыре месяца.
Фотография с http://www.fresh.co.il/vBulletin/showthread.php?t=140822
Потянулись бесконечные караулы и наряды. Неделями не происходило ровным счетом ничего, кроме минометных и ракетных обстрелов. Караульные посты были двух типов: открытые и защищенные. Так как в бетонных укрытия видимость ограниченная, обычно один дежурил внутри, а второй снаружи.
Через несколько дней лейтенант вывел нас в засаду. Это была даже не засада, а так, профилактика. Мы выдвинулись на двести метров от опорного пункта, в мертвую, не просматриваемую с постов, зону. Просидели ночь в кустах, наблюдая. В ту ночь никто не пришел. Да и кому захочется вылезать из теплой кровати в два часа ночи, чтобы заложить мину.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)